– Прочти отходную, пора.
Слова Найджела отдались в ушах гулким эхом; так, будто над ними было не открытое небо, а высокие своды просторного храма.
«Прочти отходную…»
Ритт оттянул воротник, который вдруг стал походить на удавку. Тугая петля глухой тоски почти затянулась мертвым узлом, но скинуть её было уже невозможно.
«Прочти… пора».
De profundis clamavi ad te, Domine…1
Нет.
Начало молитвы заглушило сначала собственная воля, а после – отзвуки лошадиных копыт. Эрран обернулся. Мутная рассветная хмарь затирала черты лиц, и Мартина Декстера он узнал далеко не сразу; память всколыхнул лишь голос, воскресивший воспоминания. Его спутника, мальчишку, немногим старше Шесса, Ритт видел впервые, однако оброненное имя показалось неясно знакомым…
«Риверский», – неизвестно откуда пришла догадка – такая же отстраненная, как и взгляд, которым Эрран следил за прибывшими. Следил, а ощущения щекотало беспокойным ожиданием, будто этот парень мог чем-то помочь…
А ведь мог. Это было видно по Найджелу, по его глазам, лихорадочно блеснувшим в сумерках, по нерву, что теперь правил движения; сейчас капитан группы ликвидации читался легко, как никогда, о чем вряд ли сам подозревал.
Но его решения поднимали внутри волну жгучей непримиримости.
Словно почувствовав направленный ему в затылок взгляд, Кэрон обернулся, глянул по-звериному, мол, что, ты бы поступил иначе? При расстановке приоритетов, дело всегда ставилось во главе угла, даже если справедливость приходилось вершить смертями собственных бойцов. Малефик был важнее жизни волколака…
Ритт отвел глаза, играя желваками на скулах.
De profundis clamavi ad te, Domine!
Domine, exaudi vocem meam…2
И снова рывок воли, призывающий внутренний голос заткнуться.
Читать отходную вслух не доставало сил; казалось, стоит словам зазвучать, как дороги назад уже не будет, а молитва спустит смерть с цепи. Или добавит этой цепи пару лишних звеньев, чтобы нетерпеливые костлявые пальцы сумели дотянуться до приглянувшегося ей сердца.
Но время уходило, и внутренний голос упрямо нашептывал строчки, будто подговаривая сдаться.
Когда Кристиан подступил к волчонку, Эрран, помедлив, поднялся на ноги. Замер чуть в отдалении, скрестив руки на груди и пристально наблюдая сначала за подопечным Декстера, а после – за Найджелом. Недоумение мазнуло по лицу темным крылом; мазнуло и спряталось за каменной маской, когда ближе шагнули другие ликвидаторы, а кровь зачертила на плитах двора.
Невероятно. Просто немыслимо.
Риверский expertus знал, что говорил – за подобное отправляют на костер; не выписывают плетей, чтобы отбить охоту играть с огнём впредь, а карают. Страшно и демонстративно. Ритуалы, построенные на крови, считались преступлением, чем-то запрещенным, сродни малефиции. Еще не злое колдовство, но уже опасное, балансирующее где-то на грани и способное шагнуть в черную бездну зла. И от того, как слаженно, не дрогнув на слова Кристиана, ликвидаторы замкнули круг – и это служители Христовы! – противно заныло под ребрами.
Но ярого неприятия Ритт не чувствовал – отчуждение сейчас было его единственной защитой. Неестественность происходящего рождала в голове пустоту: ни вопросов, ни удивления. За этим можно было только наблюдать. Это нужно было чувствовать и принимать, со всей видимой странностью и откровенно-колдовской сутью.
«Ты ведь хотел что-то исправить?»
У внутреннего голоса оказались интонации того самого призрака прошлого, который оставил после себя неизбывный страх потерять напарника снова…
«Я исправлю…»
Ритт шагнул к кругу одновременно с бойцом ликвидации, заметившим, как покачнулся его товарищ. Никто не пытался его ни остановить, ни отговорить. Нож лег в протянутую ладонь без просьбы, в молчаливом согласии, и собственная кровь вплелась в творимое колдовство частой капелью, восполняя наметившийся пробел.
