[NIC]Andrew Walters[/NIC]
[AVA]http://i.imgur.com/VblMxjA.jpg[/AVA]
Утро неизменно начинается с резкого и громкого голоса Вирджинии Уолтерс. Вирджиния подобна мыльному пузырю или жевательной резинке - самой её ничтожно мало, но каким-то образом она умудряется раздуться до таких размеров, чтобы быть сразу по всему дому. Вирджиния одновременно на кухне (готовит сыну толстую пачку круглых блинов с сиропом в нарядном фартуке, как образцово-показательная женушка  50-ых годов), Вирджиния у двери ванной комнаты (резким стуком напоминает сыну, что он слишком долго возится и завтрак остывает), Вирджиния в спальне (будит супруга, чтобы и не вздумал опоздать на работу), Вирджиния в спальне сына (игнорируя личное пространство и стук в дверь, вещает что-то про выглаженную рубашку, а ещё про конфеты для репетитора которые она положила в такой-то там пакет, и опять что-то про экзамены, и ещё про что-то там). Вирджиния Уолтерс.
Глубоко вздыхая и полностью игнорируя все эти звуковые колебания, Эндрю смотрит на мать и видит, как её кудрявая голова взрывается ярким фейерверком и наружу вырывается стайка леденцово-розовых бабочек. Остатки того, что некогда было головой миссис Уолтерс, рассыпаются на горстку розовых блесток, а воздухе зависает облако дыма, навязчиво пахнущее розами. Чёртовы любимые мамины духи, от запаха которых часами во рту странный сладковатый привкус. И совершенно непонятно, успела ли она надушиться ими с самого утра, или Эндрю просто чувствует запах которого нет, потому что знает его, помнит и четко ассоциирует с конкретным человеком.
Парень трясет головой, прогоняя иллюзии - снова видит лицо матери, будто голова и не взрывалась, бабочек тоже нигде не видно. Теперь он даже слышит что-то из её слов. Что-то про пятно на его рукаве.
-Подожди секундочку, я выглажу другую, это быстро, - щебечет она и Уолтерс закатывает глаза.
-Мам, я опаздываю. Всё равно пиджак сверху.
"Это просто капелька краски, мам. Просто крохотная капелька зелёного цвета. Всего-то." - слова, которые под
страхом смертной казни нельзя говорить Вирджинии, иначе загнёшься от нравоучительных моралей на три часа. К счастью, риск опоздать в школу действует безотказно, а потому после ритуального поцелуя в щеку и ежедневного "Внимательно смотри по сторонам когда переходишь дорогу" ему наконец удаётся выбраться из дома.

На вопрос: "Что лучше, дом или школа?" большинство подростков наверняка ответит, что дом. Эндрю после долгих размышлений ответит, что скучно ему и там, и там совершенно одинаково. А если точнее - стены не имеют значения. Имеют значения люди. Имеют значения Цвета. Но важнее всего то, что всегда с ним, никуда не денется и не исчезнет - Палитра. Мир его воображения, хранящий в себе всё, что Эндрю небезразлично. Единственное личное пространство Эндрю в котором никто не будет ругать его за беспорядок. Нет, просто "единственное личное пространство". Потому что комната, в которой могут произвести тщательный осмотр в любой момент и компьютер, пароль от которого знает только Вирджиния, личным пространством не считаются. Палитра кажется хаотичным ураганом, вихрем цветных частиц, подверженных броуновскому движению, но Эндрю одной лишь силой мысли способен навести здесь порядок, расположив все воспоминания по тону, яркости, светлоте, насыщенности. Как по мановению волшебной палочки скопление цветовых пятен становится стерильно-чистым складом, в котором на многочисленных стеллажах в аккуратно пронумерованных коробках лежат точные копии людей, кои удостоились такой чести - быть интересными и значимыми для Эндрю. Значимыми не по степени родства или дружеским отношениям - значимыми для Палитры.
Это может показаться удивительным, но здесь нет ни Вирджинии Уолтерс, ни Брайана Уолтерса. Но есть бездомная старушка в фиолетовом плащике со смешным одноухим котом и мрачный продавец из книжного, похожий на вечно недовольную тощую птицу. И ещё много других, беспрекословно странных или совершенно заурядных с первого взгляда людей - 80% из них Эндрю даже не знает по имени.
Эндрю долго думал, нужна ли Палитре Рейчел Бланш.
Впрочем, мыслительный процесс здесь не помощник - Палитра сама решает, кого запомнить, а кем пренебрегать. Рейчел Бланш нужна была здесь как эталон ....абсолютно нейтрального человека. Эндрю никогда бы не сказал, что она ему противна, и если так размышлять, наверное, с ней ему скорее хорошо, чем плохо. Хотя на самом деле, ему с ней просто никак. Она не сильно мешает - и за это уже спасибо. Более приятная компания чем семья, которая ждет от Эндрю чего-то, что ему несвойственно. Рейчел интересно с Эндрю, она тянется к нему. Не смотря на всю свою заурядность, каким-то чудом видит особенное в Эндрю, ценит его маленькие странности, восхищается его рисунками, значит не безнадежна. Значит, пусть будет. Даже не смотря на то, что комплектом к её Цвету идёт стойкий запах хлорки.

