У Баки красноречие просыпалось не так уж часто: помнится, красивые заумные – по крайней мере, ему так казалось – обороты он выдавал исключительно в компании симпатичных девчонок, просто потому, что тем подобное нравилось, а Баки нравились она. Ну, или ему нравился сам факт ощутимой симпатии, черт его знает. Так ли это важно сейчас? Куда важнее, что в этот раз Барнс обошелся без туманных намеков, и не понять смысл его слов было просто невозможно. Ну, правда что ли? Он стал бы рассказывать человеку, которого обминал и целовал секунду назад о том, как он переживает за кого-то другого? Это же нелепо! Но, похоже, у Солдата присутствовала какая-то своя логика. Нелогичная.
Джеймс едва сдержался, чтобы не чертыхнуться, и легонько толкнул мужчину в плечо, хмурясь.
- Ты странный, - откровенно сообщил он, глядя прямо в глаза – искренне, открыто. – Стив… Он мой друг. Ты знаешь это. Но ты ведь сам сказал, что он здесь и, похоже, в порядке. Да и то, что я видел, когда мы ехали сюда, не похоже на оккупацию или войну. Я думаю, Стив справился тогда и справляется теперь. Я бы хотел его увидеть, да, но это сейчас вовсе не первостепенно. А я… У меня есть куда более насущные поводы волноваться. Здесь и сейчас, - Баки слабо улыбнулся – немного смущенно. – У меня рядом человек-катастрофа с жаждой то ли придушить меня, то ли закрыть от пуль, то ли ругаться круглосуточно. Поверь, мне есть, о ком волноваться. И этот кто-то в шаговой доступности.
Ласковый, почти целомудренный поцелуй в висок – как подтверждение. Баки улыбается шире и неловко пожимает плечами; он понятия не имеет, как еще донести до этого несносного человека, что он к нему испытывает. Ведь и так все видно, плещется через край, сержант не умеет сдерживаться, да и смысла в этом, если честно, никакого не видит.
- Готовься-готовься, - хмыкает, вздергивает подбородок, смотрит так, словно задирает откровенно – да это ведь и правда. – Ты скучный! Почему бы не проверить? Вдруг виски за семьдесят лет стало лучше? А ты лишаешь меня этого знания! Ценного, между прочим!
Это так – пустая болтовня, просто потому, что Баки не может оставить последнее слово в споре ли перепалке за кем-то другим. Он фыркает, укладывается удобнее, и каким-то чудом не мурлычет еще под прикосновениями, хотя и хочется. Чертовски хочется. Но тело отзывается сейчас лишь усталостью и слабостью, пусть и приятной – таковой ее делает простая ласка Солдата, ощущение его губ. Джеймсу не хочется думать, в какой это момент он стал настолько зависим от этого человека.
Забавно то, что и избавляться от зависимости ему не хочется, напротив – возникает желание ее укрепить, сделать взаимной, и наслаждаться ею, пока вообще дышит. И плевать, что прозвучало бы это, наверное, дико.
Прижиматься к горячему телу бесконечно приятно. Баки кажется, что он тает, растекается, стоит лишь прильнуть к чужой груди, уткнуться в плечо и закрыть глаза. Мысль о том, что они скрываются от Гидры не пойми где, что каких-то несколько часов назад Барнс непонятным образом оказался в другом времени, отходит на второй план, сменяясь абсолютным спокойствием и умиротворением.
- Более чем пойдет, - звук получается мурлыкающим и не очень-то внятным; Баки улыбается, потираясь щекой о плечо мужчины. – Не командуй. Засну. И… запомню обещание.
Он фыркает как-то сонно, обнимает бережно Солдата, так, чтобы ни в коем случае не потревожить рану. Уснуть в его руках неожиданно легко.

Сон снится Баки уже к утру. Он видит Кони Айленд – пустынный пляж, россыпь гальки, кажущаяся розоватой в лучах утреннего солнца, мерно накатывающие волны. Он едва ли не наяву ощущает дуновения ветра, треплющего волосы, то, как перекатываются камушки под ногами и ступни вязнут в мокрой гальке у самой кромки воды. Здесь хорошо, не надо никуда бежать, ни от кого скрываться. Джеймса он не видит, но знает отчего-то, что он рядом. И что с ним все хорошо. Это, определенно, замечательный сон.
Барнс медленно выныривает из маленького мирка сновидения, но звук шумящей воды не пропадает, пусть и искажается.
