Pour submission into me
No church shall bar our paths
Seductive evil drink...
your fill of the bleeding christ in your arms
Совсем немного волшебного эликсира, и те, кто когда-то хотел отправиться в космос, исполняют свои мечты по несколько раз в день.
Пару капель живительной влаги, и те, кто грезил о семейной идиллии, обнимают подушку и шумно кончают в простыни, исходясь от ломки на мокром грязном белье.
Надоедливые причудливые фантасмагории долго мучают, прежде чем отпустить на волю, и самое страшное - это когда ты понимаешь, что эта самая воля - гораздо более отвратительное пространство, чем тонкое уютное ложе твоего навязчивого сюрреалистичного воображения.
Мартин вдыхает дорожку, бережно наклоняясь, пока в сильных руках, перманентно красных от эфемерных подкожных тварей, покоится его белая нимфа. Он терпеливо ждет кульминации.
На полупрозрачном помутневшем стекле стола беспорядочно покоятся остатки их званого ужина, будто кто-то очень неуклюжий уронил открытую пачку сахара. Алкоголь в сосудах бушует, запертый, не желая самоаннигилироваться; Нежно... томно... тонко... долго... скоро в его голову придет новое восприятие, как внезапное чужеродное вторжение злого инородного тела в привычный организм. Пока Алиша вдыхает свою новую порцию, Мартин временно не может осязать и ощущать, однако лениво ведет языком по коже супруги, пробуя на вкус солоноватые излишки; ничего не чувствует, но на вкус должно быть как пот, духи и сперма, как и обычно.
Мартин видит, как разрывается реальный мир в зрачках супруги, как умирает секунда за секундой полный горечи привкус под онемевшим языком. Он знает об этом лучше всех... Лучше, лучше, лучше всех... Еще когда нес ценный груз под обшлагом плаща, еще когда только планировал нести, с трепетом ожидая Самый Важный Звонок.
Реальность вновь теряет свои очертания. Мартин любит свои галлюцинации. Мартин любит свою жену, которая является в них постоянной, долгожданной и неизменной гостьей. В них они всегда знакомятся по-другому и проживают новые сценарии. Поэтому они обречены на вечную страсть в отношениях. Они не могут устать друг от друга.
"Тебе знакомо это чувство?"
На этот раз... Сидя за столиком в полумраке.. в зале, убранном в стиле отчасти восточном, отчасти современном.. когда трепещущие в нарядных подставках свечи бросают пятна света на стены с эффектными узорчатыми следами.. он заметил ее. Мартин сразу же понял, что видит Алишу не впервые – они встречались и раньше, точнее, он видел ее здесь же, за угловым столиком, как и сейчас за чашкой кофе; и еще - однажды он встретил ее на улице – она шла по площади Пикадилли, ничего не видя, как слепая, и вокруг нее была пустота, от которой ему стало холодно.
Мартин не заметил, как сигарета догорела до фильтра – она начала тлеть, запахло паленым; обжигая пальцы, он неловко возился с пепельницей, украдкой продолжая наблюдать.
Алиша опять была во всем черном, только белые манжеты виднелись из-под наглухо застегнутого френча, шелковый шарф был заколот впереди какой-то изящной брошью, поблескивающей в темноте; шелковая алая лента в странно уложенных волосах. Во всем, даже в чертах лица, явственный налет архаики: галантный век, старые кружева; наверное, у ее духов такой сильный запах, что перехватывает дыхание, а дома есть трость с серебряной рукояткой. Заняв весь стол какими-то большими листами, она умудрялась писать или рисовать почти при полном отсутствии света.
Глядя на нее, он думал безумными мыслями: вот человек, о котором стоит тосковать, которому стоит посвящать горячечные тексты и томительные часы; вот та, кто может заставить его стонать – и он находится в трех метрах от нее. С таким же успехом она могла постигать нирвану в другом полушарии. Собственная слюна показалась ему горькой, потому что он умирал мгновение за мгновением.
