Неисповедимы пути господни, и смеется бог со своих проклятых детей: Авель оказывается здесь. И, узнавая высокий голос, мужчина оборачивается к еще не брату.
- Ваш голос, юноша, вернул мне веру в человечество и, немного, в бога. - Каину можно богохульничать. Ему ничего давно уже не страшно. Сейчас страшно лишь, что солнце в этих светлых озерах глаз погаснет. - Вы прекрасно поете, у вас дар, я благодарен Мастеру, что он мне посоветовал прийти... - Каин, повернувшись, рассматривает юношу. Встрепанного, худенького.
- Почему вы здесь в столь поздний час? Разве вам не подагается быть... - Запинается, смеется. - Я даже не знаю чем живут и как живут хористы. Простите мое темное невежество. - Он не может теперь с эиим юношей на «ты»: чем дальше поставит границы, тем будет проще верить, что это не Авель и... любить, как любят красивый рассвет.
- Я могу что-то для вас сделать? Я многое могу и спрашиваю искренне - мне от вас ничего не нужно взамен, клянусь. - Каину нужно только, чтобы время остановилось, он сидел на новой лаве, а наверху пел, в хорах, его брат. И отпустила древняя боль. Но этого не будет никогла.
А потому все желания бессмыслены.

Отредактировано Шизка (2017-12-23 03:28:46)

Стоит близ него, будто не было сотен тысяч лет, стоит доверчиво и открыто. И это ранит. Каин едва хмурится, чувствуя как сжимает грудь свою болью. Так когда-то было, так уже не будет, но так есть сейчас.
Но имя свое он не откроет - слишком созвучно оно с именем настоящим.
- я верю в странные приметы. Не могу свое имя открыть вам, юноша. Назовите сами, каким хотите именем или не зовите вовсе, раз вам не нужно ничего. - Каин смотрит на отсвет свеч над волосами брата, будто нимб святого то.
Хотя церковь говорит, что так и было. И Авель свят.
- я остался после службы. Просто мне нужно было подумать и вспомнить многое, о чем не каюсь. - Юноша стоит близко к нему и пахнет ладаном и чем-то еще.
Впервые самому его хочется коснуться, как... как никогда доселе, не с такими чувствами.
Но грязными руками не касаются икон и святынь. А руки Каина в крови братовой.
- Раз вам от меня ничего не нужно, позвольте вас проводить. - А во рту пересохло и нет ни вина, ни апельсиновой воды, чтобы спастись. Сглатывает Каин, да солоно.

Отредактировано Шизка (2017-12-23 03:52:44)

Всё-таки, проклятие всегда с ними. И знание это травит душу Каина: он смотрит на мальчишку, что должен был бежать по своим делам, искать что-то светлое и чистое в этом вечере, веселиться или что там полагается церковным мальчишкам, а он стоит здесь и пытается участливо разговаривать с человеком, от которого, как говорит, ничего не нужно.
Да, Каин помнит уже, что Авель умеет лгать и предавать, но это пока - не Авель. Не тот Авель. Это - то дитя божье, которым его брат был.
"Я почти понимаю тебя, не мой бог, почему ты решил его избрать и меня покинуть. Я бы тоже его избрал." - Мужчина тихо хмыкает про себя, а потом поворачивается и смотрит на теребящего кудри свои, взволнованного юнца.
- Птичья душа... - Вырывается легко, будто не было веков. - Я бы мог защитить тебя от тяжелой работы и оставил бы под протекцией надежного духовника. Не все кардиналы одинаковы, как и не каждый послушник станет Папой.
А потом Каин явно хмурится. Ему и так тяжело, а юнец, будто нарочно, изводит.
Мужчина делает шаг назад.
- Я же сказал ничего не хочу. Я буду приходить... иногда, послушать как вы поете. - Опять скачет на "вы", опять отдаляется. Ему тревожно и хочется совершенно однозначно протянуть сильную ладонь и коснуться плеча, тронуть за волосы, проверяя, настоящий ли... не наваждение.
- Вы мне напомнили того, кого давно уже нет. Вот и всё. И если вы не желаете, чтобы я сейчас вас проводил, я пойду, Авель. - Ему и надо уходить и не возвращаться. Но вернется. Еще и еще - пока не погаснет солнце чужих глаз.
[nick]Каин[/nick]

