Каждый шаг секундной стрелки неумолимо приближает расцвет ночной орхидеи. Простыни и одеяла расхлестаны спящими лепестками по давно увядшей зелени крашеных половиц. Каждый последующий вдох и за ним, нерасторопно, хладный выдох, блестящими и густыми, едва не твердыми каплями пота по размеренно вздымающейся и опускающейся, мощной грудной клетке. Рельефные изгибы нестареющей плоти, резкие, неряшливо очерченные, грубые и тупые углы. Он водит мокрыми тропинками в налете инея на серой коже. Точь-в-точь гигантская скульптура из бессердечного гранита - она почти не собирается проснуться. Лишь недвижимый лик окроплен каплями лунного света, что льется из под приоткрытых век, подобно языкам пламени, очарованным глубиной ночного неба, нависающего над городом с близкого горизонта, а потому намертво застывшим. Время ускоряет своей бег, и в такт его стремительным рывкам, оживает центнер пробуждающей весны. Удушливо-сиплый вскрик прорезает покой. Минутой ранее нерушимая и безупречно гладкая, безмятежность теряет свою власть над скромным чертогом - уже не крепче насквозь мокрой бумаги. Мягко ложатся на тусклые стены яркие искры безумной агонии.
С жалобным треском старая, хлипкая кровать выстреливает прочь гигантское тело. Каменное изваяние, горгулья, обернувшись обнаженным двуногим, ревет по-звериному. Шаги, следуя беспорядочно то на шелест воды в уборной, то на манящий гул алого ящика, хранящего отвратно-неживой красный нектар, отдаются в лязге ржавых дверных петель, своим грохотом делая и без того небольшой, двухэтажный жилой домишко крохотной собачьей будкой. В ней яростно конвульсирует зверь. Ему здесь все не по размеру, все не под стать.
Вик едва держалась на ногах. Гортанное рычание, наверняка перебудившее всех соседей и разогнавшее кошек со свалки под окном, утихло лишь тогда, когда гигантесса рухнула на пол, запутавшись в собственных ногах. Прикрыв глаза, вся в поту от пронзающей боли и жажды, женщина затаила дыхание, чтобы прислушаться, какие звуки жилища оно заглушало. Узнала лишь пустоту под сводом толстого черепа. Знакомую благодаря заурядному голодному вечеру.
"Божественно сладкий, теплый, трепещущий жизнью нектар. Алой каплей стекает вниз по моей гортани, опаляя чрево и выжигая остатки души. Я должна получить его... Иначе занавес."
В свете телевизионного ящика, включившегося самостоятельно в установленное время, на широкой спине, оголенной, холодной, стали видны черные пятна-углубления. Следы от пуль. Голос усатого диктора позади звучал равнодушно.
- Новоиспеченной генеральный парламент заявил о своем намерении...
Дверца холодильника едва не отправилась в недолгий полет по тесной кухне. Холод пакета из пункта приема крови еще более тошнотворен, чем иней, тающий меж спутанных каштановых волос. Жидкое отвращение льется по пищеводу и рвется наружу уже после первого глотка. Возбужденная грудь обильно омыта бардовым содомом. Два метра скручиваются до полутора. Рвотный позыв, и Вик, чудом не через тонкую стену между уборной и кухней, оказывается у раковины. Шипение, по-странному низкий визг и клекот безумия в безмолвии подкорки. Линзы очков, раскрытых на полке, покрыты алыми каплями. Массивная ладонь судорожно зажимает сливное отверстие, и пряди волос погружаются в низверженную клыкастой пастью плоть повторно. Жадно звучит бульканье мерзости, вновь поглощаемой, но позывы не прекращаются. Почти задохнувшаяся, но вылизавшая все до последней капли, Вик рухнула навзничь, срывая за собой раковину. Она с минуту слушает звон в ушах, распластавшись в белых колючках битого мрамора.
Еще не успевшие толком высохнуть после ледяного душа, волосы ложатся на кожаные плечи длинного плаща.
Внутри Вик, контрастируя с внешним ознобом, горит голод. Мертвой крови недостаточно. Свет будет гореть в пустой квартире всю ночь, рекламщики будут пантомимой расхваливать свои великие чудеса. Строчка, бегущая вслед за мигающим курсором, упрямо будет настаивать, что новых электронных писем нет. В свет редких уличных фонарей выползает длинная тень.