Рейчел Бланш появляется в главном холле школы спустя пять минут после звонка. Рейчел Бланш - вычищенная до блеска операционная с хирургическими принадлежностями, математически-точно разложенными на столе. Рейчел Бланш - зимний холодный лес с мягким вихрем пушистых снежинок. Эндрю не раз отмечал, что она одна из немногих, кто почти полностью соответствует своему Цвету внешне - светлые волосы, белые блузки, даже рюкзак (!).  И как ему только удаётся оставаться белым всегда? Может, она стирает его на переменах?
Рейчел чем-то встревожена - Эндрю понимает это по северному сиянию, яркими всполохами разливающемуся за её спиной. В привычной серебристо-белой гамме появляются алые пятна, мимолетные, почти незаметные. Легкий поцелуй, улыбка - и девушка наконец решается поведать, что её взбудоражило.
-...вон он, в черной майке. Не поворачивайся слишком резко! - добавляет она в конце недолгой истории, куда-то кивая. Эндрю аккуратно поворачивает голову, может даже слишком аккуратно, потому что  успевает заметить лишь  ошмёток образа. Размытые движением линии - острая скула,  резкий изгиб кадыка, растрепанные волосы. Крупные, массивные ладони, длинные пальцы. Эндрю хватает секунды чтобы запомнить всё это, но он почему-то смотрит в обозначенную Рейчел сторону ещё некоторое время, не смотря на то, что Адам уже давно взбежал по лестнице вверх.
-Пойдём прогуляемся? - Рейчел дёргает Эндрю за рукав, а потом, заметив зелёное пятнышко, машинально пытается его оттереть. Типичная Рейчел.
-Прости, сегодня репетитор, - выдыхает Уолтерс, достаточно правдоподобно изображая огорчение. На самом деле, он успел отменить занятие с репетитором ещё вчера, просто потому что ему так захотелось. Миловидная француженка лет пятидесяти охотно договаривалась о занятиях непосредственно с Эндрю и не имела склонности предоставлять его матери точный график посещений. Сегодня Эндрю хотел посетить танцевальный класс, и у него было навалом времени. Лишь когда Рейчел уже ушла в сторону гардероба, Уолтерс вдруг осознал, что посеял в каком-то из классов свой блокнот для набросков, а без него идти к студии смысла не было. В каком конкретно - на такой вопрос острая память Эндрю ответить была не способна. Так что предстояло пройти по всем классам, в которых сегодня были уроки.

Несомненно, внешний мир был важен для Эндрю - без него бы не было Палитры. Именно из скучной повседневности парень, как сорока, воровал всё, что выделяется из серой массы. Но при этом внимателен к окружающей среде Уолтерс был далеко не всегда - только выборочно, когда ему самому хотелось "разуть глаза". А так - мог днями бродить, не видя ничего вокруг, находясь мыслями и душой в своих воображаемых вселенных. Вот и сейчас, изучив три из четырёх кабинетов, он шел к четвертому машинально, не глядя по сторонам. Тревожно думал о том, что если блокнота не будет и в классе математики, значит его кто-то взял и возможно, сейчас разглядывает его рисунки. Может, даже насмехается над ними. Из мыслей Эндрю вырвал громкий вскрик и реальность бросилась в глаза яркой вспышкой. Такой яркой и внезапной, что Уолтерс резко затормозил, чувствуя слепящую резь в глазах. Силуэты людей проявились не сразу, и Уолтерс лишь постфактум понял, что нечаянно стал свидетелем чего-то..."возмутительного", как сказала бы Вирджиния Уолтерс. Эндрю бы сказал, что стал свидетелем чего-то ослепляюще-яркого. В прямом смысле слова. Потому что он нифига не видел, и не увидел бы, если бы девчонка не вскрикнула и не вызвала бы эту вспышку. Да он бы прошел мимо, лишь краем глаза зафиксировав каких-то людей на подоконнике. Но теперь он видел. Сначала взгляд упал на девушку - Эндрю знал её. Анна Пембертон - слабое светло-желтое свечение. Анна никогда не нравилась ему - при округлом, женственном теле, совершенно детское пухлое личико, так не вяжущееся с её сальными шуточками и тягой прыгнуть на каждого второго парня. Неприятный диссонанс, наводящий на мысли о детской порнографии и недостаточно изящный для образа Лолиты. Сейчас Анна, нелепо запихивающая полную грудь в бюстгальтер и прикрывающаяся кофтой, похожа на раздавленное сырое яйцо. Можно стукнуть по скорлупе ножом легко, нежно - тогда на сковороде окажется аккуратная яичница с выпуклым желтком. Можно ударить сильнее, и желток растечется, расплывётся по белку. А можно - просто смять яйцо пальцами и швырнуть месиво, в котором запуталась скорлупа, и именно это сейчас представляет из себя Анна Пембертон. Но всё это не так интересно, как пульсирующее кроваво-красное сияние, заставляющее кожу гореть и плавиться даже просто находясь рядом. Эндрю ещё не осознаёт, на кого он смотрит, но уже тонет в вязкой чёрно-красной лаве, распространяющей удушающий запах корицы и специй.
- Привет. - звучит откуда-то издалека.
-Привет, - машинально отвечает Эндрю, слишком занятый созерцанием причудливой огненной массы, из которой медленно формируется человеческий силуэт. Он не отдает себе отчёт в том, сколько уже стоит и смотрит как вкопанный, а со стороны ведь наверняка выглядит крайне странно. Но это не важно - из лавы формируются черты лица, грубые, не слишком аккуратные, но примагничивающие взгляд. Моментально. Большие округлые глаза, крупный, слегка курносый нос, пухлые губы, на которых взгляд и останавливается. Совершенно не понятно, как это всё умудряется умещаться на лице и смотреться так чертовски гармонично.
-Привет, Анна, - Уолтерс с опозданием вспоминает про второго участника безобразия, поворачивает голову в её сторону и понимает, что девушки уже и след простыл. Ну и хрен с ней.
-Адам, новенький? - вопрошает Эндрю так, будто они просто столкнулись в коридоре и нет всей этой неловкой ситуации, - Рейчел рассказывала про тебя.
И опять - в фразе нет ни насмешки, ни осуждения ("А, тот самый ёбырь-террорист, что пытается присунуть всему, что движется?"), ни ревности, ни враждебности ( "Ты что ли к моей бабе клинья подбивал? Иди сюда, я твой жезл любви узлом завяжу!"). Ничего этого, потому что Эндрю совершенно из другой категории. И тот факт, что кто-то пытался склеить девушку, которая вроде как считается его девушкой - для него не более чем информация, без какой-либо эмоциональной окраски. Куда интереснее Цвета, которые разливаются ярким маревом от чужих эмоций. Теперь Эндрю знает, откуда взялись те алые всполохи.