А хватит ли у него на это сил?
Раны заныли все разом, стократно усиливая сомнения…
Dominus regit me, et nihil mihil deerit;in loco pascuae ibi me collocavit.
Super aquam refectionis educavit me: animam meam convertit.
Deduxit me super semitas iustitiae: propter nomen suum…3
Выбранная стезя на миг показалась шатким мостком.
Когда краски выцвели едва ли не до пепельной серости, смерть, загнанная в круг, наконец, сдалась. Фигуры дрогнули. Эрран, не чувствуя уже ровным счетом ничего, сделал нетвердый шаг вперед, как-то дергано, будто марионетка в неумелых руках, сел на холодные плиты. Не покидало ощущение, будто земля под ними ворочается и норовит встать на дыбы.
– Самонадеянный кретин.
Ритт слабо усмехнулся, даже не повернув головы, и недовольство Кэрона стало еще явственнее. Рядом звякнула крышкой фляга, плеснула водой о гулкие стенки. Звуки казались оглушающими и острыми, что стрелы, которые вбивались теперь в разбитый висок аж до середины тонкого древка. Неровное дыхание Шесса било по нервам с оттяжкой тяжелого кнута.
Но это было куда лучше, чем напряженно вслушиваться, боясь услышать тишину.
Господи, если он поступил правильно, тогда отчего на душе так погано? Отчего нервы собираются в комок в предчувствии удара, а его необратимость опаляет жаром, как дыхание очищающего костра?
У неба не было для него ответов. Эрран несколько долгих минут смотрел в молочную вышину, словно еще надеялся их получить, а потом потянулся рукой к груди. Пальцы, липкие от крови, срывались с крючков, мазали по ткани темные пятна, пока он рассеянно расстегивал фельдрок.
Четки отца Бернда свернулись в кулаке. Ритт задумчиво перебрал матово поблескивающие бусины, вслушиваясь в их мягкий перестук и катая в пальцах, зацепился продолжительным взглядом за резной крестик, и только потом обратился лицом к волчонку. Глаза казались непроглядно черными и словно не отражающими свет.
– Кажется, я просил тебя не сдохнуть… – после затянувшегося молчания напомнил инквизитор. Голос его звучал низко и хрипло, а предложения слагались через силу. Он протянул руку, и темная змейка бусин стекла с пальцев, нетерпеливо потянувшись вниз, к ладони Шесса, в которую Ритт и вложил подарок священника. – Может с этим получилось бы проще. Отец Бернд сказал, они тебе нужны… Но я посчитал его просьбу не столь важной и, по правде говоря, принял за простую стариковскую придурь. Я был неправ. Извини.
Эрран запнулся, собираясь с мыслями. Голову вело, дурнота ворочалась под горлом и желание закрыть глаза – хотя бы на пару минут – становилось всё назойливее.
– Выполни мою просьбу хотя бы теперь, – он всё же опустил веки, подставляя лицо под влажное дуновение ветра. – Живи, Шесс. Надеюсь, в этот раз у тебя достанет на это веры…
Фургон потряхивало. Тяжелые капли дождя монотонно отстукивали по вощеной ткани, нагоняя сонливость и наполняя голову вязкой хмарью. Точно такой же, какая плескалась на обочинах дорог и вихрилась в смурном небе. В повозку она затекала серым, неясным светом из-под подвернутого полога, но светлее от этого не становилось; казалось, полумрак густился еще больше, замывая ясность человеческих фигур. Шесса, завернутого в одеяла и загнанного в беспамятство волею риверского колдуна, можно было узнать только по светловолосой макушке и белеющему лицу. Приставленный к нему лекарь угадывался зачерненным силуэтом где-то рядом с возницей, беседуя с ним в полголоса.