Отредактировано Шизка (2017-12-23 16:15:36)

- Не извиняйтесь. - Каин бросает чуть раздраженно: он ведь даже не может объяснить, почему ему всё естество изнутри дерет огромными когтями, от того, что Авель так покоен и тих, так ласков с ним.
От того ласков, что не узнает. Как узнает, так всё и изменится.
А узнать он может в любой, ведомый только распроклятым небесам, момент. И время не остановится, и то, что брат его возненавидит еще сильнее, если поймет всю разницу между тем, как себя может вести Каин и как ведет себя с ним настоящим... О, ему, старшему, точно надо бежать за океан.
Но мальчишка подбирается вперед, будто кот, что собирается потереться о ногу.
Просит, посмотри-ка ты, просит, а тоном, будто и не должно быть возражений. Будто ему будет изволено получить то, что хочется.
"Авель ведь никогда не сомневался - получал - от бога своего, от жизни... от меня?"
Каин сжимает челюсти до болезненного напряжения. А потом едва вздыхает.
- Я не считаю ТЕБЯ врагом. Давай начнем с этого, потому что дружбы моей ты скоро не захочешь, Авель. - Имя его мягкое щекочет и раздирает болью будто одновременно.
Каин делает еще один шаг назад и разворачивается.
- Пойдем, в соборе слишком громко разносятся слова, когда тут пусто. Разве ты не знал? - Мужчина спешит на выход, слыша шаги рядом.
И лишь когда за спиной оказываются ступени собора, не поворачивается, чтобы осенить себя крестом, поворачивается, чтобы за руку взять юношу и пожать узкую ладонь.
Настоящий. Живой.
- Я приду на вечернюю к следующему воскресенью. Доброй ночи, Авель.
И уходит, чтобы солгать.

Он в соборе уже в среду. После обеда здесь почти пусто, прохладно. Каин стоит у стены, смотря вникуда, пока Мастер, поглядывая на него, быстро наносит штрихи на свиток, прежде чем перенести лик на стены.
- Так кто это будет? Люцифер? - Каин почти не смеется. И, почувствовав взгляд на себе, оборачивается.
Мастер недовольно вздыхает:
- да постойте же вы спокойно!
[nick]Шизка[/nick]

Отредактировано Шизка (2017-12-23 17:00:37)

Мальчишка, ну точно, ну как же без него. Каин едва хмыкает на такую шутку Авеля и, повинуясь вскрику художника, поворачивается, сверля взглядом стену в нужном положении.
- Доброго дня, божий человек. - Каин почти не смеется, а потом замирает, поймав недовольный, но такой... по-детски недовольный, взгляд Мастера. Что с этих творческих людей взять, да и старика лучше не расстраивать. Каин умолкает и не двигается, пока вечернее солнце не меняет угол освещения, заглядывая уже в окна не так.
- На сегодня всё. спасибо большое синьор Каэтано.
Каину остается только кивнуть и улыбнуться. Мальчишка остался сидеть тут, значит, у того не было работы. Может, и хорошо живется церковным хористам: Каин всякое слышал о католических нравах и порядках.
- Тогда, до встречи Мастер, Авель... - С сомнением запинается мужчина. - Ты мне изрядно поможешь, если покажешь кратчайший путь на выход из собора.
Лучше было самому поблуждать и уйти, но тянуло к брату, даже если разум орал о том, что следует одуматься.
[nick]Каин[/nick]

Отредактировано Шизка (2017-12-23 17:42:27)

