Где-то капала вода. Равномерный, идеально выверенный, ритмичный звук, разносящийся эхом по пустым грязным коридорам. Гладкие поверхности, обшарпанные стены. Тусклое слабое освещение равноудалённых друг от друга одиноких ламп. Одна из них, в конце коридора, не выдерживает и срывается на мерцание: нервные вспышки, сотрясающиеся дрожью от бесконечного чувства угнетённости, короткие, как учащённые пульс. Десятки комнат, одинаковых и безликих – вереницы проржавевших звеньев одной цепи. Там слои пыли и грязи, некоторые заперты и сквозь замочные скважины просачивается тьма. И ни одного окна. Ни одной щели, чтобы суметь поднять глаза к небу и молить о помощи. Потому что под землёй нет окон, под землёй нет света. Под землёй только черви и мёртвые.
Он знал, что найдёт здесь некоторые медикаменты. Раньше здесь их было намного больше, но теперь в этом молчаливом подземном мире царствовали только мрак и запустенье. На самом деле это место не так уж и далеко. Но нужно было остановиться, потому что правый рукав уже ощутимо пропитался кровью. Да и сон прекрасной спутницы будет намного глубже, если использовать специальные средства, а не специальные точки. Она нужна ему живой и невредимой, а не женщиной-овощем, жалким подобием человека. Мозговые кровотоки – дело серьёзное.
В этой комнате когда-то была лаборатория. Длинные столы засыпаны сантиметровым слоем грязи и пыли, но в старых шкафах ещё хранятся простые средства: спирт, бинты и нити, шприцы и иглы. Сыворотки находились не здесь, но об этом он уже позаботился: ампула с прозрачной жидкостью стояла на столе рядом с металлическим блюдцем. Джокер восседал на выдвижном табурете спиной к освящённой неоновыми лампами стене, с которой буквально свисало бесчувственное тело Женщины-Кошки. Под потолком, над опущенной головой, тянулись трубы. Однородные, от края до края, по ним в эти подвалы поступала вода. Психопат удостоверился в их прочности, прежде чем подвесить за них свою пленницу. Тонкие запястья Кошки скрепляли мощные стальные кольца наручников, чья толстая цепь была перекинута через трубы. Сорваться или как-то выпутаться совершенно не представлялось возможным: слишком тугими и прочными были выбранные убийцей оковы. Длинные, обтянутые тонким кевларом стройные ноги тоже не избежали подобной участи. В одном из открытых помещений он случайно нашёл старую цепь. Видимо, осталась с тех далёких времён, когда охрана на въезде перекрывала дорогу не шлагбаумом, а длинной цепью с перекинутой через неё табличкой «вход закрыт» Пролежав в подвалах с десяток лет, она нашла своё применение в качестве обвивающего в несколько раз груза на тонких женских щиколотках. Джокер был наслышан о ловкости воровки. С такими нелицеприятными браслетами ей не суметь привычно подёргаться.
Она всё ещё была без сознания. Голова безвольно опущена на грудь, и длинные каштановые волосы свисают вдоль бледного лица спутанными локонами. Чёрная куртка спецназовца, под которой была только майка, лежит на полу у его ног. Сжатая в кулак правая рука упирается в старую столешницу и с плеча медленно стекают багровые капли перемешанного с кровью спирта. Не издавая ни звука, Джокер зашивал полученное ранение, раз за разом протыкая свою плоть хирургической иглой. На мускулистых руках и спине были видны проступающие вены, длинные пальцы перепачканы кровью. Грим размазался сильнее. Он жара полыхающей несколько часов назад фабрики. Теперь раскрас выглядел более хаотично и беспорядочно. Тусклый свет неоновых ламп выделял бугры уродливых шрамов на молодом лице.
Ещё три шва и всё. За спиной послышалось жалобное мычание. Джокер остановился, занося иглу над собственной рукой, прислушиваясь. Похоже, узница мёртвого дома приходит в себя. Психопат чуть повернулся в её сторону, замечая, как медленно поднимается опущенная голова. Тем лучше, а то он уже почти закончил. Сейчас откроются тёмно-карие глаза. Джокер проткнул свою руку иглой, один и другой раз и потянул вверх, продевая сквозь отверстия нить, тут же окрасившуюся багрянцем. Мгновение и рана снова стянута. Из-под шва стремительно побежала новая струйка крови, падая в пыль и грязь. Если в этом месте есть свои демоны, то они получат свою дань крови и страха.