«Душ,» - смутно осознает сержант, потягиваясь, зевая широко, и лишь после нехотя открывает глаза. Уже определенно утро, и первое, что чувствует парень, - неловкость. Сколько он спал? Черт его знает, но определенно дольше Солдата.
Того рядом нет, к слову. Но о том, где он, догадаться нетрудно – шум воды подсказывает. Барнс зевает еще раз, садится на диване, спускает ноги на пол. Сонливость не прошла еще, Баки всегда был соней, и утренние пробуждения были для него пытке подобны. На войне, конечно, об этом пришлось позабыть, но…
Он встает, разминает слегка спину и плечи, оглядывается лениво. События вчерашнего дня точно сном не являлись, и Баки этому рад, правда. Очень рад.
Он мог бы подождать здесь, но это скучно. Скуку сержант не любит, к тому же, память услужливо напоминает о последнем обещании Солдата, прежде чем Барнс вырубился наконец. Баки хмыкает с сомнением – сам себе, - косится на дверь неуверенно, но пальцы сами как-то тянутся к пуговицам. Одежду определенно пора было сменить, да и, кажется, вечером Джеймс едва ли не грезил душем.
- Надеюсь, за это ты душить меня не будешь, - тихо ворчит он, заполняя непривычную тишину, на ходу почти стягивая одежду.
Дверь открылась тихо, пусть Баки о бесшумности не очень-то и беспокоился. Он проскользнул в ванну, поежился слегка – с отоплением в их временном жилище не задалось.
Первое, что Барнс увидел – силуэт за шторкой. Закусив губу, парень подступил ближе, тихо постучал пальцами по плитке, привлекая внимание, и чуть сдвинул шторку, заглядывая за нее.
- Можно? – губы дрогнули, выгибаясь в неловкой, смущенной немного улыбке, а сам Баки переступил с ноги на ногу. – Доброе утро.
Выйти из-за «укрытия», не краснеть, понимая, что ничего, кроме синеватых следом на шее и пары ссадин, на тебе нет, сделать пару шагов навстречу – казалось, это проще. Джеймс смотрит в лицо мужчины, пусть взгляд то и дело и перескакивает ниже; ладно, довольно часто перескакивает. Определенно жадный недвусмысленных взгляд. Ну, а у кого в здравом уме было бы иначе?
- Как ты? – это действительно то, что волнует Баки больше всего. Он подступает ближе, совсем вплотную, под теплые струи, ведет осторожно пальцами близ раны, почти невесомо, и губы кусает – нервничает немного, выдает себя. Да и пусть.
[NIC]Bucky Barnes[/NIC]
[STA]Did you lose what won't return?[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2e9yT.gif[/AVA]
[SGN]But did you see the flares in the sky?
Were you blinded by the light?
Did you feel the smoke in your eyes?
Did you? Did you?
Did you see the sparks filled with hope? You are not alone
Cause someone's out there, sending out flares.[/SGN]

Теплая вода и отсутствие надобности спешить куда-то – это и в самом деле прекрасно, волшебно почти, черт возьми, расслабляет… Наверное, будь Баки в ванной один, именно об этом он и подумал бы. Но сейчас волна расслабленности прошла по телу как-то незаметно, заставив лишь вздрогнуть едва ощутимо; мысли же увлекло нечто иное. Ранение. То выглядело едва ли не зажившим, что, пожалуй, должно было пугать.
- Я хочу знать… как это вышло? – отрешенно протянул Барнс, смахивая с лица намокшие пряди; ладонь скользнула под раной уже смелее, и сержант перевел на мужчину взгляд, обнимая осторожно, несмело как-то. – Хотя, наверное, неважно. Я рад, что ты поправляешься.
Губы тронула улыбка – искренняя, ласковая. Солдат держался как-то отстраненно, что радовать не могло. И Джеймс уже собрался поинтересоваться, что приключилось за ночь, но просто не успел – сильные руки сжали плечи, и рот бесцеремонно заткнули. Впрочем, жаловаться не приходилось: Барнс определенно был не против. Совсем. Очень даже за, если уж говорить совсем на чистоту.
И это определенно было хорошо, правильно даже – на уровне субъективных ощущений. Баки тонет в этом ощущении – удовольствия, принадлежности, непривычного трепета, неумолимо разгорающегося внутри желания… большего, - и жмется ближе инстинктивно, отвечает сразу же, жарко, не теряясь нисколько, словно только этого и ждал. Одновременно тянет Солдата ближе, оглаживает спину, царапает – слегка, просто дразнит, намекает, может быть,и совсем ведь не прозрачно. О какой прозрачности может идти речь, когда тело – ах, да, как Джеймс только мог забыть, какое оно предатель – выдает целиком и полностью?