Наконец, не слыша вокруг ничего, кроме монотонного гула, похожего на звук, живущий внутри морских раковин, он подошел и стал у нее за спиной – она быстро рисовала посетителей ресторана, каждого в отдельности, одного за другим; просто лица вне времени и места, вырванные из конкретных обстоятельств, их личные истории можно было сочинять, переписывать заново.
Алиша запрокинула лицо и посмотрела на него снизу вверх – глаза неестественно блестели; потом молча указала на соседний стул – манжеты оказались действительно кружевными, на пальцах – серебряные перстни, странные, очень большие и тусклые.
Она взяла новый лист и несколькими точными линиями набросала его лицо; прорисовала глаза так, что они стали казаться влажными, полными ожидания; потом посмотрел на него. Не отрывая взгляда от его лица, Алиша, одной рукой все еще сжимавшей карандаш, удерживала его портрет на столе, а второй стала медленно разрывать его пополам. От шелеста бумаги ему стало невыносимо жарко, он почувствовал, как у него встает.
Не говоря ни слова, Алиша собрала листы в большую папку с красивым тиснением; они расплатились каждый по своему счету.
Не говоря ни слова, они вместе вышли на улицу, она поймала машину, но он не слышал ее голоса, когда она говорила шоферу, куда ехать, стоя в этот момент на отдалении.
Не говоря ни слова, она привела его в старую квартиру, темную и пустую; от пары свечей комната показалась совсем мрачной, вовсе не приспособленной для жизни, так много в ней было излишеств и так мало самого необходимого.
Не говоря ни слова, она разделась, точными, уверенными движениями избавившись от своего сложного костюма, и помогла ему, все еще пребывающему в замешательстве, избавиться от одежды; осмотрела его со всех сторон, будто статую, случайно возникшую здесь, и потом неторопливо опустилась на темное покрывало. Мартин никогда не видел ничего подобного – в смысле, ему не с чем сравнить это из своего опыта, наверное, он только воображал что-то похожее – хорошо, что он хотя бы мог это воображать: ее тело совершенно гладкое и белое, как бумага; свободный конец красной ленты упал ей на плечо; левая рука, унизанная кольцами, закрывает сердце; лицо – бесстрастно, но пальцы правой вытянутой руки чуть подрагивают.
Мартин почувствовал, что дрожит, и прижался к ней весь, не в силах что-либо делать или говорить, не ощущая ничего, кроме этой дрожи.
Молча, Алиша позволила абсолютно все.
И она заставляла его стонать.
- Только не засыпай, мой малыш
"Ч-что.. Лиша, ты здесь?" В зыбучей реальности он вздрогнул и протер глаза. Когда он окончательно проснулся, в комнате было темно, на коленях пусто, свечи из грез уже догорели и погасли. Он вдруг решил, что еще ночь, и снова уснул. На этот раз, ему показалось, что навсегда.
Самая неприятная стадия депрессии и суицидального настроения надвигается неожиданно. Он просыпается через пять минут и смотрит в потолок. Комната, просто комната. Рядом с ним совсем никого, но ему почему-то страшно. Он вспоминает, как они занимались любовью. Он скучал, как будто после долгой разлуки… Он был сверху… тело под ним податливо – он знал, что она поддается – губы мягкие, кажется, он мог расслабиться, чувствовать себя в безопасности из-за… наверное, из-за предсказуемости, он не опасался, что ему сделают больно, нет, не в физическом смысле, главное, что он не опасался… он двигался, он был внутри и снаружи одновременно.
Теперь он проснулся в пустоте.
Оно нарастает внутри – откуда это странное чувство, будто сейчас, именно сейчас ему чего-то недостаёт… ему некому это сказать, разбудить... но он не двигается, понимая, что этого нельзя делать, что если он попытается, то поймет всю бессмысленность такой попытки, нет, это окончательно все испортит, приумножит страх и безнадежность.