Она падала вниз, все быстрее и быстрее, будто что-то подгоняло ее, будто с каждым преодоленным метром тело ее становилось все тяжелее.
Кошка помнила шаг, который привел ее к этому падению. Помнила, как сверкнули в лунном свете стальные каблуки, как она медленно повернула голову, смотря на свою спутницу. Возле правого плеча стояла женщина, на которую Кошка была бы похожа, если бы в ее карих, шоколадных глазах осталась хоть капля человеческого. Темные волосы женщины спадали на обнаженные плечи крупными волнами, пухлые губы улыбались. Темные, куда более темные, чем у затянутой в тонкий кевлар Кошки, глаза, горели безумной, хаотичной энергией. Ее взгляд пересекся со взглядом девушки, уже потерявшей человеческий облик. Зрачки вытянулись в характерном разрезе, белозубая улыбка приобрела тонкие и острые клыки.
- Туда, мама? Это поможет?
- Да, котеночек. И больше не будет страхов, больше не будет боли. Несколько секунд полета, и ты обретаешь полную свободу! Давай, шагай! Я буду ждать тебя внизу. И мы будем вместе, малышка. Мы будем в мире, о котором в трущобах даже и мечтать не могут. Ну же...
Кошка опустила глаза. Внизу, за парапетом крыши небоскреба, виднелся серый асфальт, испещренный темным узором трещин. Жить без страха. Без животного страха...
- Хорошо. Я иду.
Смех матери раздался за ее спиной - истеричный, безумный. Кошка раскинула руки, начав свое падение, и прищурилась, борясь с ветром, бьющим ей в лицо. Полностью закрывать глаза было нельзя, в панорамных окнах небоскреба мелькали лица следящих за ней людей.
Сестра. Глаза матери, но лишенные безумия. Ради нее когда-то она сделала шаг в пропасть, и тогда в глазах Мардж был всепоглощающий страх. Это ничего, детка, это пройдет. И против страха есть лекарство. Мать смогла его найти, хотя за этот выбор мы и ненавидели ее тогда, в детстве, не могли простить этой слабости. Тогда мы просто не знали, до чего может довести жизнь.
Дэни. Мэсти держит в руках связку каких-то шнуров, и Кошка не сразу понимает, что это - путь ее посвящения, путь ее развития. Мэсти предупреждал ее, чтобы она не шагнула за грань, боялся, что белый шнур ее совершенства толкнет к беде. Так и случилось, мудрый мой учитель... Но я исправлю все. У меня будет еще одна попытка, и я не буду бояться.
Джервис. В ладонях извечный ультрабук, и сияющий, как солнце, диск, зажатый между двумя пальцами. Он улыбается этой своей волшебной улыбкой, самым уголком губ, и волосы спадают ему на лоб, будто он только что поднялся с подушки. Улыбчивый, счастливый Джервис, дарящий ей новую жизнь, как награду за старую. Я нашла другой путь, мой милый гений. Я придумала, как начать с новой страницы.
Отец. Глаза злые, жестокие, в руках извечная бутылка, из живота торчит кухонный нож, который его совершенно не беспокоит. Отец ненавидел и Кошку, и ее сестру, отец презирал их, и только природная трусость мешала избавиться от отравляющих его "спокойное существование" девчонок. Кошка почувствовала глухую волну ненависти, с губ сорвалось глухое шипение. Она желала ему гореть в аду еще в самом детстве. Это глупость, что дети не умею проклинать, это миф, что они не знаю таких слов. Она желала, желала всем сердцем, чтобы ее мир был избавлен от этого человека, и чтобы он понес наказание за все свои грехи... И вместо этого он оказался здесь, в пентхаусе, соседствует с теми, кого она действительно любит?! Жар гнева ударил ей в лицо, и за пеленой гнева стерлись сотни других людей, прижимающихся к холодному стеклу. Она падала вниз, падала к асфальту, подобному Чистому листу.

