Мория Индастриз – крупнейшая компания в горнодобывающей и угольной промышленности, располагала филиалами по всей стране и за рубежом. Одного только посредственного участия в правлении было достаточно, чтобы считаться одним из богатейших людей в США, и никто не удивлялся политическим амбициям главы компании, с легкостью заключающего госконтракты на выгодных для себя условиях. Торренс старший знал как вести мощный бизнес и не падать в грязь лицом, но, увы, не знал, что успех в свою очередь может привести к интересу не только СМИ, но и весьма скорой на расправу мафии. Вся охрана главы компании погибла вместе с ним в ДТП на границе двух штатов, а в газетах писали о страшной роковой случайности, унесшей жизнь самого прославленного бизнесмена века еще пару долгих месяцев. Журналисты преследовали скорбящую семью по пятам как голодные волки, почуяв запах крови с блеском золота, и дождались спустя пару лет настоящей сенсации с тем же привкусом горечи для Дуринов. Тревор, сын почившего магната, возглавив ненадолго компанию, пошел по стопам отца, найдя зацепки в закрытом на удивление быстро деле о смерти самого близкого родственника. Он мог бы положить конец коррумпированному правительству Миссури, но недруги добрались до него раньше. Смелость Тревора жестоко наказали, а игнорирование писем с ненавязчивыми предостережениями привело к плачевным последствиям. Он также поплатился за излишний интерес к темной стороне рынка, оставив уже своего сына, которому едва исполнилось двадцать четыре года, во главе крупнейшей корпорации и, естественно, во главе семьи. Мстить за смерть отца Торренс II Дурин не рисковал. То был первый переломный момент в жизни совсем недавно окончившего Гарвард студента, когда приходилось делать тяжелейший выбор и примиряться с его последствиями всю оставшуюся жизнь. Торренс чувствовал ответственность перед своей семьей и понимал, что война с мафией приведет лишь к очередным утратам, а его родная сестра останется один на один с жестоким миром без поддержки и защиты. Впрочем, поддержка у юной Дисс все-таки была… И спустя пять лет она и ее возлюбленный офицер Уильям Палмер сыграли тихую скромную свадьбу.

***
Преступность в родном штате всегда оставалась на высоте и на первых страницах местных газет, потому никто не удивился, когда очередное вооруженное ограбление местного банка осветили с достойным размахом. Разве что мало кто узнавал в лицо того полицейского, чью фотографию заботливо разместили в заголовках большинства печатных изданий. Семье Дурин читать газеты не приходилось, поскольку то был их банк, а статьи посвящались смерти их родственника, о чем поздней ночью рассказали по телефону уже из департамента полиции… Отца только лишь три года назад появившихся на свет сыновей, горячо любимого мужа и лучшего друга, чья жизнь оборвалась в мгновение ока от шальной пули в ходе перестрелки, похоронили на местном кладбище в самом центре Канзас-Сити, где покоились все представители их семьи. Тогда их осталось всего лишь четверо. Именно тогда Торренс решил, что ради племянников стоит постараться поменять мир к лучшему, чтобы больше никогда горе и беды не озаботили еще слишком юные лица детей, чтобы больше никогда ему не приходилось успокаивать сестру ночью, выплакивающую всю душу в слезах у него в объятиях. Ради своей семьи Дурин старался не говорить про темную сторону их бизнеса и всего общества, в котором они выживали, как акулы, но сами того не зная. Старался своим примером вдохновлять Дисс думать о хорошем, мечтать и радоваться тому, что есть, несомненно утаивая от родных, сколько тяжелых переговоров, опасных сделок и непростительно рискованных соглашений ему приходилось заключать, чтобы поддерживать компанию на плаву, а своих родных – в безопасности. Их покой обходился Торренсу дорогой ценой бессонных ночей и частых разъездов по несколько месяцев в одиночестве, когда лишь фотографии на телефоне помогали отвлечься от тяжелых дум и напомнить, ради кого брал грехи на душу. Дети росли здоровыми и счастливыми, все больше напоминали отца, чем безмерно радовали материнское сердце. Казалось, самый сложный период в их жизни уже пройден, а значит, действительно есть шанс посмотреть в будущее.