Отредактировано september (2016-07-16 00:32:42)

[NIC]Andrew Walters[/NIC]
[AVA]http://i.imgur.com/VblMxjA.jpg[/AVA]
Чужое возбуждение витает в воздухе. Всё ещё пребывая в ступоре, который длится какие-то секунды, а по ощущениям подобен вечности, Эндрю наконец чётко и ясно осознаёт, что стал свидетелем жаркого подросткового секса на подоконнике родной школы. Цветные пятна наконец оформляются в конкретные образы, реальность возвращается во всех её грязных подробностях - от оголённого бедра Анны и смятой мини-юбки до наспех натянутого белья Адама и спешно застёгнутой ширинки. Стоит вспомнить - и взгляд зачем-то скользит вниз, наскоро фиксирует очевидное подтверждение того, что всё увиденное ранее Уолтерсу не приглючило и, стыдливо отталкиваясь, снова возвращается к лицу Адама. К его бесстыжему языку, скользящему по губам, к его ядовитой улыбке.
Эндрю наивно полагал всё это время и полагает до сих пор, что достаточно хорошо знает себя, но это не более чем самообман. Девственник во многих смыслах, которому ещё многое предстоит впервые - вот кем он на самом деле являлся. Тем не менее, Эндрю надменно считал себя умнее многих наверное с тех пор, как у него вообще появилась способность хоть кем-то себя считать. Любил учиться на ошибках других. Любил жить эмоциями других. Любил наблюдать. Зачем своё, когда столько чужого? Вот и сейчас - он понимал то, что чувствует Адам. По крайней мере, часть - по крайней мере, его зашкаливающее возбуждение и досаду по поводу того, что его прервали. Тем не менее, он абсолютно не понимал себя и даже не пытался. Бешеное сердцебиение, жар по всему телу - это не его. Это не принадлежит ему. Он чувствует это только потому, что чужие краски оставляют мокрый след на его белоснежных страницах. Разве не так?

Эндрю Уолтерс никогда не был так бешено заинтересован сексом, как его ровесники. Сначала упоминаний секса стыдились, потом начали шутить на эту тему (много, глупо, плоско), потом - интересоваться им уже куда серьезнее, уже применяя этот странный процесс на себя, потом - начали запускать слухи, хвастаться, обсуждать (кто кого, как и при каких обстоятельствах). Многие бессовестно врали - кому-то верили, кому-то не особо. Девочки бесстыдно распускали слухи про мальчиков, мальчики включали порнуху прямо во время уроков информатики, как только выходит учитель, чтобы засмущать девочек и поржать над их реакцией. Девочки читали эротические рассказы, ошивались на сайтах знакомств, позволяя себе грязный флирт с красивой аватаркой незнакомца, мальчики - стирали руки об эротические журналы и "эти самые" сайты. Не все, конечно. Но общая масса только и могла думать что про секс, а так же свиданки, дискотеки, вечеринки и всё то, что в подростковом понимании так или иначе ведёт в сторону секса. Эндрю вроде как понимал это, но совершенно безотносительно себя. Физическое удовольствие было дня него далеко не на первом месте, духовное же он прекрасно умел получать без чьей-либо помощи. Другие подростки не казались лучшей компанией, единственная попытка поддержать их разговоры про секс закончилась крахом - оказалось, никто из них не читал ни "Декамерон" Боккаччо, ни "120 дней Содома" Маркиза де Сада, но за упоминание последнего некоторые таки посмотрели на Уолтерса как на сумасшедшего. Эндрю откровенно не понимал, чего в этом такого - впрочем, он уже и не пытался понять. Секс не был для него практическим опытом - ему с лихвой хватало теоретического, и в этом, как ему казалось, он превзошел многих одногодок. Эндрю чувствовал себя кем-то другим, бестелесным, бесполым - кем-то, кто "выше всего этого", игнорируя намёки своего тела, у которого было своё мнение и свои потребности. В один прекрасный момент он "дотерпелся" до того, что подсознание решительно взяло вопрос в свои руки. Во всех смыслах.
Уолтерс прекрасно помнит первый раз, когда трогал себя "в этом самом смысле", как выразились бы те, кто стесняются слова "мастурбация". В ту ночь ему приснилась картина Сальвадора Дали "Содомское самоудовлетворение невинной девы" - живая, пришедшая в движение, непозволительно объемная и реальная. Эндрю видел, как мягкий, округлый рог носорога входит в юную деву так глубоко, как было бы совершенно невозможно с точки зрения анатомии и физиологии, как та выгибает спину и вскидывает голову, вцепляясь в перила, как разлетаются золотистые кудри от порывов ветра. Он проснулся посреди ночи, горячий, возбужденный, растерянный, смущенный сам собственным воображением. Интуитивно, неосознанно, но он знал что делать и как избавиться от болезненного желания. Он двигался тихо - ни на секунду не забывая о родителях за тонкой стенкой и заранее продумывая, как избавится от улик. И когда его тело содрогнулось от первого настоящего оргазма, а картина перед глазами распалась на цветные осколки, он думал лишь о том, как ему безмерно стыдно перед Сальвадором Дали. И ещё немного - о рогах собственной непорочности.