Эрран приоткрыл глаза. Он сидел у самого борта повозки всю дорогу, почти не реагируя ни на ворчания лекаря, ни на короткие фразы в свой адрес. Только иногда вот точно так же, как сейчас, приоткрывал глаза, чтобы ответить равнодушным взглядом. Но на этот раз оживленности в его лице оказалось чуть больше; дурнота, маявшая следователя всё это время, отступила, позволив вдохнуть свободнее. Или просто дорога стала ровнее, и фургон больше не вздрагивал, вынуждая дышать сквозь зубы.
Долгое время Ритт наблюдал за вороной тонконогой кобылкой и её всадником, явно о чем-то раздумывая, а потом произнес неожиданно ровно, будто продолжая когда-то начатый разговор:
– Maleficanes.
Декстер, следовавший на некотором отдалении от своего подопечного, бросил на Эррана слегка настороженный взгляд.
– Так курсанты называют таких, как ты. Наставник тебе об этом не рассказывал? – в том же тоне продолжил Ритт, глядя на Кристиана и полностью игнорируя своего коллегу. – «Злобные собаки». И это лишь одно из нескольких значений. Вроде как, expertus – тот же малефик, только прирученный и посаженный на короткий поводок запрета «noli nocere»4. По правде говоря, я считал, что у риверских колдунов куда больше запретов. И особенно это касается ритуалов с жертвенной кровью…
Он не нарывался. Просто озвучивал то, что сидело в собственных мыслях и, как червь в яблочной сердцевине, сгрызало изнутри. Возможно, сказано было излишне резко и прямо, но подбирать слова помягче сейчас было слишком мучительно.
– Ты ведь делал это уже не в первый раз? – Эрран всмотрелся в лицо синеглазого мальчишки. – И бойцы Кэрона, полагаю, тоже. Служители Инквизиции, попирающие её же законы и правила… – он насмешливо хмыкнул, обернулся на лекаря, мазнув рассеянным взглядом и по волчонку. – Неужели не страшно? И я даже не про костер… Не страшно оказаться в Его немилости?
Страшно ли было ему самому? Пожалуй, больше всего он боялся узнать, что теперь, верша правосудие во имя Бога, делает это с запятнанной душой. Хорош инквизитор, несущий удобную лишь ему справедливость.
Ритт снова покосился на лекаря. Волколака отпаивали какими-то отварами через равные промежутки времени – за неполный день в дороге он уже сам научился их отмерять, прислушиваясь к возне и бряцанью деревянной плошки. Сейчас приставленный эскулап слегка припаздывал, занятый болтовней.
Ребра жалобно заныли, отзываясь на движение. Эрран пересел ближе к волчонку, потянулся за флягой, в которой звонко каталось то самое «зелье». В деревянную миску плеснуло что-то мутно бурое, резко пахнущее незнакомой травой и чем-то еще трудноопределимым. Ритт мысленно порадовался, что глотать это придется не ему, и предпочел дышать через раз.
Ладонью – под затылок, деревянный край – к губам. И кто там говорил, что ему не придется ни с кем нянчиться?
– Господину следователю уже полегчало? – спустя некоторое время раздался за плечом ироничный голос.
Эрран молча сунул лекарю в руки миску – там оставалось как раз на пару глотков – и малодушно дезертировал к борту повозки. Дурнота каталась на языке отравленной горечью, и влажный осенний воздух был единственным, кто мог договориться с ней по-хорошему.
– Что за дрянь ты ему намешал? – выдохнул Ритт, не глядя на Кристиана, но обращаясь к нему. Он помнил, что это подопечный Декстера занимался приготовлением отвара. Вернее, об этом обмолвился лекарь. – Смердит хуже, чем в ведьмовском котле.
1 Псалом 129; Из глубин я воззвал к тебе, Господи… (лат.)
2 Псалом 129; Из глубин я воззвал к тебе, Господи! Господи, услышь голос мой… (лат.)
3 Господь – Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться; Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим. Подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего… (лат.)
4 Не навреди (лат.)
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]
Отредактировано Рикки (2018-02-05 15:40:06)