***
Познав однажды настоящее счастье кто-то может сберечь его для себя и хранить как сокровище в темных пещерах, боясь проливать на потаенное свет… Охраняя как дракон под лапами, лишь бы никто больше не прикоснулся к богатству, пускай оно сияет только в душе и оценивается счастливыми улыбками на вес золота да воспоминаниями, словно драгоценными камнями. Многие забывали, что то благополучие, о котором мечтает каждый американец, у них под боком, стоит только оглянуться и увидеть рядом с собой своих родных, друзей и близких. Семья всегда играла для него ключевую роль, потому что именно семья давала молодому бизнесмену силы и желание менять мир в лучшую сторону, чтобы не только его близкие были счастливы, но даже соседи, даже те незнакомцы, которые живут в другом квартале или в соседнем городе и вряд ли знают, как его зовут. Завистники поначалу назвали его просто «одним из Дуринов», не интересуясь родословной прославившихся в промышленной отрасли «толстосумов», чтобы уважить мецената, коим стал Торренс за годы управления Морией. Деньги в избытке затмевали собой все социальные заслуги семьи бизнесмена в обществе, несмотря на те небывалые суммы, которые тратила Дисс на благотворительные фонды. Они прекрасно знали, что лишь политик сможет добиться заслуженного уважения для своих благородных целей. Если не он, то кто тогда, говорили все друзья и знакомые, и Торренс соглашался с ними, не зная, какую цену заплатит за политический успех, даже отказавшись от своего бизнеса. Он знал всех предпринимателей Миссури поименно, разбирался в экономике и юриспруденции, оказывал помощь через фонд сестры ветеранам и инвалидам, проводил даже семинары по топ-менеджменту для выпускников своей альма-матр… Казалось, что Торренс держал в руках ключ к успеху и даже карту, по которой можно отправиться в путь и непременно дойти до важной цели. Для карьеры в Конгрессе у него были все шансы, возможности и любые связи, какие только мог бы пожелать кандидат с амбициями, идущими намного дальше депутатского кресла. Но каким же долгим и тяжелым тот путь оказался…

***
Несмотря на свою занятость, Торренс все десять лет работы конгрессменом сплетал воедино по сути невозможную семейную жизнь и профессиональную деятельность, выматываясь в перелетах, но при этом всегда восполняя потерянные силы и нервы в кругу семьи. Без выходных и законного отдыха он переставал чувствовать реальность тех заявлений и утверждений, с которыми выступал в комитетах и за трибуной на сессиях. Торренс старался отдавать племянникам столько же внимания, сколько бы уделил им погибший отец, будь он с ними рядом. Глядя на Джека и Киллиана, их дядя видел смысл собственного существования и мог лишь сожалеть о том, что Уильям не видел, какими красивыми и не по годам смышлеными были его сыновья. Поэтому все каникулы Джека и Киллиана дядя Торренс был с ними рядом, обучая самым захватывающим наукам на свете, которым некогда обучал собственный отец и по секрету давал советы Уильям. Как поставить палатку, как зажечь костер, поймать в речке рыбу, подстрелить на охоте птицу… Они учились читать звездную карту неба, находить дорогу без компаса на природе и даже ездить верхом. Втихаря на пустырях дядя очень осторожно обучал их водить машину, надеясь, что никакие газетчики не заметят маленьких детей за рулем его тайоты. Для общего развития и в силу печального прошлого Торренс настоял, чтобы дети занялись спортом и умели защищать себя, пройдя курсы в разных секциях по единоборствам, и даже курсы стрельбы из мелкокалиберного оружия. Правда, после долгих увещеваний матери, поскольку одна лишь перспектива перестрелок сводила Дисс с ума. Но и сестра участвовала в их отдыхе и курсах молодого бойца, чтобы быть со своими родными рядом и в случае чего всегда утешить распереживавшихся мальчишек и подставить плечо уставшему от веселья или с дороги брату. Торренс был искренне доволен тем, как в конце концов подготовил для юнцов плацдарм грядущей взрослой жизни. Их учеба и внеклассные занятия были приятным досугом, а не испытанием на стойкость и силу воли, хотя, когда дядя начал обучать основам маркетинга и менеджмента, юнцы все же взвыли… Не обходилось и без посещения футбольных и бейсбольных матчей любимых команд, новинок кино и вопреки желанию детей – некоторых театральных постановок. Не жизнь, а сказка, и это был повод не оступаться на выбранной дороге, постоянно двигаться вперед к успеху, чтобы такое же счастье, безбедное, доступное, стабильное, искреннее, было у каждого, а не только у самых богатых.