- О большем я и не прошу. - Отзывается Каин, спускаясь по лестнице. Улыбается про себя на такие простые заботы юноши, который пока просто певчий. Улыбается, потому что мальчишка самым простым занят. Самым простым беспокоится.
- Береги свой голос, не сорви. Старайся, но из шкуры вон не лезь. - Предупреждает Каин уже внизу, оборачиваясь на брата-не-брата.
Пожимает плечами.
- Возможно, сам Папа желает наш город и собор навестить. Кто знает - я не слежу за слухами духовенства. Но раз гоняет - значит видит регент в вас всех потенциал и силу прыгать выше своей головы.
Мужчина, когда они подходят до узких потайных дверей одного из выходов из соборного комплекса, оборачивается, чтобы легко приобнять и вдохнуть запах светлых волос мальчишки.
- Удачи и прилежания тебе. Я в воскресенье к службе приду. Буду слушать тебя. - И легко так признаваться, хотя и страшно... но сколько же тут до воскресенья: может, мальчишка еще не успеет стать взрослым.
Каин медленно разжимает руки и отшагивает от юноши.
У него выдержки хватает на это.
Хотя вспоминается Рим и пылает душа огненной болью. И не только душа.
[nick]Каин[/nick]

Отредактировано Шизка (2017-12-23 18:30:59)

Хорошо, что Авель тогда просто уходит.
Хорошо и плохо.
Но Каин знает как с этим справляться - у него есть отцовские кони, у него есть все поля, у него есть упражнения в фехтовании и своя ласковая продажная женщина. И к воскресенью Каин все так же не свят, но спокоен и почти благостен.
Мужчина стоит подле сестры, охраняя ее от настойчивых взглядом справа, а сам смотрит вперед, на ряды. как белоснежные голуби, пташек райских.
Поют певчие прекрасно. пускай Каин и делает вид, что не знает латынь, поют, а он просто слушает ангельские голоса, вычленняя среди них голос Авеля. И, узнав, уже не теряет в многоголосии.
Мужчина опять проводит свою-не-свою семью до экипажей, а потом возвращается в храм. К тому же витражу. К тем же мыслям? Нет, к другим.
так же страшно, что Авель очнется, но... пока душа его спит, непроклятая, как же славно греться в свете его солнечных глаз.
Мужчина ждет, пока утихнут шаги вокруг, он не молится, но молитвенно сложил руки, чтобы его не беспокоили.
Он соскучился.
И это - проклятие.
Он так соскучился, что готов убить мальчишку, что все никак не идет к нему.
Убить и... никогда и волос с головы не ранить.
Раздирает противоречиво душу. Раздирает.
Каин не молится, облизывает губы.
Он почти готов понять ту дурость проклятия, с которой изводил его брат. почти готов понять... почти.
[nick]Каин[/nick]

Отредактировано Шизка (2017-12-23 18:55:15)

Касание к плечу получается легким, почти невесомым, но обжигает сквозь накинутый камзол, распахнутый на груди. На нем опять белоснежная рубашка и от вина или холодной воды, выплеснутой на грудь или лучше - на голову дурную, Каин бы не отказался.
Он смотрит на светлого-пресветлого брата-не-брата, а потом, пропустив мимо ушей все его слова, кроме последних, кивает.
Ночное небо?
Когда-то они были одни во всем мире под ночным небом, а кончилось всё... плохо.
Всё и всегда будет заканчиваться плохо, но сейчас Каину уже плевать - одной жизнью больше, одной меньше, но такой - вот именно такой мирной и покойной, уже не будет.
В глазах брата свет нездешний.
Каин берет его за руку.
- Пойдем. Говори ко мне так же, как я к тебе теперь говорю. Не говори, что я сеньор. Мы куда ближе друг к другу, чем тебе сейчас кажется. - Он сам, как одуревший зверь по весне, рвет все силки и несется навстречу к бездне.
- Пойдем. - Руку не отпускает, пока не выводит юношу прочь из храма, прочь от святой земли, которая, кажется, жжет ему через подошвы сапог.
Прочь, пока они не окажутся за стеной чужого сада - об этой полуразвалившейся стене знают все, кто по-юности сбегал с заутренних и вечерних.
Каин знает.
Он опирается на стену и тяжело дышит, улыбается шало и, наконец-то, отпускает руку юноши.
- Сбежали. - Смотрит в небо, то мигает тревожно звездами.
Каин встряхивает вспотевшей головой и опускает взгляд на Авеля.
- Смотри теперь на небо, Авель. - Поднимая руку, ладонью ложится на курчавые волосы брата-не-брата, треплет, перебирая мягкий шелк, пропускает его меж пальцев.
Насколько проще было бы, если бы они не были прокляты. Насколько проще было бы раз умереть и никогда ни о чем не сожалеть, потому что ад на земле. Все демоны здесь.
Каину жарко, от тяжело дышит.
- Авель... ты не помнишь меня?
[nick]Каин[/nick]

