Я стал врачом не потому что мои родители преуспели в этом деле, не потому что они заставили меня избрать тот же путь, что и они. Отнюдь, я сам хотел быть доктором. Но не ради хорошей зарплаты, стабильного заработка, гарантии хорошей жизни, нет. Я хотел стать доктором, чтобы спасать жизни. Чтобы что-то изменить в этом мире, покончить с несправедливостью, которая преследует невинные души. В детстве мне не раз приходилось видеть, как в больницу привозили кого-нибудь с тяжёлым ранением (время было непростое, да и жили мы сначала не в самом благополучном районе, собственно, где и располагалась ближайшая больница). Я не раз наблюдал за пришедшими в больницу семьями, которые не могли поверить в то, что их родной или любимый человек может погибнуть. Так оно и случилось, пока мой отец не брал дело в свои руки не шёл на операцию. Он был одним из лучших, правда, недооценённых хирургов того времени. И он спасал жизни, давал людям второй шанс, оставляя их в живых. Наверное, из-за этого я и хотел стать врачом, целителем. Чтобы ко мне, как и к отцу, подходили люди и говорили самые честные, искренние слова благодарности. Я хотел уходить с работы, зная, что принёс пользу этому миру, что сделал что-то хорошее. Не будет ли спасение чьей-то жизни по-настоящему хорошим поступком?
Может быть, кто-то сочтёт моё решение эгоистичным. «Он решил быть врачом ради похвалы или лести, не идиот ли?!» Но мне всё равно. Я живу одной идеей: стать лучше, добиться успеха на поприще хирурга, учиться каждый божий день и верить только в лучшее. Прилагать все усилия, чтобы кого-то спасти. Вот и всё, это моё жизненное кредо. После школы я поступил в медицинский. Престижный ВУЗ, не тот, который оканчивал мой отец в своё время. Место куда более приятное, лучше оснащённое техникой, с серьезными программами обучения, не дающим студентам продыху. После учёбы пошёл на практику в клиническую больницу при университете, потом же на магистратуру. Мне будет тридцать в этом году, а я уже достиг многого в свои годы. Имею квартиру рядом с больницей, работаю, веду собственную практику уже три года. Среди двадцати пяти прооперированных мною людей – ни одного летального исхода. Люди говорят, что у меня золотые руки, что это – божий дар. Но на самом деле, это дар сотен ночей, когда я не спал. Миллионов минут тренировок, упорного труда и бесконечного самопожертвования. Я забивал на всё: личную жизнь, хобби и прочее. Для меня главное было написать госы, получить практику, пройти интернатуру, ординатуру, защитить докторскую и т.д. И я бы не смог добиться всего этого без стараний.
Но сегодня… Сегодня случилось непредвиденное. Скажем так, мне не повезло на дежурстве. Я остался на ночь в больнице, чтобы заняться кое-какими делами, как к нам попала женщина с серьезным ранением. Вызвали меня, поскольку я был единственным свободным хирургом на тот момент. Нашли операционную, сделали все снимки. Разрыв селезёнки. Чёрт подери, время шло слишком быстро, я не мог подготовиться и сделать всё правильно. Это очень опасная операция. В смысле, можно было бы просто удалить орган и оставить жизнь бедной женщине, но я решил попробовать её зашить. И это была моя чёртова ошибка. Знаете, что бывает при разрыве селезёнки? Всё буквально запенивается. Внутренности человека превращаются в кашу, в которой невозможно разобрать, какой орган где. А самое ужасное, что начинается кровотечение, которое мгновенное убивает пациента.
Эта женщина умерла. Быстро и, полагаю, безболезненно. Будь у нас чуть больше времени, мы бы, наверное, успели спасти её, но нет. Времени не было. Она погибла, когда я пытался зашить эту чёртову селезёнку. У неё уже не было пульса, когда я сшивал стенки органов. Она ушла, а я в истерике пытался что-то сделать. Если бы друг не вывел меня из операционной, кто знает, что бы произошло.
- Нет, отпусти меня, чёрт, дай мне закончить! – Я пытался вырваться из цепких объятий друга.