***
«Сенатор Дурин» звучит пафосно, утверждала с лукавой улыбкой Дисс, когда демократическая партия выдвинула его кандидатуру единогласным решением всего состава. Выбора, по сути, у них и не было, поскольку более популярного, финансово обеспеченного и смелого политика среди их числа просто не оказалось. Торренс затмил собой даже второго кандидата от своей же партии, не говоря уже о республиканцах, имевших бледный вид на фоне перспективного мецената с деловой хваткой. Политика для Торренса была тем же бизнесом, в котором он разбирался лучше многих не только в Миссури, но и, без ложной скромности, во всей стране. Хорошие же связи в Мории Инд. позволили без труда окупить всю кампанию по набору голосов. Шесть лет сенатором пролетели для Торренса как одно мгновение, потому что больше преград на пути к самому желанному посту уже почти что не было. Он и не вспомнил бы те годы, даже при желании, потому что уже тогда началась гонка за президентское кресло. Утверждение себя в роли политика, способного вести всю страну, надежного, с широким кругозором и все той же деловой хваткой, чтобы исправить тяжелое экономическое положение, в котором оказались Штаты, началось с самого первого дня работы в новом статусе. Он мог это сделать, без сомнений мог, пускай пришлось бы снова заниматься темными делами, которые прессе предпочитают преподносить завуалированно или запрещают освещать вовсе. Но власть позволяла сотворить так необходимые их миру перемены на грани невозможного и чудес из сказок, тем более, когда он точно знал, что его поддержат. Дисс возглавила его предвыборную кампанию, когда начались официальные дебаты. Ее поддержка во многом определила всю кампанию и ту аудиторию, на которую рассчитывал Дурин, чтобы выиграть гонку. Он был и оставался семейным человеком, на каверзные вопросы об отсутствии личной жизни отвечая тем, что не располагает нужным временем, думая о США больше, чем о себе самом. Шутка или правда, газетчики обсуждали с особым смаком, но мало кто мог оспорить факт, что Дурины сделали действительно много для государства, в котором ключевой пост вновь стремились закрепить за собой непотопляемые демократы. Единственным слабым местом в его предвыборной кампании, как не странно, оказалась семья. Оппоненты и подкупленные СМИ всячески старались выловить из завесы неприкасаемости его родных, что Торренс категорически не одобрял, пару раз оказавшись на грани скандала. Ему было больно слышать что про деда, что про отца, не говоря уже Уильяме, чье имя вновь всплыло в газетах. Их старались достать, вытравить, выманить, надеясь разбить лживую маску притворщиков, которые счастливы лишь на публику, но ничего не вышло. Племянники взрослели, становясь настоящими мужчинами, пускай порой и баловались уж слишком по-детски, на что Торренс снисходительно закрывал глаза и затыкал рот любому агрессору. Дисс же нашла покой с собой и с миром вокруг, посвятив себя помощи брату в уплату, как она считала, морального долга перед единственным близким родственником, так много сделавшим для нее и мальчиков. Но жизнь свою класть ради брата вряд ли входило в ее планы…

***
Обычные теледебаты в прямом эфире, в которых должен был участвовать Дурин, с самого начала вызывали у Торренса странное чувство тревоги. Он волновался, хотя умело маскировал свои эмоции за привычным спокойным выражением лица, которое читать без труда могла разве что Дисс. В красивом темно-синем платье сестра выглядела божественно, как принцесса, но аскетичный набор украшений и легкий макияж говорили скорее о скромном и нежном характере, коим вряд ли обладали монаршие особы. И все же она была его принцессой. Толпа журналистов у входа в телестудию окружила их обоих как стервятники, стараясь пролезть через заслон охраны, и их фигуры купались в море вспышек, словно на красной дорожке на премьере какого-то фильма. Сенсация, и в самом деле, ведь главный конкурент Дурина за президентское кресло уже ждал их в студии, передача должна была начаться с минуту на минуту. Часы тикали, стрелка бежала вперед, голоса тонули в общем шуме улиц, вопросы перемешивались в непонятный хор голосов, гудели машины на соседнем перекрестке, смех, свист, раздался выстрел.
– Моя сумочка, ты не мог бы?..
– Дисс?..
Часы замерли. Наклонившись, чтобы забрать с сидения свой клатч, сестра не дала Торренсу выйти из машины. Что-то брызнуло ему на лицо, от чего мужчина спешно зажмурился, отворачивая голову, а после почувствовал, как что-то наваливается на него сверху, прижимая к сидению авто.