Отредактировано Шизка (2017-12-23 19:30:02)

Зря он то говорит. Ой, зря. Зря он порывается говорить, подается вперед, к нему, к проклятому своему Каину, зря он руку его своей ловит.
А Каин смотрит на опьяненного брата, зная, что это - Рубикон.
И знание это пеплом и сухой землей горло забивает. Не откашляться, испить только до дна самого крепкого из вин.
Мужчина перехватывает чужую ладонь, свою отводя в сторону, чтобы после повести медленно пальцами от узкой кисти до запястья, локтя, предплечья. Сжимая.
Ладонь в чужих волосах так тяжела. Увести ее в сторону, поводя по этим прядям - так хорошо, что по собственному телу волной проходит ощущение шелковых кистей.
Может, господь - безумный художник.
Как он их рисует?
Каин почти уже верит в бога. Почти верит в милостивого бога, который дал ему встретить Авеля так рано. Дал ему смотреть на брата без ненависти... и проклял его смотреть на брата с желанием.
- За мной не нужно никуда идти, Авель... ну нужно. Оставайся здесь, оставайся таким, как сейчас. Оставайся собой. Ты... так прекрасен. - Ему тяжело говорить: грудь вздымает и болью, и восторгом.
Дурное, проклятое время.
Поздно уже. Внизу, в городе у холма церковного, по кабакам и особнякам любят, грешат люди. И он здесь, в тени стены старой, под бесконечно старыми и тревожно перемигивающимися звездами... любит?
Грешит.
Это не танго, но мужчина подается вперед, придерживая юношу, ладонь устроив у него поперек спину, вторую - на шее. Так должно быть. Так было и так будет.
У Авеля глаза - вновь озера сияющие. Невероятные.
У Каина - пал и жар степного огнехода-пожара.
Он открывает рот и прижимается узкими и горячими губами к чужим, мягким, срывая, как самый первый грех, самую сладкую участь первого поцелуя. Срывая и срываясь: всё обрывается внутри. Стен больше нет. Запретов. Страха.
Если он умрет сейчас - это к счастью. Он умрет счастливым.
Каин целует, будто пьет, изможденный годами блужданий в пустыне - жадно, жадно и сильно, сминая мягкие губы. Прижимая к себе, всем телом признаваясь в безумии и грехе.
[nick]Каин[/nick]

Лучше бы оттолкнул. Проще, понятнее было бы, как дальше в мире жить, мир этот делить на святое и грешное; на любимое и ненавистное, да не отталкивает его Авель - сам льнет.
Долго пьет это жадно чувство восторга и нескончаемого опьянения Каин - долго. Так не целуют девок, так не целуют жен - первая и распроклятая любовь, быть может, только рядом с этим чувством, да только Каин не любит. Не умеет. Он уверен, что не умеет.
И отстраняется лишь когда дышать становится тяжело.
Сколько там прошло в настоящем? Еще луна не далеко по небу прокатилась. Они все еще у стены старой, дальше - храм, внизу - город весь на ладони.
Они все еще проклятые.
Каин смотрит в одурманенное лицо юноши, радуясь тому, что он сделал и что за это получил. Смотрит, чувствуя, как безграничная усталость веков здесь. Рядом. Уснула пока, но еще проснется.
Мужчина гладит певчего по щеке, а потом устало приваливается спиной к стене.
Он сорвал этот запретный плод и пока что, пока по крови гуляет одурь, радуется и единому, слившемуся во множество, поцелую.
- Что дальше? - Он спрашивает не у этого Авеля, у другого, у того, кого еще нет и... немного, у бога, в которого не верит. Ему всё еще хочется остаться под этими звездами и у этой стены, перебивая касаниями пальцев пряди волос.
[nick]Каин[/nick]