Хочется ближе - кожа к коже, чтобы ни дюйма между телами не осталось; больше – касаний, поцелуев, чужого вкуса на языке, запаха; сильнее – чтобы сжал, до боли в ребрах, укусил даже, как тогда, на базе. Четыре месяца – слишком долгий срок, чтобы теперь не срывало крышу, и желания не выплескивались, не убегали вперед мыслей. И отсутствие в этот раз той ужасной формы Солдата, на расстегивание пряжек которой ушел недельный запас нервных клеток, сдержанности ни разу не способствовало.
Сознание подсказывает, кричит где-то на фоне о том, что воздуха не хватает, что льющаяся сверху вода мешает. Но… плевать. Баки дорвался до этих губ, целует снова и снова, прикусывает ощутимо нижнюю, тут же ведет по ней языком… И это больше, чем просто хорошо.
- Утро определенно доброе, раз начинается так, - звучит, наверное, не очень-то внятно, когда Барнс наконец отрывается от мужчины – каким-то чудом, не иначе, - потому что дыхание слишком уж сбилось, и приходится то и дело облизывать губы из-за льющейся воды.
Отойти сил нет, равно как и желания. Получается, разве что, слегка отстраниться, но только за тем, чтобы провести ладонью вверх по животу, царапнув слегка, по груди, и привычно уже закинуть руки на шею, сжать отросшие пряди, одновременно приникая губами к ямочке меж ключиц. Взгляд цепляется за линии фигуры, это завораживает, манит, невозможно ведь не смотреть. И Баки смотрит, может, краснеет слегка, но это всегда можно списать на теплую воду ведь, кусает губы то и дело. Хочется… спровоцировать; Джеймс не совсем уверен, что знает, как. И потому прижимается щекой к чужому плечу, скорее, инстинктивно, целует раз, другой, еще и еще, будто губами многочисленные шрамы пересчитывает, - тоже. Он так уже делал, и, может быть, на подсознательном уровне – это попытка напомнить.
- Я уже говорил, что скучал, да? – совсем тихо, шелестяще как-то, и тут же прижимается губами к шее, слишком долго, наверное, - хочет оставить след, это, черт возьми, тоже нравится. – Определенно говорил.
Стоило бы заткнуться хоть сейчас, пожалуй, но это же Баки. Ему, вообще-то, нравится голос Солдата, и хочется разговорить того. Но при одном взгляде на лицо мужчины как-то само собою приходит решение: это потом, как-нибудь после, а сейчас – занять губы чем-то более приятным. Поцелуем, в частности.
Барнс понятия не имеет, кто кого целует первым, просто они снова словно бы сталкиваются, и мир сужается до размера ванной, а ощущения – до вкуса чужих губ и того, как жгут тело ладони. И в этом мирке жить… отлично.
[NIC]Bucky Barnes[/NIC]
[STA]Did you lose what won't return?[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2e9yT.gif[/AVA]
[SGN]But did you see the flares in the sky?
Were you blinded by the light?
Did you feel the smoke in your eyes?
Did you? Did you?
Did you see the sparks filled with hope? You are not alone
Cause someone's out there, sending out flares.[/SGN]

Баки должен бы помнить – он меньше, чем сутки назад, был на войне. Должен бы помнить, что уже здесь, после неясного фокуса времени, успел ввязаться в заварушку с Гидрой, убить ее агента, бежать непонятно куда и зашивать пулевой ранение. И, может, чуть позже он еще вспомнит об этом, осознает, возможно, ужаснется даже тому, как сумел так легко пережить все эти перипетии. Но явно не сейчас.
Сейчас есть сильные руки, сжимающие его до одури жадно, до легкой ноющей боли в ребрах. И, наверное, стоило бы намекнуть Солдату, что стоит быть аккуратнее, но Баки не хочет – совсем. Он только прижимается ближе, стонет в поцелуй, нисколько не сдерживаясь, и, уже не осторожничая, гладит везде, куда только может дотянуться вот так. И думать о чем-то кроме желания быть ближе, насколько возможно, чувствовать больше, ощущать каждой клеточкой, просто невозможно.