- Послушай Кев,- он крепче сжимал меня в тиски,- так, брат, слушай! Это бесполезно, она умерла. Ты должен смириться. – Я понимаю, что он хотел, как лучше. Пытался убедить меня в том, что рано или поздно такое бывает у каждого врача, а тем более у хирурга. Я знал, на что шёл. Если хотел отсутствия жертв, надо было идти в терапевты, а не в хирурги.
- Ладно, всё, я понял,- сказал я, успокоившись.
- Слушай, ты всё делал правильно. Это не врачебная ошибка, она вряд ли бы выжила. Помимо селезёнки были задеты и другие органы, мы бы просто напросто не успели. Не вини себя, - тупая попытка утешить меня, очень глупая. Неужели он думал, что я правда не буду себя винить?
«Кончилась твоя удача, Кевин Уолкер», - говорю я, снимая свой костюм и заходя в душевую. Холодная вода ни черта не помогла, я всё также стоял и, кажется, рыдал. Переживал ли нечто такое мой отец? Я никогда не говорил с ним об этом, наверное, потому что был уверен в себе. Множество спасённых мною жизней поддерживали эту уверенность, но не сегодня. Кажется, одна погибшая женщина стала для меня куда более важной, чем десятки других живых, ныне здоровых людей.

Выхожу из ванной, начинаю одеваться. Складывается такое чувство, что я всё это время жил в Зазеркалье, как Алиса. И тут меня вернули в реальность. Причём решили чуть поиздеваться над бедным мною.  Но печальнее всего, что та женщина умерла, и она уже не будет ходить по улицам, играть со своими детьми, радоваться жизни. Её больше нет. Из-за меня.
Я выхожу из больницы, одетый в пиджак и тёплую кофту. Сейчас осень, тёплая. Но меня колбасит так, что я не чувствую ни теплоты ветерка, ни тех обещанных метеорологами двадцати с лишним градусов.
- Чёрт! – достаю из кармана ключи от автомобиля. Нет, ехать сейчас за рулём не вариант. Что же тогда? Пойду пешком, тут всё равно недалеко. Мне надо развеяться, попробовать смириться с мыслью, успокоиться.
Медленно шагаю, укутавшись в шарф. Пытаюсь привести себя в чувство, уравнять дыхание, прекратить всхлипывать, начать дышать носом. Но всё тщетно. Я также шмыгаю носом, обрывисто дышу и, кажется, потихоньку схожу с ума.
- Крушовице, 0,75,- говорю я продавцу, покупая у него бутылку пива и бумажный пакет. Да уж, самое время напиться, Кевин, самое время.
Не думал, что смогу так быстро опустошить эту банку, особенно, если учесть, что я стараюсь в принципе не принимать алкоголь. И опьянел быстро, так что в скоро времени, чтобы не упасть в какую канаву, сел на скамейку и попытался заново успокоить себя.
- Всё в порядке, Кев, ты не виноват,- это слова друга, но не мои. Я не верю в свою невиновность, я просто не верю.

Я не успел и пяти минут просидеть на скамейке, увлеченный собственными мыслями, как ко мне подсела какая-то девушка. Я постарался не срываться на неё, просто решил не пялиться даже, не поворачиваться. Небось испугается, увидев парня с краснющим носом и усталым, даже несколько убитым взглядом. Вдруг девушка начала говорить, я краем глаза посмотрел на неё, вздохнул и, прикрыв глаза, опрокинулся на спинку скамейки. О боже, зачем она мне всё это говорит? Неудавшаяся жизнь, да? Неудачница? Серьезно? А у меня что? Я только что убил человека на операционном столе, разве моя жизнь удалась? Мне скоро тридцать, а у меня нет ни девушки, ни семьи. Родители живут где-то за городом, хорошо проводят старость. У меня есть машина и квартира, достаток, но удалась ли моя жизнь? А?
Она говорит нечто странное, из-за чего я предположил, что она несколько не в себе. Встаёт, идёт куда-то. И тут я просто не выдерживаю и произношу:
- А я сегодня убил человека. Встаю с места, чтобы разглядеть её получше: таки уже вечер и бывает непросто распознать те или иные черты лица. – Ничуть не лучше, не так ли? – кажется, на глаза снова наворачиваются слёзы, но я держусь. Как-то не по-мужски это рыдать перед девушкой. Хотя не знаю… Она такая странная, может быть, ей я хотя бы смогу излить душу?