Кошка не сразу заметила, как задрожали трещины, как сквозь них прорвались первые, робкие языки пламени. Она была совсем близко, и уже задержала дыхание перед финальным столкновением, но асфальт внезапно ускользнул от нее, устремившись вниз, в бездну. Она закричала - обреченно, обмануто, возмущенно, и в ту же секунду увидела, как из черного зева бесконечности поднимается к ней Огонь. Нестерпимый жар принял форму змея, распахнувшего пасть, полную зубов - языков пламени. Огонь устремился к ней, необузданными, диким жаром слизывая животную сущность, лишая ее кошачьих повадок и силы, лишая кевларовой защиты и узких зрачков. Новый крик сорвался с алых губ - уже не животного, но простой женщины, затем еще один, и еще, и так, пока голос не сдался, окончательно сорванный. Все, на что оказалась способна испуганная, сжатая в комок, плачущая девушка, летящая в пасть демону, это жалобный всхлип. В ту же секунду ледяная капля упала ей на затылок. Потом еще одна... В раскинутые все еще руки врезался холодный металл, щиколотки сковала цепь. Падение остановилось так резко, что из легких Селины Кайл вышибло дух. Бесконечный страх окутал ее, она повисла в своих оковах. Новая капля. Новый стон. Жар демона сменился ледяным холодом, запах пламени - затхлым запахом пыли и заброшенного подземелья. Селина с трудом открыла глаза, чувствуя, как новая капля сползает по ее шее, теряясь за воротником кевларового костюма, и понимая, что ее кровавая сестра только что упала в пыль у ног клоуна.
Остро запахло кровью. Селина закрыла глаза, давая пробудиться остальным чувствам - от холода металла, сковавшего ее запястья, волнами разошлась проснувшаяся боль. Она знала, что увидит, когда откроет глаза. Она знала, что ей может не хватить на это смелости. Прямо так, с закрытыми глазами, Женщина-кошка попыталась дернуться, высвободиться, что только заставило ее вновь вскрикнуть от боли.
- Больно... - едва слышно прошептали алые губы, после чего она все же заставила себя посмотреть на своего мучителя. Ужас сковал горло, лишил движения, но все же какая-то сила заставила ее выдохнуть вопрос, короткой чертой мелькавший в ее голове, - Зачем?..
Он зашивал рану. На живую, протыкая кожу иглой и тут же вытягивая алую нить. Капли жизни дробно били пыль, но он продолжал свое дело, будто действовал над кем-то другим, кем-то, лишенным боли, ощущений. Или у ее кошмара уже нет ни боли, ни ощущений?
Грим расползся по лицу, делая ужасные шрамы еще заметнее. Китти отвернулась, не в силах смотреть на него. По щеке покатилась новая, соленая капля страха - слеза, но Селина не удивилась бы, если бы узнала, что это кровь. Такая же, как на его пальцах. Такая же, как его подчеркнутые гримом шрамы...

Психопат зафиксировал последний окровавленный стежок. Обрезал нить какими-то совершенно не хирургическими кусачками, а потом взял бутылёк со спиртом и облил его содержимым зашитую рану. Кровь остановилась. Её остатки и сукровица зашипели, размываясь высокоградусной жидкостью. Он никак не среагировал на слова Кошки, эгоистично продолжая заниматься своим ранением. В одном из ящиков нашёлся бинт. Да, пролежал он тут года три, но так как упаковка была цела, можно было не сомневаться в его стерильности. Разорвав её, Джокер взял один конец бинта в зубы и начал методично заматывать плечо. Ещё несколько секунд, ловко справиться с созданием узла при помощи одной руки и собственной челюсти, и операцию можно считать успешно завершённой.
Поздравления, доктор Джокер!
Он вытянул руку в сторону, потом согнул в локте, проверяя, прислушиваясь, какие именно мышцы будут более уязвимы некоторое время. Долго это не продлится. А второе свидание с Бэтменом не предвидится в ближайшие семь-десять дней. На убийце всё заживает, как на собаке. Это лишь малая часть того, через что заставил пройти Учитель. Вначале всё было далеко не гладко. Но он – человек, родившийся не в рубашке, а в бронежилете. Никому не удаётся его убить. Вот, может быть, Тёмный Рыцарь попробует?