- Ускоренная регенерация – звучит интересно, - он улыбается лукаво, а после – едва успевает сжать чужие плечи, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
Это непривычно, как-то неправильно, может, и отчего-то смущает. Но Баки только тихо смеется, сжимая коленями бедра мужчины и приникая губами к его шее – снова и снова. Его сорванное дыхание слушать приятно, приятно льнуть под ладони, чертовски приятно ощущать чужое возбуждение, и в этот раз опасений определенно нет и в помине, зато есть вполне четкое представление о том, чего так хочет собственное тело. И дыхание невольно замирает, когда приходит осознание того, как же сильно хочется всего того, что так давно, казалось, случилось на базе между ними. Все эти месяцы хотелось, и сейчас рвется наружу, выплескивается через край.
- Ты еще и о еде можешь думать?.. – звучит рассеяно и, пожалуй, совсем не так возмущенно, как планировалось; возмущаться вообще сложно, когда металлические пальцы ощущаются на бедре, а губы добираются наконец до шеи – так, что ничего, кроме как запрокинуть голову и застонать, и не выходит. – Звучит как вызов, черт…
Потому что у самого Джеймса никаких мыслей нет давно. И заставить Солдата отказаться от них на время кажется самым правильным желанием сейчас.
Солдат говорит, и внутри что-то переворачивается, дрожит, взрывается калейдоскопом эмоций – нежностью, желанием, жадностью. Барнс не знает, как еще выразить все это, потому просто впивается в чужие губы, торопливо, жадно, словно пытается впитать в себя, запомнить вкус, каждое касание, каждую волну дрожи в теле, когда можно сойти с ума от одного только поцелуя; путается пальцами в мокрых волосах, тянет легко, и сам прогибается навстречу, нарочно ведь дразнит, притираясь.
- Проверим, - получается хрипло – голос отчего-то сел.
Баки не видит, как блестят собственные глаза, но может поспорить, что взгляд у него совершенно бесстыдный и выражает те просьбы, о которых и вслух-то не говорят приличные люди. Если бы его сейчас, конечно, волновали вопросы приличия.
И то, что на оное совершенно плевать, он доказывает – самому себе, вероятно, - в следующий же момент, когда перехватывает чужое запястье, тянет вверх, все еще глядя в глаза, и касается губами пальцев. Это просто касание, невинное почти, до того момента, как Баки обхватывает два пальца губами, медленно посасывая, провоцируя совсем уж откровенно – каждым движением, каждым взглядом. И шальной улыбкой, когда выпускает наконец пальцы изо рта и быстро облизывает припухшие губы.
- Я хочу. Сейчас, - шепчет почти неслышно, но уверен отчего-то, что Солдат расслышит, поймет. Да и слова, на самом деле, совершенно лишние, ведь желания и так понятны – по возбуждению, все тому же взгляду и абсолютной податливости.
[NIC]Bucky Barnes[/NIC]
[STA]Did you lose what won't return?[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2e9yT.gif[/AVA]
[SGN]But did you see the flares in the sky?
Were you blinded by the light?
Did you feel the smoke in your eyes?
Did you? Did you?
Did you see the sparks filled with hope? You are not alone
Cause someone's out there, sending out flares.[/SGN]

Баки никогда не отличался сдержанностью, редко отказывал себе в чем-либо, особенно, если действительно мог это получить. В конце концов, жизнь в довоенном Бруклине явно не полна исполненных желаний и радостей, так что, ловить оные и растягивать моменты – то, что Барнс, пожалуй, неплохо умел.
На войне хороших моментов стало еще меньше, оттого они стали казаться гораздо ценнее. Последние же четыре месяца вылились в какой-то нескончаемый, тягучий кошмар, которым и поделиться-то ни с кем нельзя было – назвали бы сумасшедшим, как пить дать.
Что до сейчас… Прошли всего сутки с того, как сержант сорвался с чертового поезда и каким-то образом не погиб, но уже успело произойти достаточно дерьма – с Гидрой, побегом и попытками его удушить. Наверное, не удивительно, что теперь, когда все это осталось позади, желание отвлечься от всего и полностью забыться, наплевав на вполне логичные и уместные для их ситуации меры осторожности, взяло верх, затмило собою все остальное.