Музыка в клубе была как всегда умеренно громкой. Фриковы взоры отовсюду тонули в очертаниях фигуры, возвышающейся над толпой, что волновалась подобно океану в штормовое предупреждение.
В укромном углу широкую ладонь Вик поймали две бледно-персиковые, поменьше. В ответ на умоляющий взгляд и тихие движения губ, "Еще разочек!", вампиресса наклоняется к маленькому ушку и мгновением шепота дает им улыбку надежды.
Танец в волнующей аппетит волне. Хищник высматривает жертву из-за серых стекол в оправе очков, а в следующий миг уже скользит взглядом мимо барной стойки, заманивая к себе наивных пташек... Голодным блеском глаз.
Это была одна из последних ночей поздней весны. За порогами родных убежищ всех ждали лишь одни липкие и горячие, душные сумерки. Непроглядным и непроницаемым полотном ночь кутала горячие, тела, блестящие каплями хрустально-соленой влаги в радужных бликах, крепко-накрепко, не отпуская аж до мига, когда первый луч восходящего сна прорезал вязкие слои черного океана неумолимым лезвием, высекая из жизни города разом весь нечестивый разврат и содом, творившийся испокон веков, бессмертный. А пока горы плоти, волнами наползая друг на друга, похотливо переливались всеми оттенками жизни, испуская под сферу стеклянного "небосвода" жаркие всполохи страсти, вздохи, вдохи и выдохи, а зеркальные шары звездами покачивались под нею в такт одному на всех ритму сердец.
- Вик? Вик!
Хрупкое, миниатюрное существо, выброшенное на Дамзел очередной волной людских тел, трепетало всем своим естеством, повиснув на бедрах гигантессы. Смутно знакомая, девушка подняла небесно-голубой взор и только тогда была узнана.
- О, девчонка из "Темного Храма". Ты и здесь меня нашла. Твои навыки слежки вызывают у меня опасение за мою жизнь. - Кружащимся в энергичном парном танце великанше и дюймовочке приходилось быть громче толпы и музыки, и если для Вик сие было не так уж и невыполнимо, то голубоглазая просто-напросто срывала свой тонкий голосок, слог за слогом.
- Та ночь месяц назад была просто супер! Я очень хочу повторить это сегодня. Прямо сейчас, прямо здесь! - Под ее мягкой грудью что-то бешено забилось в своды ребер. -  Мы можем запереться в туалете, и ты...
- И только поэтому ты всюду меня преследуешь. - В миг осознав свое положение, вампир отвела взгляд в сторону, к потолку - куда угодно, только бы не видеть бегущих по румяным, живым щекам слез, горящих жизнью, пылающих любовью.
- Не бойся, иной цели у меня нет. Я могу поклясться тебе чем угодно, самым дорогим на свете... А ведь ты и имя мое уже позабыла, права я?
- Я и не пыталась запомнить его, когда ты представлялась. Строго говоря, имени твоего никто и не спрашивал. Ты не можешь вечно быть лишь моей пищей. Уходи. Забудь.
- Не могу. - Она говорила что-то еще, но уже несмело и тихо, так, что не разобрать.
- Живи своей жизнью.
Ритм сменился на более резвый, зазывающий тело в бурное течение музыки. Вскоре тело освободилось от безнадежных объятий куда-то пропавшей девушки, а разум погрузился в забвение, освободился. Под взмах руки, словно лист на водную гладь, мягко и органично легла на руку чья-то талия. По ощущению хрупкая и изящная. Партнерша (а это определенно была особь женского пола - их Дамзел чувствовала и распознавала безошибочно, стоило лишь коснуться или вдохнуть окружающий воздух) была еще легче предыдущей. Интереснее. Приятнее.
Очарованная и заинтригованная, Вик в плавном вращении прижала к себе хрупкий торс, насладилась ощущением деформации чужой, небольшой груди, и наконец опустила взгляд к точно такому же, сияющему искренним удивлением и интересом. Храбрый, серо-голубой взор широко раскрытых глаз, закинутые назад яркие пряди, открывающие гладкий, высокий лоб. Остальные ее черты не успели еще быть осмыслены, так как губы Дамзел уже прильнули ко лбу девушки в кратком поцелуе.
- Бу! - шальная, безумная полуулыбка. Взгляд вплотную. Глаза в глаза!