Кольцо на безымянном пальце, как единственная реальность – холодное, из белого золота, прочное… но ведь это не спасает, нет, это не лекарство... где Алиша? Его взгляд блуждает… он смотрит вверх, не ожидая увидеть там что-то, это взгляд без конечной точки – просто не видеть конца, потому что это тоже слишком страшно – это определенность… он не знает, почему не чувствует себя в безопасности здесь и сейчас, это что-то внутри, совершенно невыносимое, медленное, разматывающееся, как холодный липкий клубок, очень длинная нить, наверное, бесконечная… "бесконечная" - хорошее слово, в первую очередь своей неопределенностью… тепло снаружи и холод внутри, и еще там скрывается нечто невыносимое, что ему хотелось рассказать и объяснить, найти слова, найти слушателя. Мартин отворачивается. Звук дыхания неуместен… умереть? Нет, не то. Спертый воздух наполняет его прокуренные легкие. Вся эта невыносимость вот-вот перестанет быть контролируемой, он ненавидит себя за эту мысль, сразу пришедшую в голову, впрочем, он ненавидит себя слишком за многие мысли… страх нарастает – это нечто сложное, пульсирующее в голове, во всем теле, подобно предчувствию судороги… он пытается определить словами то, что завладело им сейчас, но ему это не удается, и помощи ждать неоткуда. Может быть, что-то и могло бы его спасти, но здесь этого нет… может быть нет и вообще не было… а может, было… связи рвутся… клейкие нити повисают в пустынном воздухе.
- Алиша! Где же ты, моя белая нимфа?
Почти слезно, моляще, одержимо. Мартин поворачивает голову отчего-то в сторону входной двери, чтобы увидеть, как жена входит в комнату по его зову… он сразу знает, что ее здесь нет, и быть не может, и не будет никогда – и страх начинает течь через край, он захлебывается словами, которых никто не слышит, но он смутно надеется, что эти слова все-таки существуют…что они находятся и, найденные, падают с его языка, как отрава, покидающая измученное болезнью тело. Он надеется, что она его слышит: он по памяти смотрит на ее обтянутые черным острые колени… она сидит совсем рядом, но лица ты он не видит, смотрит снизу - только рука в перстнях, свесившиеся черные пряди и вот колени…остального он не видит или не хочет видеть, или не помнит. Всегда чего-то не хватает. Воронка ужаса вращается медленнее, но он все еще хочет говорить, сохраняя неподвижность. Теперь ему кажется, что дверь приоткрыта, и Алиша на самом деле вошла и сидит рядом, и это вселяет беспокойство, или не вселяет, он продолжает искать источник верных слов. Хотелось бы застыть в пустоте, отдохнуть в ней, чтобы ощущение невозможности-чего-то-важного, наконец, отпустило, но ведь оно не отпустит, ненастоящая Алиша рядом так и говорит: "Но ведь оно не отпустит", отвечая на его мысли; что же делать? Ему начинает казаться, что судорога приближается. Он знает, что оправданий для него не существует. Возможно, это жена говорит, он точно не уверен. Мартин хочет, чтобы ненастоящая Алиша не уходила, он готов даже заплакать сейчас, пока никто не видит и не узнает об этом, но и оставаться здесь ей тоже нельзя. Алиша встанет и уйдет прямо сейчас… но ведь ее здесь нет, следовательно, она может остаться.
- Я уже на дне, милый Мартин.
Мужчина видит, как воображаемый образ его супруги шепчет это одними губами и уходит. Она уходит! Он беспомощен! Однако, после фразы в воздухе повисает нечто такое, что заставляет забывать сны и вырвать странное депрессивное состояние.
В голове по очереди мелькают мысли: "Что со мной было?" - раз, "Где я?" - два, "Где Лиша?" - три. Кажется, на этот раз он перегнул палку и вдохнул слишком много, позволив лекарству стать ядом. Никогда еще безысходное состояние не длилось так долго. У многих подобные случаи оборачиваются суицидом, заголовки второсортных газет пачками пестрят об этом. "Надо научиться себя лучше контролировать, я был в чертовом шаге от передозировки, вот дьявол."