Баки должно было волновать, что все оружие осталось в комнате, что, случись что сейчас, было бы, мягко говоря, неловко, ведь на них даже одежды не было. Но… не волновало. В отличии от жадных ладоней, совершенно безумных, почти болезненных поцелуев-укусов и темного взгляда Солдата. И почему-то это нисколько не пугало – то, что тот был откровенно сильнее, и даже в моменты, когда у Джеймса ребра гудели от того, как мужчина сжимал его в объятиях, он, кажется, еще сдерживался. Не пугало и то, что обещание откровенно граничило с угрозой. Это вообще… возбуждало; до сорвавшегося с губ тихого, просящего стона, до волны дрожи по телу.
- Надеюсь, - Баки только и может, что шептать теперь, - голос совсем сел. – Хочу узнать.
И ведь действительно хотел – чтобы в стенку еще сильнее вжали, снова стиснули до ноющей боли в костях, чтобы к синякам на теле разной степени давности добавили еще с дюжину отметин, и те не сходили, черт возьми, подольше, и чтобы в следующий раз, когда металлические пальцы коснутся шеи, чужие губы накрыли его, а еще лучше – ему наконец дали то чувство наполненности, которого так хотелось сейчас. И Барнс не просит этого всего сейчас, наверное, только потому, что кое-что ему все-таки дают, и от этого голос пропадает окончательно.
Он стонет беззвучно, только рот открывается в немом «о», и Баки запрокидывает голову, открывая шею, совершенно неприлично усеянную в равной степени следами от металлических пальцев и от недавних укусов. Где-то на краю сознания мелькает мысль, что Солдату, наверное, вид нравится, и это вызывает странную гордость, прежде чем мысли пропадают окончательно.
Баки расслабляется почти сразу же, помня ведь прекрасно, как все было в их прошлую встречу, словно та была максимум позавчера; помня, как, стоило отпустить себя и позволить телу вести, удовольствие заставляло дрожать и бессвязно просить большего, открывать так, как никогда раньше, теряясь в ощущениях целиком и полностью. Джеймс хочет этого и сейчас, больше, сильнее, глубже, черт возьми, и медлительность Солдата заставляет почти что заскулить жалобно, цепляясь за его плечи и прижимаясь ближе.
Он поддается, впускает, и почти не чувствует саднящей боли; она совершенно, абсолютно незначительна по сравнению с «господи-наконец-то-сделай-так-еще-раз-я-же-так-тебя-хочу». И Барнсу ужасно хочется выдать все это вслух, и плевать, что прозвучит наверняка несвязно и выдаст с потрохами все то, о чем невольно думалось вчера, когда он, смущаясь, объяснял Солдату, что же между ними было. Может, не было смысла скрывать сейчас и это?
- О, Господи, - он выдыхает совершенно задушено, гладит по загривку рассеяно и, помедлив, слегка подается бедрами навстречу, насколько вообще позволяет положение. – Давай же, еще, - почему-то, собственная просьба смущает сильнее, чем все, что они делали то того; Баки может поклясться, что краснеет, и что Солдат это заметит – он вообще все замечает, что, в целом, могло бы пугать, но… нет. Это тоже нравится, как и все в этом человеке – от раздражающей несносности до блестящей металлической руки, холодящей разгорячённую кожу.
[NIC]Bucky Barnes[/NIC]
[STA]Did you lose what won't return?[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2e9yT.gif[/AVA]
[SGN]But did you see the flares in the sky?
Were you blinded by the light?
Did you feel the smoke in your eyes?
Did you? Did you?
Did you see the sparks filled with hope? You are not alone
Cause someone's out there, sending out flares.[/SGN]

Солдат меняется на глазах, все в нем становится другим – движения, прикосновения, взгляд. Баки замечает, не может не заметить, впитывает жадно эти изменения: заботу, нежность, желание, открытость. В этом они похожи, совпадают идеально, и Джеймс удивился бы степени этой идеальности, не помни он, в чьих руках сейчас добровольно плавится.
Пальцы путаются в отросших волосах, Баки тянет слегка, когда Солдат смыкает зубы поверх оставленного металлическими пальцами кровоподтека, шипит тихо, прежде чем прижаться к губам – жадно, торопливо, агрессивно почти, прикусить словно в отместку, а после – тут же коснуться языком, ласково, чуть ли не робко.
Хочется рассмеяться, пошутить, что Солдат попался – на том, что ему действительно нравится голос сержанта, он сам; но в глазах мужчины столько искреннего желания, смешанного с восхищением, что Джеймс только и может, что улыбаться в ответ счастливо, завороженно, да застонать протяжно, когда по телу проходит волна удовольствия. Он расслабляется как-то незаметно, окончательно, доверяется полностью, а в подсознании брезжит догадка, что доверился, вообще-то, уже давно.