– Что?.. ДИСС! – он не узнал своего голоса, не почувствовал застывших на лице капель крови, с округленными от ужаса глазами как в тумане наблюдая за невероятным: как сестра падает ему на руки, невидящим взором уставившись вперед, а с простреленного лба течет кровь. Вопли оглушили Дурина, защелками, словно заклацали жвалами, объективы фотокамер. Прижав к себе бездыханное тело, Торренс не мог сделать даже вздоха, в совершенном шоке и с мольбой в глазах озираясь по сторонам, непонимающе и наивно, словно кто-то решил обмануть его воображение. Этого не могло случиться, просто не могло. Что было дальше, Торренс едва ли помнил. Из машины он так и не вышел, пряча сестру от репортеров, словно они могли еще больше навредить ей. Объятия вокруг хрупкой и вдруг такой беззащитной фигуры окрепли, словно в надежде придать сил и вернуть к жизни, но все его мольбы и просьбы были тщетны.
– Дисси! Дисси, Дисси, пожалуйста… – повторял он как заговоренный, гладя ее светлые волосы и чувствуя, как еще горячая кровь путается среди золотых прядей и стекает к темно-синей ткани платья, придавая ей бардовый оттенок. Хотелось взреветь зверем, выть волком, рвать и метать от горя, но даже мысль о том, чтобы отпустить Дисс пугала его до замирания сердца. Дикий крик, рвущий душу изнутри на куски, оказалось просто не по силам выпустить на волю… До сих пор в кошмарных снах Торренсу мерещилось, как он тонет в море мерцающего света, а Дисс шепчет на ухо, прижатая к брату в дрожащих объятиях, что это он ее убил.

***
Третий год как в их привычный досуг вписалась печальная традиция – посещать могилы отца и матери Джека и Киллиана в Канзас-Сити. Торренс давно не был в родном штате и перестал навещать старый дом, в котором они когда-то все жили, оставив уход за племянниками на попечении своего кузена Балина и десятка нянь, которым поручал провожать детей в школу, ухаживать, покупать им вещи, передавать карманные и все прочие дела, которыми раньше занималась Дисс. С каждым годом осознание утраты выбивало у него почву из под ног, и даже краткие встречи с племянниками травили душу, настолько больно и даже стыдно было смотреть детям в глаза. Конечно, не Дисс была целью снайпера, засевшего на крыше телестудии, а он. И как шептал ему во снах честный голос совести, по его вине мальчики остались круглыми сиротами. Груз этой вины Торренс едва ли мог нести по жизни, отказавшись и от дальнейшей президентской гонки, и от карьеры политика на несколько долгих и мучительных лет. С одной стороны практичный ум подсказывал, что останься он до конца на тропе войны с республиканцами, то непременно бы стал президентом, но далеко не за свои заслуги и не из-за труда Дисс, а из-за ее смерти. Это было бы неуважением к ее памяти, которую Торренс хранил в своем сердце с особой тоской. Никогда и никто в его семье не пользовался чьей-то жалостью, чтобы добиться своего. А жалели их многие… Поэтому Торренс скрылся из виду, исчез, уехал в Европу, чтобы лишь потом, когда дети поступят в высшие учебные заведения, вернуться в Штаты и вновь заняться политикой с мыслью, что терять уже просто нечего. Заветная мечта превратилась в очередную предвыборную гонку, переизбрание на пост сенатора, а после избрание в Белый дом.
«Президент Дурин тоже звучит пафосно, не правда ли?», - думал Торренс, глядя в зеркало в Королевской спальне. Он только переехал в новые апартаменты в Вашингтоне в гордом одиночестве. Церемония инаугурации оказалась куда скромнее, чем привыкли американцы, сидя у экранов телевизоров: делать шоу из своей личной жизни Дурин не позволил, поскольку за неимением первой леди его новоявленный штаб решил, что самым эффектным способом скрасить вечерний эфир будет воспоминание о Дисс с почтением памяти на все телеканалы. Не случилось… Семью Торренс оставил за стенами Белого дома и никогда даже не упоминал про существование своих племянников, чтобы уберечь их от агрессивной прессы, накинувшейся на него со всех сторон под дудку республиканцев. Сколько грязи стали выливать на нового Президента, сколько глупцов с завидным рвением начало копаться в его подноготной, будто в гонке за кресло еще не все переворошили в поисках скелетов в шкафу. К сожалению, трупы были, но далеко не по его вине, чтобы попрекать чем-то нового главу государства. Напротив, его кажется до сих пор жалели, и потому Торренс занялся не менее агрессивной политикой, чтобы журналисты писали о его делах, а не личной жизни, которая никого не касалась.

