Страх. Боль. Страдания.
Вот что испытывали те несчастные, коим приходилось взойти по шаткой деревянной лестнице, дабы предстать пред собравшейся толпой. Предстать в качестве осужденного.
Алан уже видел казни – в Айнборе оные не были редкостью, напротив. Еженедельно в республиканской столице от беспощадных рук палачей гибло, по меньшей мере, с десяток человек – за крупные и мелкие провинности, от кражи до осквернение культа Четырех; оставалось лишь дивиться, отчего же людей в городе, казалось, совершенно не убывало.
Одним словом, то зрелище приелось гвардейцу – жестокий, но, все же, факт. Оттого он и выглядел словно само воплощение равнодушия, когда, остановив коня, замер вместе с остальным отрядом напротив лобного места.
Фелесгардская толпа была удивительно тихой – почти никто не переговаривался, не было и возмущенного или обеспокоенного рокота, столь обыкновенного для часа ожидания «зрелища». Лишь… тишина да почти осязаемая безысходность. От того ощущения мурашки бежали по спине.
Заскрипели доски ступеней, а после и деревянного помоста, когда на оные ступил весьма богато разодетый темноволосый мужчина, немолодая уже худощавая женщина, а следом – грузный толстяк-палач, чье лицо было скрыто черной матерчатой маской.
- Внимание! – темноволосый поднял руку, призывая толпу обратить на него внимание и обеспечить тишину. Но в том не было нужды – фелесгардцы, похоже, и без того были привычны к смеренному молчанию.
«Префект местной тюрьмы, помню, как его отправляли сюда из Айнбора. Как же его… Мерен? Марен? Мерин? А, черт, неважно!» - на миг на лице юноши отразилось раздражение, но оное быстро сменилось привычной маской отрешенности. Сохранять ту, к слову, было задачей не из простых, особенно, когда префект – звали того, к слову, Мерен Трамп – вновь заговорил:
- Сегодня вас собрали здесь, дабы показать пример того, что случается к глупцами, осмеливающимися хоть словом осквернить деяния Четверых. Эта женщина, - вальяжным движением темноволосый указал на горожанку, что, сутулясь, словно старалась стать незаметной, стояла близ него, - посмела вкладывать в юные разумы воспитанников приюта ложные идеалы. Она утверждала, что Четверо – небогоугодная власть, что несет Кэниеру упадок и разруху, тем самым подбивая своих подопечных на возможный бунт. Такие деяния недопустимы! Потому предательница Фенелла будет казнена.
Последнее слово, на котором Мерен Трамп повысил голос, эхом пронеслось над городской площадью. Мужчина вздернул подбородок, дерзким взглядом окинув толпу, но, по-видимому, не сумел найти никого, чья реакция позволила бы «удостоить» смерти еще кого-то, помимо несчастной Фенеллы.
- Ей отрубят голову, - наконец-то закончил речь префект, а после – торопливо отвернулся. – Палач! Исполняйте приказание!
Толстяк, что до того момента размеренно натирал мощное лезвие секиры, едва заметно кивнул. Закинув оружие на плечо, он грузным шагом приблизился к женщине.
Как знать, был тот человек нем или же просто неразговорчив, но приказание встать на колени над плахой было отдано одним лишь жестом – палач опустил ладонь на плечо приговоренной да надавил посильнее. Фенелла подчинилась.
Она и словом не обмолвилась, не оправдывалась и не рыдала, умоляя пощадить. Такая смелость была достойна уважения. Но… Разве же помогла она женщине? Вовсе нет. Это… удручало.
Алан заметил лишь то, как вздрогнули ее хрупкие плечи в момент прикосновения щеки к плахе, и как закрылись глаза, когда палач занес топор. А после – лезвие обрушилось на несчастную, обрывая ее жизнь.

Пожалуй, такой тишины лейтенант еще не слышал. Тишины абсолютной, не нарушаемой даже вздохом, словно все, кто собрался, разом затаили дыхание. И гвардеец вместе с ними – невольно.
Минута, на которую фелесгардская площадь погрузилась в молчание, тянулась, казалось, целую вечность. Но все заканчивается рано или поздно. Закончилась и тишина.
Оная была оборвана криком – громким, надрывным, настолько пронзительным, что в душе нечто незримое безвольно замерло, а после и вовсе ухнуло куда-то вниз, причиняя почти физическую боль.