Это не правильно. Но это есть - единственное, что у них есть. Эта ночь и звезды, зло перемигивающиеся с луной. Каин  - старый волк. Он чувствует себя старым плешивым волком, даже когда горит, даже если горит.
Он смотрит, чуть голову склонив, в лицо Авелю, следит внимательно как тот жмется к нему, чувствует каждое движение. Вздрагивает едва, когда юноша целует его руку, зовет чужим именем.
"Нет."
Но прежде, чем возразить, Авель тянется к нему.
Мягко целует, ласково, будто сослепу - слеп от счастья.
Каин тоже счастлив, но счастье его будет терпким и коротким, покуда брат не проснется, не откроет глаза.
И это знание не уходит, как бы мягко и настойчиво не целовал его певчий.
Его певчий.
Его птица.
Каин держит юношу крепко, когда делает шаг вперед, когда тянет на себя и сменяет их местами - теперь Авель прижат к стене, а Каин его закрывает, нависая. Не угрожая - от любопытного мира прячет. Потому что в этой жизни он богат и знатен, а все, что есть у юнца - это голос и наивность. И этого очень мало.
Очи у Авеля влюбленные - под звездным светом все так ясно видно.
Мужчина мягко прикусывает пухлые, сладкие чужие губы, потом придерживает ладонями лицо Авеля, не давая ни двигаться, не смотреть никуда, кроме как в глаза ему.
- Послушай... не зови меня так больше. Я... у меня имя есть. Каин. Вот мое настоящее имя. - С ужасом ждет: поймет ли, все ли поймёт его брат, его враг, его ненависть и его вот это трепетное, страшное, непонятное чувство, из-за которого так дерет в грудине, из-за которого так однозначно хочется вжаться в юнца, схватить его зубами за тонкую шею, толкнуть - не на камни над рекой (как вспомнилось - миг собственной смерти, одной из), а на мягкие покрывала. Но всё - лишь миг между ложью незнания и знанием.
Каин тяжело дышит, пока существует этот лживый миг, ведя ладонью, исследуя, чужое тело.
[nick]Каин[/nick]

Такое дурное время, дурные люди... каждый друг другу бог и, немного, дьявол. Каин не думает, но глупые взбалмошные отголоски мыслей проносятся в голове. Каин не дышит, но это он обдает дыханием чужую кожу. Каин не жив, но это он сейчас так явно ощущение бег времени, так страшится будущего, так распят перед ним, нагой.
А Авель смотрит, огромными своими озерами глаз, смотрит, не узнавая и молит, его именем заклинает.
Кто такой Каин, чтобы ему возразить сейчас, кто он такой, чтобы не поддаться еще раз греху. Сколько он тех грехов перепробовал наощупь, на вкус.
Похоть похожа на вино и нежнейшее мясо в меду, тающее на языке. Похоть похожа на острые травы и специи. Похоть похожа на отречение от себя и на полное с собой слияние. Похоть ужасна со стороны, если остановиться, думать, понимать, что ты творишь.
Сейчас Каин не хочет понимать - он выполняет просьбу. Он лучше Бога - ведь он отвечает на мольбу сразу же. Нет, он лучше бога... вот так. Кто перед ним бог.
Похоть смешивается с гордыней.
Каин смеется, вдыхая запах кожи на шее юноши.
Облить бы того вином, но открытое вино кислит. А здесь нужна сладость, не переходящая в патоку. Не надоедающая. Вечная. Вечная, покуда они оба не проснутся.
Мужчина целует свое проклятие столько, сколько тот попросит, а потом берет его за руку и ладонью прижимает к своему телу. Пусть понимает церковная птаха, что это. Пусть понимает, покуда и сам... да, точно - однозначно взаимный грех... покуда и сам желает.
Каин смеется с их безумия.
Здесь, за стеной, две беспокойные тени так похожи на первых людей, что ничего не стеснялись.
Каину нечего стесняться, но он теперь, распробовав свой грех, не хочет его терять. Живое его воплощение.
- Подожди, Авель. Подожди. Пойдем отсюда. Не сейчас, не здесь... - Своим словам противореча, мужчина не опускает рук.
[nick]Каин[/nick]

Отредактировано Шизка (2017-12-28 19:05:15)