***
Шалости племянников даже в возрасте двадцати с лишним лет все еще умиляли Торренса, пускай и не так сильно, как прежде. Он следил за ними, обладая самыми лучшими для того ресурсами. Целый частный спутник был неофициально настроен на слежку за Джеком и Киллианом, не говоря уже о том, что все жалобы, просьбы и протесты, касающиеся молодых людей, поступали непосредственно к нему на стол. Подходил конец его срока на посту и начиналась процедура переизбрания, к которой Торренс старательного готовился весь прошедший год, но в последние недели вместо заучивания своих речей для избирателей и тайных фактов об оппонентах он все больше времени посвящал новостям о племянниках. В Миссури просто так Президент уже не приезжал, а навестить могилу сестры не позволял заполненный по минутам график, но хотя бы по ночам у него была возможность вспомнить былое и взглянуть на фотографии, оставшиеся из такого далекого прошлого. Счастливые лица родных сладкой болью отзывались в сердце. Годы изменили всех, а кого-то забрали вовсе, и все же Торренс надеялся, что живой блеск в глазах племянников никогда не угаснет и однажды он сможет посмотреть в них без стыда, снова обнять своих мальчиков и спросить, как у них дела, а не узнавать все через секретарей и спецслужбу.
Переизбранный президент с легкостью, достойной восхищения, триумфально вернулся в Белый дом и снова с головой погрузился в пучину бумажной волокиты и политические дрязги. Национальная безопасность как словосочетание и необъяснимое явление уже набило ему оскомину, но все же Торренс терпеливо старался уделять внимание всем вопросам без исключения, не покладая рук и думая, что сестра бы смеялась с его темных кругов под глазами, если бы увидела брата за работой. Армия, подписание законов, экология, посещение национальных музеев, химические программы других держав, запланированные секретные разговоры с их лидерами, тонна корреспонденции и благотворительных мероприятий, на которых надо бы появиться или отправить красивое послание. Он никогда не позволял писать речи за себя. Его слова звучали по-особенному, его слова имели смысл, который нельзя было искажать, потому что именно его подача и простота реплик нравилась среднестатистическим американцам. Бизнесмены же угадывали знакомые хитрые уловки и формулировки, применимые чаще всего в бизнесе, что располагало к диалогу между государством и предпринимателями, на которых держалась экономика. Торренс остался верен себе и погряз в работе, а потому не запоминал имен и названий, которые видел на бумагах, пока однажды на глаза не попался документ о химической лаборатории, в сферу деятельности которой поручили разработку новейшего лекарства. «Киллиан Палмер» красовалось на одном из отчетов, и только это имя впечаталось в его память, заставив ознакомиться с полным содержанием документа. Грустно улыбнувшись фотографии, прикрепленной к файлу, Торренс сразу же распорядился следить за продвижением работ племянника и информировать о результатах, поскольку проект казался ему несомненно стоящим внимания первого лица в стране. Общаться напрямую с Кили Торренс не мог, да и вряд ли сам племянник желал бы такой встречи после стольких лет молчания. По крайней мере, он оставил отцовскую фамилию, что уже радовало... Джек тем временем, поступив на спецслужбу, казалось, посчитал старую фамилию якорем к неприятному с недавних пор прошлому, и Торренс не собирался его за это осуждать, получая информацию уже о Джеке Филлионе, чья карьерная лестница стремилась вверх с завидной быстротой. Жизнь обоих определенно складывалась и без его явного вмешательства, что не могло не радовать человека, по сути заменившего племянникам отца.

***
Пресс конференция только закончилась, а Торренса уже поджидали на выходе с платформы, где по обе стороны от сцены бдили охранники, недобрым взглядом следя за подоспевшим личным помощником Президента, ниже обоих громил на две головы. Канцелярская крыса, не более того, но весьма оперативная и знающая толк в своей работе, что и требовалось. Не радовала Торренса разве что блестящая на солнце лысина. А день был самым солнечным за последний месяц, и раздражение приходилось старательно скрывать.
– Сэр, срочные новости.
– Весь во внимании, Сайрус, – чуть оттянув галстук, протянул устало Торренс, не остановившись на ступеньках перед Белым домом, а прямиком заходя в зал для приемов, чтобы скрыться от палящего с самого утра светила в прохладную тень к кондиционерам.