Тем не менее. Звук открытой воды дал все нужные на данный момент ответы. По его зову безумный Шляпник с улыбкой Чешира и в облачение Адама проложил траекторию в ванную комнату, с каждым шагом по капле сцеживая боль в ватном теле. Когда он показывается в дверях... "Спа-центр?", молчание повисает в воздухе, сквозь него он отчетливо слышит звон посуды и вкрадчивый шепот, затем непонятные надсадные стоны за плотно закрытой дверью ванной (?) комнаты; внутри собственных не скрытых линзами зрачков начинают вращаться глубокие и злые водовороты, похожие на развратные черные дыры; выпитое вино, как разбавленный священный огонь, аккуратно разъедает все внутренние прорехи, делая происходящее еще более непонятным.. еще более... Собственный вздох захлестывает с головой, вновь переворачивая еле приходящее в себя сознание в изящном танцевальном пируэте; За спиной Мартин видит маленьких слуг в ошейниках, у них ангельские крылья, дьявольские хвосты и ничем не покрытые Адамовы яблоки. Они робко шепчут за его спиной:
- О Алиса, как прекрасна она этой ночью; ее кожа свита из лучшего сатина во всем Зазеркалье, а пальцы так тонки, что кажется, будто они сделаны из слоновой кости; ее священный лик похож на царственную луну посреди оскалившегося холщового неба.
Слуги смеются, бегут по комнате и лихорадочно подпрыгивают. Они называют друг-друга "Тру-ля-ля" и "Тра-ля-ля", звонко хохочут и что-то наперебой рассказывают. Одновременно споткнувшись, девиантная парочка падает в воду и испаряется. Их оголившиеся органы всплывают наружу, окрашивая воду в вульгарный багровый цвет.
Выпустив изо рта сиреневатый дым, Мартин на манер мудрой гусеницы из сказки Кэролла откладывает кальян на невесть откуда возникший большой зеленый лист и складывает ладони в издевательском намеке на молитву:
- О Алиса, как прекрасны твои черты этой ночью.
Среди помутневших, как обгоревшее стекло, вздутых пошлых теней, зависших вокруг наполненного бассейна, его силуэт заходит в воду медленно и неспешно; степенная походка единственной преданной псины своей эксцентричной Богини.
- Твои скулы как будто вырезаны из цельного куска бледно-розового гранита.
Приблизившись к потерянной в Стране Чудес девушке, Мартин вцепляется пальцами в ее мокрые и оттого еще более черные волосы, затем вожделенно придвигает к себе и жадно целует в влажный рот. Потом, еще, еще и еще. Кусает их до крови. Зализывает поврежденные места. Вновь кусает. Снова целует. Отрывается, учащенно дыша и безумно бегая глазами по столь знакомому, но кажущимся эфемерным, лицу.
- Твои обнаженные губы, алые от беспокойства и частых поцелуев, скроены из лепестков роз, выкраденных из Эдема.
Обвив талию жены руками, он буквально заставляет ее погрузиться под воду. Там распахивает глаза, которые нещадно щиплет от вездесущей воды, но его это не волнует - он изучает свою Алису. Внезапно подплывшие близнецы-утопленники вновь заливаются смехом и повторяют словно мантру:
- О наша Алиса, ее фигура тонка, как стройная греческая статуя, молочно-белая от безгрешности и рисовой пудры, покрывшей плавные контуры.
Их хохот под водой растет и становится громче до тех пор, пока они не лопаются прямо в ней. Тогда Мартин испуганно осознает, что в легких не осталось воздуха, и рывком вытягивает их обоих на поверхность, припадая ухом к груди жены. Сердце стучит. Крылья носа двигаются. Она распахивает мокрые глаза и часто дышит. Она жива.
Вздохнув с облегчением, он проводит пальцами от ее губ вниз до самого лона, затем поднимается до линии талии, перечеркивает ее и скользит рукой обратно наверх, как будто он пытался что-то начертить, скорее всего пентаграмму.
- На что Вы готовы сейчас, моя Червонная Королева?
Дрожащими пальцами он кровавым вязким шрифтом тщательно вырисовывает у нее прямо на лбу текст, который видит лишь он сам и его шаловливые слуги-черти: Fraternally yours, 666[SGN][/SGN][NIC]Martin Osbourne[/NIC][AVA]http://s12.postimg.org/segb0wju5/9999.jpg[/AVA][STA]бордель в подсознании[/STA]