Так смотрит, же, так льнет, будто бы, и вправду, нет ему ничего более, кроме каиновых рук. Это так гордыне в ноги поклонами, это так похоти специями, что мужчина тихо взрыкивает, ловя очередной дурной-дурной затуманенный взгляд.
Склоняется, уже намеренно, совершенно одуревше и счастливо, не останавливая себя, задирает, оттягивает в сторону, тянет шнуровку горловины рубашки, чтобы оголить чужое плечо. Совершенно уже не таясь своих намерений - клеймя не поцелуем, грубой лаской скорее. Еще держит что-то разукрасить синими кровавыми следами тонкую шею. Еще держит малый страх - навредить куда больше, чем следует.
А то, что принесет он только вред, в том Каин не сомневается.
И, захватывая зубами и губами кожу, почти по-звериному, отчетливо чуя за собой желание разорвать ее зубами, мужчина почти полностью счастлив - отстраняется: в лживом ночном свете и то видно пятно на птичье-узком плече.
Щерится Каин, потом берет брата за волосы, пятерней загребает, чтобы смотрел только в его глаза.
И так ему хорошо, так сладко. Так уже не страшно.
- Пойдем. Слышать ничего не хочу. - Сам помогает ему зашнуроваться, сам потом тащит его за руку, пока переулками и темными улицами не доводит мальчишку до заднего двора собственного (ха-ха) дома. А в спальню на первом этаже всё равно ход на изломе лета всегда у него через окно.
[nick]Каин[/nick]

Отредактировано Шизка (2017-12-28 20:55:12)

А слуги как знали - очаг с огнем оставили, хотя мог Каин и не вернуться сегодня в ночь домой, часто так делал. Закрыв окно за ними двумя, метнулся к двери, на тяжелый засов запирая. И вновь к окну - тяжелые шторы сводя вместе, замыкая от любопытного мира лишь их двоих здесь.
А больше никто и не нужен был никогда.
Авель на кровати широкой, будто ему заведено там, божеством смотрится. Каин любуется им, покуда собственная черная тень и алые всполохи пламени ему лицо не перечеркивают. Покуда не летят в сторону одежды.
- Где поднабрался такого? - Смеется с брата Каин. "Возьми, забирай" - будто бы постылое пытается вручить ему брат. Не ценит себя, не видит себя нагого, пьяного, счастливого и испуганного от неопытности, на темном покрывале. Не видит, не может увидеть его глазами каиновыми.
И когда до мужчины доходит, что только он один, во всем мире один и навсегда сможет, может сейчас это видеть и чувствовать, он пьянеет еще больше.
Нет больше преград.
Его грехопадению нет дна.
Губы, руки, кожа, тонко-тянуче пахнущая влагой и грехом; опалово взблескивающие не то слезами, не то счастьем глаза любовника - вот что такое грех. Светлые волосы, влажные от жара у корней, в которые он цепляется, когда заставляет Авеля выгибаться и переворачиваться. Он с ним не говорит почти - хриплыми приказами, тихими вздохами направляет и велит. Успокоиться, забыться... но и лишних приказов не надо - пьян и счастлив Авель. А потому всё будто само собой идет.
Каин склоняется меж ног юноши и не успокаивается, цепко держа того за бедра, пока не доводит до всхлипов, пока не чувствует как мышцы становятся не так туги. А потом, сейчас - вот теперь - и ему получить то, что причитается от этого безумия, разложив врага своего, любовника своего, на вскриках затыкая его рот ладонью.
Пока у самого, от поясницы вниз не прострелит болезненной разрядкой мышц. Пока не двинется в крайних фрикциях и не отпустит брата - сытый, довольный, с ноющим естеством от такого тесного обращения.
И, усмотрев дело рук своих, греха общего, рассмеется, обожженными легкими будто закашляет, а потом устало опустится на тонкое тело, сгребая в обьятия.
Пламя травит, доедая сухую сосну, от того запахи в спальне дурные, пьянящие-сладкие и резкие от разгоряченных тел, от их следов, но слаще всего требовать сонно и сыто: "если еще любишь меня - целуй".
[nick]Каин[/nick]

Отредактировано Шизка (2017-12-28 21:46:57)