- Убийцы! Богомерзкие палачи! Зринн покарает вас! – голос тот принадлежал совсем еще юной девочке, на вид которой и пятнадцати лет на дашь, что, неловко ступая по хлипким ступеням, торопливо вскарабкалась на помост. – Да не будет вам покоя ни в этом мире, ни в ином!
Ее маленькие ручки вцепились в отвороты форменного кителя Мерена Трампа, и девочка постаралась толкнуть его, что, конечно, не удалось, ведь префект, по сравнению с ней, был просто-таки гигантом. Не справиться с ним столь хрупкой девчушке.
Но то не помешало мужчине побелеть, нездорово, да округлить глаза в испуге.
- Отпусти, мерзавка! Пошла прочь! – голос его звучал визгливо, совершенно по-бабски, когда он оттолкнул девчушку. Мерзкое зрелище.
Но она не сдавалась. Вскрикнув, скорее, яростно, как маленький зверек, загнанный в угол, и кошкой взлетела, вновь бросившись на префекта. Ноготки царапали его одутловатое лицо, покуда не произошло то, что через сотни лет историки назовут моментом начала восстания – кинжал, появившийся в руке Мерена, вонзился в хрупкое тельце.
Второго удара не потребовалось. Девчушка вскрикнула – последний раз, - обмякла, а после - повалилась на помост рядом со своей обезглавленной воспитательницей.
Юный виконт успел заметить ужас в глазах префекта, когда тот осознал, что сделал – за долю секунды до того, как молчаливая и равнодушная до того толпа взревела и ринулась к лобному месту, ведомая лишь одним желанием – разорвать Мерена Трампа, который в тот миг стал олицетворением жестокости Палаты, воплощением народной ненависти к ней.
Городские стражники среагировали достаточно быстро, дабы суметь оттеснить обезумевшую толпу от префекта и позволить ему уйти – спуститься с помоста да броситься в сторону Башни Совета.
- Что встали, олухи?! – визгливо воскликнул он, дико взирая на отряд гвардейцев да боевых магов. – Защищайте представителя власти! Спасайте меня!
Гвардейцы среагировали быстро – сомкнулись стеной пред префектом да Галвином Деем, что поспешил ретироваться «в тыл».
- Кто-то! Вот ты, ты и ты! – он наугад ткнул в троих членов отряда толстым пальцем. – Уведите господина префекта отсюда!
Толпа же тем временем развернулась, явно не намереваясь отступать. Горожане потерпели первые потери – пара мужчин, особо смелых, успели напороться на клинки стражи.
- Назад! – вместе с остальными гвардейцами, что наперебой призывали горожан отступить, воскликнул Алан. – Назад, люди, и вы не пострадаете! Опомнитесь!
Лейтенант чувствовал, как бьется сердце в груди – бешено колотится, то и дело ударяясь о ребра, а гул от стука отдавался пульсацией в висках, почти болезненной. Виконт не желал, чтобы кто-то пострадал. Не мог допустить. Не имел права, ведь иначе… иначе слова леди Сибиллы станут лишь пустым звуком, а лже-Ригхан окажется позором почившего некогда рода Бенуа.
Но люди словно не слышали призывов. Не хотели слышать.
Снова кровь – кто-то из гвардейцев рубящим движением перерезал глотку сунувшемуся было вперед ремесленнику, отчего горожане лишь больше разбушевались.
Меч в руке юноши дрогнул. Он знал – еще мгновение, и его оружие обагрится кровью. Это походило на страшный сон.
Алан обернулся, пребывая словно в тумане, одурманенный собственными противоречиями, что терзали душу. Взгляд наткнулся на магов – в частности, на знакомую девушку. Аленари. Маг воды. Лейтенант помнил.
Озарение пришлось почти сразу. Вода – не огонь, не земля. Вода не столь убийственна. Она.. могла помочь. И Аленари могла. Юноша верил в это.
- Сделай что-то, - он говорил тихо, едва ли не одними лишь губами, но смотрел прямо в ее глаза. – Останови их. Нельзя вновь… убивать.
Благо, что Галвин Дей был куда больше увлечен спасением собственной шкуры, нежели слежкой за боевым духом бойцов. В ином случае Ригхан-младший той фразой обеспечил бы себе сказочные неприятности…