Всё было хорошо, если не сказать "прекрасно". Эмили, впрочем, никогда бы не сказала "прекрасно", она не любила это слово. Быть дурой она, к слову, тоже не любила. А именно дурой, редкостной тупицей она себя сейчас и ощущала.
Она ведь поверила. Действительно поверила, что любимый братик про неё забыл. Поверила, что жизнь может вернуться в более-менее нормальное русло. Вернуться к тому, что было раньше, пока Эрвин не решил приехать в Галифакс.
И сейчас жизнь в который раз пояснила Эмили, что нельзя делать многих вещей из тех, что она сделала. Нельзя привыкать к хорошим вещам, комфорту и месту. Даже если кажется, что это надолго – нельзя. Нельзя забывать, что в их семейке не отступаются от целей, никогда. Вообще нельзя ничего забывать. И расслабляться тоже нельзя, нельзя верить в безопасность. Этой чертовой безопасности ведь не существует, даже под картой, даже во временно своей квартире. И нет, нет и никогда не будет кого-то, кто захочет ввязаться в её проблемы.
Хотя, справедливости ради отметим, Эмили подумывала сообщить Дориану, что братик всё же вернулся из небытья и жаждет общения. Но в голове, как тогда, когда она только-только узнала о приобретении Эрвином оружия, быстро рисовались образы трупов. Дырки у всех, почему-то, были в голове. Там был и Дориан, и Микки, и Вэл, и, конечно, она сама. Эмили не верила, что кто-то умеет спасаться от огнестрельного оружия, даже если вспомнить о способностях. А раз никто не мог спастись, может, стоит обойтись одним трупом вместо четырех?..
Эмили верила, что стоит. Она думала оставить Джо записку, когда уходила. В конце-концов, ему же придется искать нового соседа и что-то делать с вещами, лучше строить планы заранее... но в итоге Хольм поняла, что просто не знает, что написать. А потом подумала, что все эти письма отдают повадками Эрвина, и решила забить.
Блокнот с черновиками, кажется, так и остался на кухонном столе. Письмо, которое она пару часов назад нашла под дверью, было там же, под коркой, перед первой страницей. Простой белый конверт и белый лист. На листке было время, место и подпись. Прочитав это, Эмили было подумала, что братик растерял пафос, но потом заметила текст карандашом внутри конверта. Конверт пришлось порвать, чтобы прочитать, что там было написано. Текст оказался довольно однообразным. Мелким почерком Эрвин перечислил локации, в которых видел Эмили, Микки и Вэла. С указанием дат и едва ли не до секунд точного времени. Хольм, конечно, не знала, прав ли он насчет двух других действующих лиц, но в её случае время было указано достаточно точно.
В конце шла приписка, братик интересовался, стоит ли ему узнавать расписание её соседа и портить жизни остальным, если ему нужна только любимая сестренка?
Для Эмили ответ был очевиден.
"Сегодня меня застрелят."
В голове с грохотом рухнули замки из спокойствия и надежности, отчего на какое-то время стало чертовски больно. Больно и жутко обидно. Потом пришла пора ругать себя за доверчивость.
Потом она поняла, что до назначенного времени осталось совсем немного, и пришло спокойствие, близкое к состоянию транса. Она холодно отметила, что опаздывать некультурно, и стала вызывать такси до маяка.
Спокойствие в этой ситуации не казалось чем-то странным. Да, сегодня она последний день в этом городе. Не более того. Она ведь знала, что не планирует задерживаться в Галифаксе. Не знала, что этот город станет для неё последним, но какая разница? Да и до старости доживать не планировала. И ведь знала, когда Джим только рассказал про пистолет, ещё тогда поняла, что ей конец. Так к чему были переживания?
Она пару секунд колебалась, не зная, стоит ли брать с собой ключи. Деньги она брала ровно на такси, телефон оставила на кухне и ключи тоже хотела оставить. Но потом решила, что дверь лучше оставить закрытой. "Да, так лучше." Ручку двери она всё же отпускает с трудом, но потом сбегает по лестнице вниз, боясь по дороге наткнуться на соседа. Не стоит ещё и его в это ввязывать.

На маяк Эмили приезжает слишком рано. Там ещё есть люди, а свидетели Эрвину явно не нужны. "Он не настолько придурок."
Эмили садится на камни, подогнув ноги под себя, и опирается спиной на стену маяка. Теплится слабая надежда, что Эрвин просто подойдет со спины и нажмет на курок, но что-то подсказывает: он не откажется от очередного спектакля.