Только теперь он обернулся к ней. Точнее играючи крутанулся на своём раскручивающемся табурете. Изумрудные глаза пристально смотрели в перепачканное пылью лицо. Вот еле заметная на щеке дорожка от слезинки, предательски покинувшей карие глаза. А вот следы от оставшейся на фабрике маски, сорванной бэт-фейерверком. Как он и думал, чтобы вспомнить её, нужно было взглянуть поближе. В тот день она выглядела иначе. Она была более ухожена, миловидна, кажется, волосы были не такими длинными. На ней было платье, а не обтягивающий костюм разыскиваемой полицией преступницы. У него отличная память на лица. Интересно, сколько времени головная боль напоминала ей его удар в висок? Джокер не улыбался, как всегда оставляя заботу о насмешках своим шрамам. Он всё смотрел в её глаза, словно пытался пробраться через них в самую душу и вывернуть её наизнанку, вытащить на свет со всем содержимым. Изумрудные глаза блеснули сталью.
Не выучила урока, Кошечка?
-- Зачем, - совершенно бесстрастно повторил он, не спрашивая.
И, встав с табурета, подошёл к столу. В пыли и грязи лежали остатки лабораторного оборудования. Какие-то пробирки с затхлыми или высохшими сыворотками, опрокинутый микроскоп, битое предметное стекло, и прочая медицинская утварь. Кое-где виднелись пустые клетки. Совсем небольшие с тонкими прутиками. Здесь проводили опыты на животных во благо человека. Легальные, узаконенные и не совсем. В голову пришла мысль о двойных стандартах: если опыты или пытки над животными – ведь для них это именно пытки – давно разрешены и не считаются аморальными, то почему все так суетятся, если кто-нибудь вроде него, Джокера, проведёт ряд похожих приёмов над каким-нибудь отдельно взятым человеческим индивидуумом? Ведь если человек произошёл от обезьяны, то он – животное, разве нет?
Отвратительная несправедливость! Ваша Честь, человек с разрезанным ртом протестует!
Джокер взял в руки украденный армейский нож. Зазубренное лезвие длиной с его ладонь. Мм, нет. Резиновая рукоять издала глухой звук, возвращаясь на столешницу. Нужно что-нибудь помельче. Он выдвинул несколько ящиков, отодвинул несколько приборов. И, наконец-то, нашёл. Скальпель! Джокер обернулся к Кошке, бросив изучающий взгляд сначала на неё, а потом на точёную хирургическую сталь. В самый раз.
Крепко сжав скальпель в правой руке, он подошёл к женщине, свободной рукой хватая её за голову.
-- Тсс, - зашипели перемазанные красным губы.
Джокер насильно опустил её голову в сторону от себя, приставляя к шее скальпель, и как только холодная сталь коснулась бледной кожи, Кошка замолкла. Вот и правильно, теперь лучше не дёргаться. Психопат пристально разглядывал её, аккуратно убирая волосы в сторону. Мысль, конечно, безумная, но, что если…?
Воротник мешает. Материал вроде бы тонкий. Быстрым ловким движением Джокер подцепил его скальпелем, умудряясь не поранить дрожащую узницу, и рванул в сторону. Кажется, Кошка вскрикнула – он не обращал внимания. Схватив ворот за образовавшуюся дыру, Психопат грубо рванул ткань во второй раз, оголяя женщину от шеи до плеча.
Ещё ниже голову. Его перепачканные кровью пальцы больно цепляют её волосы. Но, к собственному удивлению, он нашёл то, что искал. Заметный след двух уколов в основании шеи. Что-то вроде степлера. Целиться здесь можно только в спинной мозг, позвоночник – куда ещё? Теория всё ещё совершенно фантасмагорическая, но, учитывая всё, что он видел на фабрике, другого логического ответа он найти не мог.
Джокер отпустил Кошку, опуская руку со скальпелем.
-- Забавно, - глухо проговорил он, криво усмехнувшись.