Вспоминать всё это, глядя в бесстыжие глаза Адама Крайта явно было ошибкой, но вряд ли Уолтерс сейчас хоть как-то контролировал ситуацию. Ни чуточку. Он понятия не имел, что происходит с ним самим, а ещё он понятия не имел, что может сыграть хоть какую-то роль в грязных фантазиях собеседника. Эндрю хорошо чувствовал людей. Точнее - ему так казалось. Он хорошо чувствовал то, что хотел чувствовать. Он прекрасно находил свой смысл. При этом всём, порой он был непозволительно слеп.
- Идем.
Куда. Зачем. Мозг не в состоянии обрабатывать всю эту информацию, потому что кровь устремляется южнее по необъяснимым Эндрю причинам, но это, вроде как, ещё не заметно невооруженным глазом. И в отличии от Адама, парень всё же чуть лучше способен отвлечь себя, перевести мысли в другую плоскость. С трудом, но это удаётся. А ноги, при этом всём, покорно плетутся по следам Крайта. Тем более, что изначально Уолтерсу надо было в ту же сторону.
Совпадение или нет, но Адам открывает дверь того самого кабинета математики, который интересовал Эндрю. Решительно подходит к окну, перегибается через подоконник, а Уолтерс тихо фыркает, как лис. Еле сдерживает странную  улыбку и желание снова вернуться к навязчивой ассоциации.
- Будешь?
Заманчиво. Свежий воздух бьет в лицо, окончательно отрезвляет, когда Уолтерс подходит ближе. Рыжеволосый тянет пальцы к пачке, но останавливает сам себя на пол пути. Отрицательно мотает головой.
-Не хочу быть пойманным за курением в школе, - произносит он тихо. Ни слова о том, что курение вредит здоровью и вызывает рак лёгких, ни слова о том, что пойманным может быть Адам. Ни слова предостережения, потому что Эндрю абсолютно посрать на чужие проблемы. Да и на свои за частую, не считая тех, о которых могут узнать родители. Эти люди в глазах Эндрю - единственные, кто могут причинить ему реальный вред, лишить всего того, что у него есть. Как бы они не были примитивны, они обеспечивают его более-менее безбедное существование, а их недовольство может привести к лишению многих благ. Как бы он не презирал материальные ценности, в какой-то степени это тоже лицемерие и самообман, а комфорт ему важен, как и благоприятная среда обитания. Короче, целая вереница взаимосвязей, коротко сводящаяся к тому, что родителей надо слушаться, что бы жилось хорошо. Или убедительно делать вид, что слушаешься.
Он еще некоторое время стоит рядом - чуть приоткрывая губы, вдыхает вишневый дым и балдеет от его терпкого аромата. Снова осознаёт, что взгляд прикован к Адаму, на этот раз к его пальцам, сжимающим сигарету. Чуть позже - к губам, обхватывающим черный фильтр. Эндрю думает о том, что корица уходит на второй план, и теперь вишня будет ассоциироваться с запахом Адама Крайта . А то, что он навсегда останется в Палитре уже само собой разумеется. Так просто вышло.
Вдох, выдох, ещё раз. Уолтерс вспоминает, почему на самом деле пошел за Адамом и что забыл в этом кабинете. Идёт к третей парте с конца, заглядывает под обклеенную жвачкой столешницу и не видит своего блокнота. На ум приходит мысль посмотреть под другими партами. Последний ряд, у окна. Присаживаясь на стул, Уолтерс открывает так дорогой ему блокнот из шероховатой тёмно-коричневой бумаги. В нём было пока что всего три рисунка - придуманная на уроке биологии мандала, воспроизведённая по памяти на  физике скульптура носорога (авторства всё того же Дали) и наспех нацарапанный твёрдым карандашом и раскрашенный поверх белой пастелью на уроке грамматики портрет Рейчел.
Поверх мандалы черный маркером выведен очень схематичный, тем не менее легко узнаваемый половой орган. Эндрю с невозмутимым лицом перелистывает страницу - как предсказуемо, носорог запечатлен в процессе наваливания большой вонючей кучи. На Рейчел у "реставратора" или не хватило сил, или он ударился в минимализм, наградив её исключительно квадратиком усиков Гитлера под носом. Эндрю невозмутимо перевернул страницу на чистый лист, лишь чуть-чуть испачканный отпечатавшимся маркером. Он нарисует ещё, а вот тот недалёкий мозг вряд ли когда-нибудь отрастит.
Руки застывают над пустым листом, глаза снова поднимаются на Адама. И Уолтерс сам не понимает, как в руках оказывается карандаш, самый мягкий из набора, чертящий на бумаге жирные, чёрные линии. Крайту не к лицу легкость и невесомость линий - его хочется рисовать грубо, размашистыми движениями, смело штрихуя тени и не задумываясь о построении. Быстрый набросок сам появляется на бумаге, будто бы Уолтерс тут даже не при чем, будто бы не его пальцы вцепляются в карандаш и не они же растушевывают линии, пачкая подушечки в графите.

Отредактировано september (2016-07-16 00:33:00)