Она замечает мурашки на коже и думает, что нужно было одеться теплее, на ней ведь сейчас только футболка, джинсы и кеды.
А потом Хольм пробирает смех, наверное, слишком громкий, истерический. "Нет, это ведь правда смешно. Человек, который пришел умирать, думает о холодном ветре. Ты б ещё простуды испугалась, дура. Не простынешь ты, Эмили, уже никогда. Совсем никогда."
Эмили запрокидывает голову, пытаясь унять приступ смеха чем-то отвлеченным, взглядом на темнеющее небо, например. Получается. Смех уходит, остаются только слезы, стекающие на шею и оттуда за шиворот футболки.
Всё же умирать не хочется. Даже ей не хочется, совсем не хочется!
Настолько не хочется, что темнеющая бесконечность делает только хуже, и Эмили зажимает руками рот, чтобы не закричать. Она зажмуривается, она старается выгнать мысли, все мысли. Их слишком много в этот момент.
Ей нужно спокойствие, то странное безразличие, оно нужно ей сейчас, здесь. Но накатившая истерика не думает отпускать и давать хоть минуты передохнуть.

Голос Эрвина резанул по ушам, но дернуться не заставил. Это всё сила привычки, концентрация. А ещё нежелание лишить себя удовольствия медленно вырезать парню глаза, случайно выколов один.
На Хольма он посмотрел будто нехотя. Пожалуй, таким взглядом смотрят на собаку, которая хочет играть и не дает спокойно заниматься своими делами. Но кое-что стоящее в облике Хольма всё же было.
"Только подумать, этот идиот пистолет достал! Да ещё и настоящий, похоже. Вот ведь идиот..." Родерик улыбнулся, даже не заметив боли, и шутливо цокнул языком.
– Эрвин, ну что ты как маленький? Положи эту гадость на землю, а то поранишься ещё. Я же до тебя сам добраться хочу, а ты пытаешься лишить такого удовольствия.
Парень в этот момент всё же вернул внимание к себе, издав не самый приятный звук. Родерик невольно поморщился. "Мало того, что мутант, так ещё и свинья. До урны доползти сложно, надо асфальт пачкать. Парень, тебя вообще родители не воспитывали?"
Родерик снова посмотрел на Эрвина. Он сильно сомневался, что тот выстрелит. Ещё больше мужчина сомневался, что Эрвин попадет во что-то кроме себя. Кэрролл, конечно, с удовольствием бы посмотрел, как он разбивает себе нос отдачей пистолета, но тут в его голове родилась идея лучше.
Он снова посмотрел на парня, лежащего на земле. "Так, надеюсь, в тебе больше одного заряда."
Конечно, способности, в представлении Родерика, были совершенно отвратительным явлением. Но вот подпортить жизнь одному мутанту, используя другого, было забавно.
Благо брезгливым Кэрролл не был. Да и у парня ещё было одно чистое плечо, за которое оказалось его вполне удобно поднять и выставить перед собой, держа рукой. Конечно, удобнее было бы схватить его за шиворот, так мужчина бы ещё и полностью вышел из поля зрения парня, но Кэрролл сильно сомневался, что парень может стоять. А если стоять Дэн не мог, то так его было слишком легко придушить раньше времени. Конечно, испачканный кусок мяса можно кинуть в Эрвина и смыться, пока они разбираются, или прикрываться им, чтобы Хольм случайно не пристрелил, но это было не так интересно.
– Солнышко, открой глазки, посмотри на дядю! Дядя тоже мерзкий мутант и он пытается тебя спасать. Это мило, и ты должен быть ему признателен.
Родерику было тяжело изображать голос мудрого наставника не столько из-за непривычности роли, сколько из-за боли. Больно было говорить, особенно говорить медленно, дышать и, кажется, думать. "Боль – это временно. Пройдет." Как мантру повторял он про себя, не давая выходить из образа. В этот момент Кэрролл понял, что играть – это полезно. Это добавляет стимула держаться и не оставляет места для мыслей о боли.
Да, так точно было лучше.
Ещё лучше Родерику стало, когда он приставил лезвие ножа к мягкой коже парня под подбородком и чуть-чуть надавил, давая понять, что не шутит.
– Открывай глаза, будь хорошим мальчиком.
Родерик невольно вспоминает момент из старой книжки, в котором было описано, как взрывается барабан заряженного пистолета. Кэрролл моментально пожалел, что в огнестрельном оружии разбирался из рук вон плохо. Ему бы сейчас не помешало знать, как использовать Дэна, что бы взорвать пистолет Эрвина.