Психопат вернулся к своему вертящемуся табурету. Время само всё разъяснит. Надо просто дать времени время. А чем заняться он всегда найдёт. Не спуская с Кошки пристально-изучающего взгляда, Джокер причмокнул разрезанным ртом и чуть наклонил голову набок.
-- Зачем что? – чеканя каждый слог, спросил он и, наконец, улыбнулся.

- Проснись, проснись. Это только кошмар, Китти, просто кошмар, ты легла спать на голодный желудок, и теперь он не дает тебе смотреть нормальные, человеческие сны, подселяя уставшую душу в фантастические миры. Это кадр из фильма ужасов, или из какой-нибудь компьютерной игры: черт бы побрал эту реалистичную графику!
Селина крепко зажмурилась. Вырваться из сна можно двумя способами: упав в выбросе или умерев. Боль настоящая, боль - в голове, так что умирать стоит только в крайнем случае. А вот упасть...
Карие глаза цвета темного шоколада вновь с усилием распахнулись, внимательно осматривая свои оковы. В этой игре ей не оставили шансов. Это не тот унылый квест, где нужно перетыкать все предметы в нарисованной комнате, чтобы под сгибом ковра найти ключ от двери. Здесь она ни к чему не сможет прикоснуться, ничего не сможет сделать. Все, что ей было доступно - речь, но в ее возможностях она очень сомневалась. К Китти подкралась жажда, во рту было кисло, казалось, что язык распух и занимает неоправданно много места. Кошка попыталась сглотнуть, но из действия вышло только тупое сокращение мышц.
Она чувствовала взгляд Джокера. Чувствовала, как он всматривается в самую глубину ее души, и понимала, что взгляд этот радикально отличается от тех липких и пошлых взглядов, которыми обычно награждал ее противоположный пол. Ледяная спица проникала куда-то вовнутрь, тонкий крючок интеграла зацеплял остатки надежды, остатки тепла, и медленно, с хирургической точностью и титаническим спокойствием выуживал все наружу. Обнаженные нервы, беззащитные чувства ежились от холода и страха, тихо усыхая. Не в ее власти было противостоять этому взгляду.
-- Зачем, - услышала она эхом его голос. Обычный, без интонаций, даже дежурный. Она не обратила бы на такой голос внимания, вздумай Джокер, например, заговорить с ней на улице. Кошка была падка на запахи, хорошо пахнущие мужчины привлекали ее даже больше, чем богатые, Кошка была падка на приятные звуки - никогда в ее кавалерах не задерживались обладатели скрипуче-высоких голосов. Не любила она скуки, однообразия, не любила одинаковых масс. Но в этом сером голосе слышалось не отсутствие уникальности. Этот голос мог принадлежать любому, бесцветный и беспощадный, пустой, и от того такой жуткий. Серость голоса с лихвой компенсировалась алым росчерком улыбки на его лице.
Новая череда звуков. Селина едва ли не прекратила дышать, замерев на месте, насколько это было возможно в ее подвешенном состоянии. Грохот упавшего ножа, шум открываемых ящиков, блеснувший в руке скальпель... Глаза ее расширились от ужаса. Упругой волной на нее накатила паника, лишающая даже самых простых мыслей паника. Кошка дернулась, от чего наручники только сильнее впились в запястья. Она почувствовала боль, почувствовала, как срывается под холодной сталью белая кожа на руках, но боль не принесла ожидаемого отрезвления.
- Проснись. Не бойся умереть - ты только проснешься. Это кошмар, просто кошмар...
- Тсс...
И она послушалась. Как там, на арене, хотя не было поблизости никакого шлема. Скальпель у шеи - еще более весомый стимул, чем неизвестная дрянь, лишающая тело контроля. Пальцы мучителя впились в ее волосы, она едва ли не услышала треск вырываемых с корнем отдельных темных нитей, остающихся в его руках. Сталь заскользила вдоль шеи, подцепляя воротник. Китти боялась даже вздохнуть.
- Ох! - с удивлением услышала она собственный вскрик. Как и там, на арене, ужас диктовал ей реакции. Она была достаточно гордой все эти годы, чтобы заставлять себя не бояться, чтобы терпеть любую боль, но сейчас, когда тело ей изменило, а душа была выворочена на изнанку ледяным интегралом, в игре заработали совсем другие правила.