[NIC]Andrew Walters[/NIC]
[AVA]http://i.imgur.com/VblMxjA.jpg[/AVA]
Чёрные грубые линии гипнотизируют. Черные линии грубыми волокнами сплетаются в лохматый, колючий узор под названием Адам Крайт.
Когда Эндрю рисует, он смотрит глубже визуального сходства. Когда Эндрю рисует, он сам плохо осознаёт свои действия и ход мыслей - просто позволяет рукам летать над бумагой и ничего себе не запрещает. Получается то, что получается. Когда-то Эндрю был крайне недоволен собой, но это прошло даже слишком быстро. С первым же восторженным воскликом, с первым восхищением его "каракулями". И всё - мчащийся локомотив уже было не остановить. Эндрю мог быть неуверен во многом - в своей внешности, в своей успеваемости в школе, в своих отношениях с родителями и ровесниками, но уверенность в собственных талантах росла с каждой секундой. И слишком быстро это стало единственным, что имеет значение. Палитра возникла сама, из пустоты, из ничего. Палитра поглотила его, заставив забыть про глупые подростковые комплексы и проблемы обыкновенных мальчишек. Рисуй - вот ответ на все вопросы. И для этого совсем скоро стало не обязательно использовать бумагу, рисовать можно было и просто закрыв глаза. Но сам процесс приносил удовольствие. Тем более, время от времени Уолтерс любил показывать свои рисунки другим. А это можно было сделать только придав им физическую форму. Похвала стала привычной - но рисовал он не ради нее. И все же...
-Похоже.
Эндрю вздрогнул и резко вскинул глаза на Адама.
-Ага, - коротко отозвался он без тени сомнения. Просто констатируя факт. Зачем он рисовал его? Точно не для того, чтобы услышать восторженный писк, вроде того, которым встречала каждый новый его рисунок Рейчел. И думал ли он, что Адам заглянет в блокнот? Стал бы показывать, если бы он не подошел?
-У тебя интересное лицо, - а вот эта фраза уже какой-то чёртов экспромт, незапланированный совершенно и звучащий до смешного робко, - Запоминающееся.
Но не тени смущения. Лишь понимание непонимания. Полного непонимания того, что за клубок сплели мысли в голове.
Уолтерс отводит взгляд и снова возвращается к рисунку, любовно укладывая густые тени на волосы и под ресницы. До этого движения были резкими и импульсивными, но последними штрихами он будто ласкает, будто нежно поглаживает получившийся рисунок. Ему безразлично, что Адам нависает где-то там сверху, ему даже не надо больше смотреть на него, потому что он уже запомнил. Слишком хорошо запомнил. Рука сама по себе скользит в портфель и нащупывает стиральную резинку. Эндрю вертит ее перед носом и недовольно сводит брови - острый край затёрся, запачкался грифелем. Так же невозмутимо снова шарит по сумке - лезвие бумажного ножа  в его руках вдруг блестит ярким светом, оно появляется слишком внезапно, быстро отсекает кусок резинки и снова прячется в портфель. Маленький белый треугольник с острым краем резко касается рисунка два раза, и на почти протёртой грифелем бумаге появляются светлые блики, придающие тёмному взгляду Адама лёгкую задоринку и еще больше острого привкуса корицы. Эндрю внимательно вглядывается в рисунок, глубоко вдыхает и снова чувствует дразнящий запах дыма. Наконец у него хватает сил на то, чтобы отложить рисунок в сторону, и тогда он снова поднимает глаза на Адама, лишь сейчас осознавая, что он обжигал его взглядом всё это время. Его глаза слишком тёмные, дьявольские - совсем как на рисунке. Эндрю отвечает ему взглядом загнанной в тупик лани, прекрасно осознавая, что отвести взгляд не может. Не может. Не хочет.
- Похоже, - повторяет тихо, кивает. И переводит взгляд на сигарету. А потом - Адам подносит эту самую сигарету к его лицу, и от одного этого движения губы начинает жечь. Эндрю нервно облизывает нижнюю губу и выглядит точь в точь как лис, у которого пред носом помахали куриной ножкой. Первый порыв призывает совершенно бездумно приоткрыть губы и прихватить ими сигарету, не задумываясь о том, как это будет выглядеть со стороны, но что-то останавливает. Адам смотрит прямо на него, это чувствуется на расстоянии, чувствуется горячими отпечатками на коже, слышится тихим "посмотри на меня" звучащим как шипение ядовитого змея. Пересекаться с ним взглядами сложно, тяжело, но он снова скользит под ресницы, забирается в омут чужого зеркала души и ощущает ледяной холод и сырость, тянущую из тонких щелей чужого убежища. По коже мурашки. Багряная надпись на тяжелой двери тонко намекает, что посторонним прямая дорога ко всем чертям. Неприятное чувство кошкой скребется в грудной клетке, пугающая недосказаннсть. Эндрю видит чёрную бездну, прячущуюся за дверью, но пугает не это. Пугает непонимание того, зовут ли его схватиться за тяжелую чугунную ручку, или как раз для него написали грозную надпись еще не до конца засохшей краской.
Уолтерс щурится, почти незаметно, будто пытается вглядеться. Вздыхает, и это звучит как-то слишком измученно и по-стариковски. Вздыхает, потому что решение уже давно принято за него.
Зачем-то прикрывая глаза, Эндрю кладет руку на сигарету поверх пальцев Адама, намереваясь сделать затяжку, но вышибает его раньше. Стоит пальцам соприкоснуться, как в полной темноте закрытых век Эндрю отчетливо видит и не менее отчётливо чувствует - тяжелая дверь распахивается слишком резко и чья-то рука с силой затягивает его внутрь. Затягивает и тут же швыряет вниз, по крутым ступеням. Он летит кубарем, ломая все кости до единой, превращаясь в мягкую тряпичную куклу, в хлюпающий мешок с перемешавшимися в отвратительную кашу внутренними органами. Он тонет в сырости и темноте подземелья, он трепыхается как белоснежная птица в маслянистой плёнке нефти. Мимо пролетают обрывки чужой жизни - диким, буйным, царапающим кожу ураганом. Какие-то обрывки бумаги, какие-то обрывки слов, какие-то обрывки чувств. Эндрю не понимает, как реагировать, и просто тонет под гнётом чужого сознания. Чуть придя в себя, он понимает что его глаза удивленно распахнуты, а страх и непонимание в них читаются невооруженным глазом. Он быстро моргает, извинительно сжимает губы, не до конца осознавая, что Адам может понять его странное состояние. Наверное, лучше бы не понимал вовсе - так было привычнее. Не находит ничего лучше, чем сделать вид, что всё в порядке, продолжить начатое. Нелепо прихватить фильтр губами и крепко затянуться, совершенно не рассчитывая силы. До этого Эндрю курил только простые сигареты, а потому от тяжелого дыма сигариллы тут же резко закашлялся, невольно сжимая пальцы на чужой руке и склоняя голову. От едкого дыма аж слегка заслезились глаза, но Эндрю вскинул голову, глупо улыбнулся и через пару секунд не спрашивая разрешения затянулся еще раз, теперь уже не так крепко, чтобы распробовать сладкий вкус дыма. Игнорируя то, что горло всё еще неприятно режет от первой затяжки, а в голове гулом гудит холодный ветер сырого подземелья.