– Господин Президент, вы просили отслеживать информацию о проекте «Аркенстон». На лабораторию только что было совершено вооруженное нападение, – отрапортовал секретарь, чуть не врезавшись в спину идущего впереди Дурина. Торренс встал как впаянный в мраморный пол, ошеломленный услышанным.
– Что с персоналом? – стараясь не допустить предательской дрожи в голосе, но все равно с заметной тревогой спросил Торренс. Секретарь выразил нечеловеческое удивление услышанному, полагая, что главу государства будут волновать похищенные разработки, а не потери в ходе нападения, но, поспешно натянув на нос очки, все же отчеканил ничего не значащую для штабной крысы статистику.
– Персонал полностью уничтожен, сэр. Бандиты взломали систему защиты, отключили камеры и…
Дальнейшее Торренс уже не слышал. За спиной закрылись двери, когда хвост охраны проследовал за «объектом номер один» в здание, и этот звук показался Дурину захлопывающейся крышкой гроба, не иначе.
– Господин Президент, с вами все в порядке?
– Сэр?
– Сэр! Врачей на первый этаж, немедленно!
– Он падает! – пискнул под боком секретарь, а охрана поспешно подхватила обмякшего чуть ли не без чувств мужчину и усадила на ближайший стул за просторным столом, где еще в прошлую среду он принимал посла из Саудовской Аравии.
Сердце сжалось настолько сильно, что Торренс ничего не слышал и не желал уже слушать, глядя невидящим взором в начищенный до блеска пол. Новость не укладывалась в голове, тараном проломила душу и если бы она могла кровоточить, то уже бы залила собой пол зала. Просто не верилось. Дыхание сперло, голова кружилась, все вокруг опостылело настолько, что невыносимым казалось даже сидеть. Подоспевшие медики начали спешно осматривать его как марионетку, и от мельтешения перед своим носом Торренс отмахивался и отворачивался как от навязчивого видения, закрывая в бессилии глаза и теряя равновесие.
«Кили…»
Кили, беззаботный малыш всего лишь пяти годков от роду, засыпал у него на коленях перед камином, наслушавшись сказок на ночь, пока старший брат почивал на пушистом ковре под пледом уже целый час. Кили был упрямец, Торренс всегда это ценил. Но в тот раз, когда мальчик упрямо хотел спать, вместо умиления и напутствий доброго сна он умолял не закрывать глаза. Тревога цепями сковала душу и давила, а в объятиях невозможно было выразить того страха, с которым Торренс наблюдал за тем, как Кили засыпает…Раз и навсегда. Ему казалось, что сестра где-то рядом, и впервые за долгое время ее присутствие приводило Дурина в невыразимый ужас. Но она все-таки пришла, и тогда Торренс проснулся, поняв, что уже ничего не исправить и Киллиана больше нет на свете.
«Кили, пожалуйста, останься... Не забирай его... Кили!»
Спустя пару месяцев Президент решил, что напоминает бледную тень самого себя и на грани отправиться вслед за большей частью своей семьи. В какой-то степени перспектива его даже радовала, но обязанности и долг не позволяли делать глупости, и даже завтрак оставался по расписанию, равно как и все мероприятия, на которые он должен был приходить и которым должен был уделить внимание удаленно. На всякий случай на всех последующих совещаниях, встречах и пресс-конференциях на подхвате дежурили медики, чтобы в случае чего успеть оказать первую помощь. Торренс держался как мог из последних сил, пытаясь даже улыбаться на камеру, но чем чаще он общался с людьми, тем больше понимал, что ненавидит весь мир вокруг и теряет способность рассуждать логически.
Короткий отпуск в тайную резиденцию должен был помочь восстановиться после новой утраты. Врачи настаивали, секретариат не смел спорить… Работать в столь вялом состоянии Дурин не желал, выматываясь до предела каждый день, пока не наступил период отпусков. Надеясь набраться сил на побережье, он втайне покинул Белый дом на пару дней, желая в тишине и покое восстановить душевное равновесие. Конечно, в компании многочисленной личной охраны, пополнение которой еще должно было прибыть на вертолете вечером, о покое можно было почти что не мечтать, но лучше что-то чем ничего.[NIC]Torrence Durin[/NIC][AVA]http://savepic.ru/7449227.png[/AVA][SGN][/SGN]

Отредактировано Farenheight (2015-06-27 21:58:39)