- Проснись, Селина. Не бойся умереть. Позволь ему убить себя - и дело с концом.
Внутренний голос - Китти впервые попыталась опознать, кто же говорит внутри ее головы? Как звучит этот голос, которым мы думаем? Есть ли у него вообще описание, можно ли его идентифицировать? - настойчиво предлагал единственный из возможных выходов. Кажется, она даже потеряла на секунду сознание, пытаясь сосредоточиться на этом внутреннем диалоге. В любом случае, когда она вновь обрела способность осознавать окружающий мир, ее пытка уже прекратилась. Джокер занял свой шутовской трон-табурет, вертя в руках заляпанный его, а не ее кровью скальпель.
-- Зачем что? - задал он вопрос после паузы. Селина впервые увидела, как разъезжаются в стороны искореженные уголки его губ, как появляется на лице улыбка - или то, что можно было бы ей назвать, если бы хоть что-то кроме губ изменилось. Кошка заглянула в изумрудные глаза, будто пытаясь найти в них ответ на повисший в воздухе вопрос. Собственный взгляд отчетливо выдавал страх и боль.
Она разомкнула засохшие губы. Проснись, Кошка. Пусть он убьет тебя.
- Зачем ты оставил меня живой?

Психопат улыбнулся сильнее, шире растягивая по белёсым щеками уродливые шрамы. Он ждал этого вопроса. Точнее намеривался сам задать его ей и был рад тому, что она сумела его опередить. Джокер причмокнул губами, а потом весело пожал плечами.
-- Я сам не перестаю себя об этом спрашивать, - посмеиваясь, ответил он. – Наверное, всё дело в сентиментальности. Признаюсь, поначалу мне не удавалось быть достаточно жёстким.
Джокер крутанулся на своем весёлом стуле, оборачиваясь в столешнице позади. Скальпель с лёгким стальным отзвуком вернулся в объятья грязи и пыли, а в руках убийцы снова оказался его армейский нож.
-- Знаешь, где мы? – бросил он как будто между прочим. – Это комната смерти. Здесь они творили страшные вещи. Долгими длинными днями. Говорят, перед тем, как всё пошло прахом, им удалось опробовать кое-что на людях. В Готэме достаточно безымянных людей, которых никто не станет искать. Это правило используют многие.
Психопат снова хохотнул. Мозаика продолжала выстраиваться в его голове. Можно вычислить много вероятностей и с помощью них попробовать подобраться к сути. О, ему будет, чем заняться в ближайшие дни.
-- А я думал о тебе, - Джокер хитро глянул на Кошку и поднялся на ноги. – За последние четыре года у меня развилась отличная память на лица. Я всё думал, что стало с тобой. У меня не было времени это выяснить, но я тебя запомнил. – Не спеша, он снова приблизился к ней, вглядываясь в её перепачканное лицо. В его правой руке по-прежнему покоился нож. Оказавшись совсем рядом, он снова перестал улыбаться, словно в эту самую минуту представлял её другой – той девушкой, которую он зачем-то оставил в живых. – Твоё синее платье, которые было тогда на тебе, в итоге оказалось в тон с ними, когда я закончил. Я старался, чтобы их кровь не попала на тебя. Ты от него избавилась? – Ему не нужен был ответ, он не ждал его. Только смотрел в её лицо. Должно же быть что-то, что оправдает её поступок, верно? – Пробуждения среди трупов не хватило. Я же говорю, я был не достаточно жесток. Надо было заставить тебя смотреть. Может быть, тогда ты бы не стала… - Психопат замолк на мгновение, - как все они.
Теперь он не улыбался совсем. Изумрудные глаза зияли откровенным холодом, бесчувственной сталью, которой он убивал всех тех, кто был ему так противен и ненавистен. И вырезанная улыбка, чудовищная печать его чудовищной боли, всё смеялась  и смеялась над ней.
-- Наверное это ужасно забавно, - Джокер поднял руку с ножом, аккуратно приставляя заточенное лезвие к её щекам, - столько лет убегать от ада и в результате оказаться именно в нём.