- Твой, - повторяет Баки эхом, кивает слегка, прежде чем оставить почти невесомый поцелуй на скуле. – Твой, конечно, слышишь? Твой, - и жмется к губам, целует – раз, второй, третий, непривычно нежно, словно подтверждает. Обещает даже – твой и только, навсегда, как только захочешь.
Чувство пустоты неприятно, словно не хватает чего-то. Баки стонет нетерпеливо, и пальцы на чужих плечах сжимаются сильнее, откровенно требовательно. Секунды промедления кажутся чуть ли не вечностью, ужасной, непозволительной сейчас, и Джеймс гнется навстречу податливо, с готовностью, с тихим, протяжным стоном, слетающим с губ, стоит лишь почувствовать проникновение.
В этот раз все так же и совсем иначе одновременно. Неизменно хорошо до головокружения и сорванного голоса – в том, что этим закончится, Барнс не сомневается даже, - правильно; но, вместе с тем, еще лучше, еще ярче – то ли потому, что в этот раз он не зажимается даже, расслабляется, впускает сразу, то ли просто потому, что ждал, хотел слишком долго, и сейчас даже не слышит, не чувствует слабых отголосков боли в теле, ничего, кроме накрывающей с головой эйфории.
- Господи… - выдох сорванный, тихий – прямо в губы – и похож больше не полустон-полувсхлип. – Как же с тобой хорошо, - Баки уже не разбирает, кто кого целует, они тянутся друг к другу одновременно.
Солдат знает его слишком хорошо, как себя самого – хотя, почему «как», но об этом Джеймс не думает даже. Слишком хорошо – тот знает, как заставить забыть собственное имя, когда поцеловать, когда укусить легко, как сжать, обнять сильнее, чтобы удовольствие стало еще сильнее и ярче; знает и пользуется этим, а Барнс-то и укорить в этом не может, ведь это все – для него. Солдат – для него, другой совсем, искренний, настоящий, как и сам Баки сейчас. Барнсу кажется – нужно еще немного, и тот отпустит себя, отпустит контроль - окончательно. От сознания этого прошивает удовольствием не слабее, чем от ощущения наполненности, жадного движения внутри.
- Только… - голос срывается, прерывается стоном; Баки запрокидывает голову, жмется затылком к ладони, бедрами подается навстречу, потому что да – так очень, неприлично хорошо, так мысли испаряются и тело дрожит, теряя контроль, подчиняясь уже вовсе не сержанту, а Солдату, его желаниям, - …для тебя… - и не врет ведь, действительно вот так – замечательно, искренне, как-то… особенно - только с этим человеком. Баки действительно его, для него.
И чужие губы слишком близко… Как не поцеловать? Это кажется преступлением почти, и Джеймс, разумеется, целует, чувственно, глубоко, стонет глухо в поцелуй; а ладони жадно скользят по сильной спине, оглаживая, лаская, пальцы очерчивают каждую мышцу. Баки запоминает – знает, уверен, что в этот раз не отпустит никуда и не уйдет, не сможет просто, - но все равно запоминает; может, потому, что страх снова потерять самое ценное, дорогое и близкое слишком велик. Страшно даже подумать об этом.
Барнс, впрочем, и не думает, когда царапает легонько спину Солдата, когда пальцы на его плечах снова сжимает, словно пытается так удержаться, когда навстречу подается и стонет высоко, принимая до конца, и дрожит от нарастающего удовольствия, непривычного все еще, острого как никогда.
- Джеймс, Джеймс… - он даже не замечает, как зовет по имени, прижимаясь, дрожа в чужих руках. – Так… хорошо… - выдыхает прерывисто, мочку прикусывает легко, обжигает дыханием. – Не сдерживайся, ладно? Не нужно. Со мной – тебе не нужно, - и целует снова, притягивает еще ближе, пальцами одной руки впиваясь в загривок, а другой – скользя по спине, вниз по позвоночнику, царапая ощутимо, провоцируя.
[NIC]Bucky Barnes[/NIC]
[STA]Did you lose what won't return?[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2e9yT.gif[/AVA]
[SGN]But did you see the flares in the sky?
Were you blinded by the light?
Did you feel the smoke in your eyes?
Did you? Did you?
Did you see the sparks filled with hope? You are not alone
Cause someone's out there, sending out flares.[/SGN]