Отредактировано september (2016-07-16 00:33:33)

[NIC]Andrew Walters[/NIC]
[AVA]http://i.imgur.com/VblMxjA.jpg[/AVA]
It's so nice to meet you,
Let's never meet again

Эндрю не очень-то любит прикосновения. Не так сильно, чтобы нервно отшатываться от попытки протянуть к нему руку, конечно. Просто никакой особой магии в них обычно нет, а в остальном всё зависит от людей, решившихся вторгнуться в его мир и наивно полагающих, что это возможно сделать через прикосновение.
Рейчел обнимает робко и аккуратно, иногда тянет за руку, иногда ерошит его волосы. Еще иногда она его целует, в щеки и губы, иногда оставляет влажный след на шее, вроде бы игриво, но в то же время до безобразия целомудренно. Как будто бы у неё есть блокнот, в котором записаны все дозволенные действия, будто до секунды рассчитана продолжительность каждого прикосновения чтобы лишь издалека заглянуть за грань допустимого но не подойти к ней слишком близко. Эндрю поддерживает её игру, но от этого ни холодно, ни жарко.
Его мать, Вирджиния, считает прикосновения чем-то существенно важным. Чем-то таким, что обязательно надо демонстрировать всем и каждому. Она часто гладит сына по плечам и голове, и особенно часто - когда рядом отец, знакомые Эндрю или кто-то из друзей семьи. Уолтерсу тошно от этого постоянного желания демонстрировать трогательную семейную идиллию,  то поправляя ему воротничок, то гладя по волосам, то по спине. Постоянно, бестактно, без спросу. Её прикосновения оставляют приторный запах, который догоняет даже в Палитре и иногда является в снах. Но Уолтерс привык и героически переносит даже этого.
Что касательно остальных - мало кто еще имеет привычку его трогать, только что отец иногда хлопнет по плечу. Другие же или слишком тактичны, или недостаточно тесно знакомы с Эндрю, или что-то ещё. Рукопожатия и прочие тому подобные привычные и продиктованные обществом прикосновения не приносят ему дискомфорта. Просто он привык воспринимать мир в первую очередь глазами, так привычнее и приятнее.
Однако он сам, первый прикоснулся к Адаму. Прикоснулся и сразу понял, что сейчас всё иначе. Не так, как с другими. И дело было не только в калейдоскопе образов, дело было и в тактильных ощущениях, которые будто бы отошли на второй план, но всё равно существовали. Может поэтому он сам и не отпустил руку, из праздного любопытства, из-за приятного чувства новизны. Чувства, которое сначала лишь слегка пощекотало, подразнило новыми ощущениями, а потом, когда Адам взял его руку в свою, обволокло полностью, накрыло с головой. Это ощущение было странным, потому что смешивало в себя так много разных красок. Оно делало глупым. Очень глупым и безмятежно счастливым, здесь и сейчас, на эту секунду, быстротечно тающую в воздухе и улетающую вместе с вишневым дымом. Где-то вдалеке слышались тревожные раскаты грома, а Эндрю в своём маленьком мирке лежал в тени вишневого дерева и вдыхал пряные ароматы природы.
- Жди здесь,- звучит в его голове порывом легкого холодного ветерка, забирающегося под одежду и покрывающего кожу мурашками. Эндрю рассеянно кивает. Да, он подождет. Не зная почему, но подождёт. Впрочем, кивает он автоматически, находясь в каком-то странном состоянии не то гипноза, не то транса, не то ожившей и нежно обнявшей его за плечи галлюцинации. Он приходит в себя только когда дверь захлопывается. Только тогда понимает, что остался один на один с сигаретой и тихо хмыкает. Где-то вдалеке звучит пустое обещание, которое только что было выкинуто в мусорник, но Эндрю не чувствует злости. Он смотрит на фильтр сигареты, зачем-то вспоминая пальцы Адама, зажимавшие её. И губы Адама, оставившие на ней влажный след. Его отвлекает пепел, упавший на рисунок, куда-то туда, где у нарисованного Адама предположительно должно быть сердце. Парень аккуратно сдувает пепел, не давая ему отпечататься на рисунке, берёт в руку блокнот, отгоняет им клубы дыма и подходит к окну. Совсем недавно ему было страшно попасться, и сейчас было бы правильнее просто выбросить сигарету, но он снова делает затяжку за затяжкой, будто играя сам с собой в игру. Дым заполняет легкие и ласкает язык приятным привкусом. Ветер время от времени прикасается к щеке отрезвляющим холодным прикосновением. Эндрю кладет на подоконник перед собой блокнот и внимательно смотрит на рисунок. С гордостью демиурга смотрит на созданное им творение, хоть и знает, что всё не совсем так, он его не то чтобы создал - скорее, украл. Сотворил свою копию чего-то чужого и далекого, что по каким-то неведомым причинам захотелось присвоить. Почему?
Стоит об этом подумать, и следующий же легкий порыв ветра кажется прикосновением его пальцев. Холодные, будто бы влажные, они сначала просто прикасаются к щеке. Затем зачем-то мажут по шее вниз, а потом скользят между пуговиц рубашки и прикасаются к коже груди, ниже, к животу, ниже...Нет. Нет, нет. Конечно, нет. Эндрю распахивает глаза и чуть трясет головой, снова затягивается сигаретой, но сладкий дым скользит по его нёбу чужим языком, кажется выдохнутым чужими губами, переданным ему в пропитанном сигаретным смогом поцелуе. Рука дрожит, но не выпускает сигареты из цепких пальцев. Отчего-то возникает желание прожечь нарисованного Адама угольком сигареты, а то и сжечь вовсе. Но всё же, пожар в школе - это уже не курение, это похлеще.В воображении Адам вспыхивает алым пламенем, но даже сгорая - издевательски смеется. Эндрю захлопывает блокнот, тушит сигарету об железный козырёк с внешней стороны окна и швыряет вниз. Разворачивается чтобы собрать свои вещи и уйти. Ему не страшно и он не боится снова увидеть Адама, просто...Да как же это объяснить. Как? Никак, наверное. Да и кому, перед кем стараться? Перед самим собой? Есть вещи, которым не требуется объяснение.
Так или иначе, он не успевает. Портфель уже в руках, блокнот снова сжат в пальцах. Он направляется к двери, и она сама распахивается перед ним.
- Привет, сладкий, скучал? - насмешливость тона неожиданно бьет по болевым точкам. Которых, как думал Эндрю, у него нет. Но Адам улыбается той улыбкой с рисунка, будто всё знает про их интимный момент у окна.
-Нет, - честно отвечает Эндрю. Да уж, соскучишься тут. Он хоть удержался чтобы не ляпнуть вслух: "Ты ведь никуда не уходил".
Но теперь пора уходить ему самому. Всё ещё уйма времени чтобы насладиться обществом начинающих танцоров и украсть всё то лучшее, на что они способны. Украсть, вольно пересказав карандашом на тёмной бумаге.
-Мне пора идти, Адам,- он не знает, зачем назвал его имя. Опять какая-то блядская импровизация сознания, не входящая в основную программу выступления. Как если бы исполняющий классическое произведение Моцарта на скрипочке студентик вдруг решил взять и вклеить в середину проигрыш из не менее классического произведения группы ZZ Top. Нет, наверное в случае Уолтерса шокирующего контраста было меньше, но в его представлении это выглядело примерно так.
-Приятно было познакомиться, - а вот это просто глупая дань вежливости и нормам приличия. Так постоянно говорят, даже когда ни хрена не приятно. А Эндрю, конечно, было на секунду приятно, в каком-то извращенном и непостижимом ему самому смысле, но как к этому относиться он не решил. Поэтому просто попробовал проскользнуть мимо Адама, не смотря в его глаза. И уж тем более не смотря на его губы и его пальцы.

Отредактировано september (2016-07-16 00:33:53)

[NIC]Andrew Walters[/NIC]
[AVA]http://i.imgur.com/VblMxjA.jpg[/AVA]
Эндрю ничего не имел против массовых скоплений людей. Более того - они ему даже нравились. Не всегда, конечно, не постоянно - по настроению. Шумная толпа всегда была подобна радуге, в которой куда больше семи цветов. Куда больше. Это странно и необъяснимо, но Уолтерс еще ни разу не видел двух людей с совершено идентичными цветами, даже если они близнецы. Наверное, полностью походили бы друг на друга только клоны - но и их Эндрю по понятным причинам не встречал. Сколько там на Земле людей? Шесть миллиардов или уже больше? Трудно было поверить в то, что возможно такое количество оттенков. Но Цвет который видел Эндрю, состоял не только из цвета в обычном понимании этого слова. У него было куда больше параметров, разбираться в которых умел один лишь хозяин Палитры. Но это всё лирические отступления. Короче говоря, пребывание в толпе было для Эндрю весьма интересным и захватывающим, хотя от некоторых Цветов и их безумных переплетений становилось не по себе. Так или иначе, это было интересным опытом, удивительным переживанием, вносящим в мир Эндрю Уолтерса новые эмоции. И все же, от приглашения Рейчел на вечеринку он отказался.  Всё потому, что тишину и одиночество любил не меньше. Та ночь, на которую было назначено гуляние, как раз совпала с очередным отъездом родителей. Эндрю всегда придумывал убедительные причины, почему он не может отправиться с ними в гости к бабушке или тёте, всегда отмазывался большим количеством домашнего задания и желанием получше подготовиться к тесту - и это всегда работало, так что родственников Уолтерс навещал лишь изредка, чтобы формально соблюдать нормы приличия. В остальное же время он оставался дома один и наслаждался полной вседозволенностью. Когда еще он сможет позволить себе всю ночь сидеть на крыше и рисовать в свете фонарика? Или же гулять по паркам и пустынным улицам вблизи центра города, плюя на опасность наткнуться на каких-нибудь там маньяков и хулиганов. Эндрю нравилась ночь и нравилась тишина - не меньше, чем шум разноцветной толпы. Но тишину он мог себе позволить гораздо реже.
Однако... Рейчел оказалась настойчива. Не на шутку. Как результат, уже и родители Эндрю уговаривали его провести время их отъезда в компании ровесников. Давили на него так усиленно и со всех сторон, что не почувствовать подвох было бы сложно. По крайней мере Уолтерсу с его чутьем - очень избирательным, но порой работающим до жути точно. Чужие слова, из чьих бы уст не долетали, были окружены красноватой дымкой, и это навело Эндрю на очень простую и всё объясняющую мысль. И эта мысль порушила в нём все защитные блоки. Он сдался совершенно добровольно, не пытаясь обхитрить манипулятора, не пытаясь сбежать. Понимая и не понимая одновременно, почему это с ним происходит. Но пока ему было интересно - это имело смысл.

Выглаженная белая рубашка с короткими рукавами в мелкую голубую полоску, тёмно-серые, почти черные джинсы. Белые кеды. Эндрю любил яркие цвета, но их в его гардеробе было не так уж много. Отец считал яркие цвета на мальчишках "девчачьими" и "попугайскими", а мать считала белый цвет символом аккуратности и прилежности - видимо, именно поэтому она так любила Рейчел. Конечно, черным, серым и белым гардероб Эндрю не ограничивался, но в этот раз он почему-то сам выбрал эти цвета. Вероятно с мыслью, что Рейчел обязательно будет в чем-то белом и так вместе они будут смотреться гармоничнее. Что ж.... Рейчел, надевшая нежно-розовое платье, доказала, что тоже умеет удивлять. Но нельзя сказать что Уолтерс полностью ошибся - на Бланш были  белые чулки и белые балетки. Кто бы сомневался.

Когда они встретились, она улыбнулась ему немного нервно и любовно поправила воротник - совсем как это сделала бы Вирджиния. В её глазах было лёгкое волнение - не столько за себя, сколько за кавалера, с которым они впервые отправлялись на подобное мероприятие. Вдруг ему не понравится? Вдруг будет скучно, слишком шумно, не интересно? Наверное, она даже успела дать себе обещание быть рядом с ним весь вечер, чтобы ему точно не было одиноко, но оно выветрилось из головы как только они ступили на порог дома. Как и волнение за одиночество Уолтерса - Адам со своей зловещей жизнерадостностью уже был тут как тут. А Рейчел...она мыслила слишком прямолинейно и примитивно, чтобы заметить подвох. Крайт ей не особо нравился, но то, что они, кажется, нашли общий язык с Эндрю, её радовало и успокаивало. Поэтому не прошло и секунды, как серебристо-белая Бланш уже была подхвачена сиренево-розовым вихрем, имени которого Эндрю не помнил. Чуть позже к ним подтянулось ещё несколько девиц и они принялись очень активно о чём-то трещать. Эндрю не вслушивался. Эндрю не слышал. Ему было совсем не до того.
-Не ожидал тебя здесь увидеть. - Врёт спокойно, уверенно, ровно глядя в глаза Адаму. Прекрасно знает, что врёт. Прекрасно знает, что и Адаму это известно. Приветливо улыбается и быстро скользит по его наряду. Тихо фыркает, моментально замечая и сходство, и различие. Ироничное совпадение несовпадений.
Уолтерс ещё пару секунд смотрит на Адама, спокойно, уверенно, и есть в этом взгляде что-то особое. Некое телепатическое послание, некая мысль, понятная только им двоим. Их чёрно-белый мир намного ярче цветастого торнадо, что носится вокруг. Другие люди не имеют значения. Они не понимают. Уолтерс, честно говоря, не понимает тоже, но... Эх, если бы Рейчел знала, насколько Адам и Эндрю "спелись", она бы точно не отошла от любимого ни на мгновение. Она бы присосалась к нему как пиявка, вгрызлась бы зубами намертво, навсегда. Только ей неведомо, что каждый раз, когда Эндрю случайно натыкался на Адама в коридоре, в школьном дворе, где-нибудь ещё - каждый раз мир останавливался, каждый раз их обоих перекидывало в иное измерение, их измерение, созданное ими непроизвольно в тот самый момент, когда Эндрю решился прикоснуться к руке Адама. А может и раньше...Трудно было точно сказать. Но это чёртово прикосновение обжигало до сих пор,и не только оно одно - как на зло, Крайт  постоянно то задевал его локтем, то хлопал по плечу, то что-то ещё. И это выходило у него абсолютно иначе, и вызывало не раздражение, а неконтролируемое желание залиться румянцем по самые уши. И, явно нарочно - Крайт уже успел к нему прикоснуться сегодня, всего за минуту общения. Уолтерс уже реагировал намного спокойнее, и тоже специально. Какой-то неведомый защитный механизм заставлял его проявлять холодное безразличие, в меру разбавленное вежливыми нотками.
Уолтерс прерывает зрительный контакт и отворачивается, будто никакого Крайта никогда и не было. Жадно оглядывает окружающую действительность, выхватывает из неё яркие образы, а пальцы тем временем сами, машинально, открывают потрепанный черный рюкзак, который Уолтерс притащил с собой. Мгновение - и в его руках опять блокнот с карандашом. Опять. Как обычно. Эндрю молчаливо оглядывается на Адама будто бы приглашая, если тот захочет, отправиться за ним, и сам тут же шагает в сторону временно пустующего кресла. Не проходит и пары шагов.
-Уолтерс?! Какого хера этот ботаник тут забыл? Эй, дрыщ, тебя кто позвал? Кто его позвал, а?!
Грегори Брукс. Футболист, двоечник, напрочь отбитые мозги - настолько отбитые, чтобы встречаться с Анной Пембертон и не замечать её откровеннейшего блядства. Вернее, они встречались в прошлом учебном году, а потом она его бросила, но не больше недели назад они почему-то снова решили сойтись. За это время Анна успела трахнуть пол школы, и Грегори был единственным, кто ничего не замечал и абсолютно не верил слухам, иногда порываясь даже бить морды сплетникам. Что касательно его цвета...."каловые массы" - первое описание, приходящее на ум Эндрю. Дальше развивать мысль не особо хочется. И кстати, это именно Грегори разрисовал один из блокнотов - тот, в котором были носорог и Рейчел. Подтверждений нет, но...Уолтерс просто знает это.
И кстати, чертов Брукс снова покушается на его блокнот. Нагло вырывает прямо из рук, пользуясь своим физическим превосходством. Рядом материализуется и Анна, нервно наблюдающая за происходящим.
Эндрю снова бросает взгляд на Адама, и так растерянно, будто просит помощи с ответом на этот вопрос. Но не даёт даже шанса приоткрыть рот.
-Анна, - врёт уже второй раз за вечер, всё так же уверенно и безапелляционно. Напряжение нарастает. Грегори хмурится.
-Анна сказала Рейчел. Рейчел позвала меня, - жмет плечами и равнодушным взглядом ныряет под ресницы Анне, которая всячески пытается избежать зрительного контакта с Адамом, и поэтому натыкается на Эндрю. Белая, рыхлая, совсем некрасивая. И что только Адам в ней нашел?  Сейчас она ещё и мечется как цыплёнок в клетке, которую поставили на раскаленную сковороду. Потому что знает, что Эндрю врёт. И знает, с какой целью он это делает. Она тупая как пробка, но осознание этой простой истинны приходит моментально. Он ведь один из немногих, кто был реальным свидетелем её похождений. Свидетелем со стороны, не замешанным, не запятнанным. И это что-то да значит.
-Именно так, - робко кивает Пембертон, - Грегори, верни ему пожалуйста блокнот, не глупи.
-Ботаник...-презрительно выплёвывает Брукс и протягивает Эндрю его вещь, уже успев помять слегка своими пальцами-сардельками. Но - резко отводит руку, как только парень тянется за блокнотом, и зычно ржет. Анна закатывает глаза. По её лицу отчетливо читается фраза: "Я связалась с мудаком."

Отредактировано september (2016-07-16 00:34:22)