Я в который раз задаюсь вопросом, каким именно образом она оказалась в богом забытой дыре, именуемой ветеринарной клиникой. Не то что бы я верил в бога, но так заманчивы мысли о судьбе, приводящей юное и чистое создание прямиком в мои руки. Я помню тот день, когда она появилась впервые, просясь на стажировку с любыми условиями. Уставшая и расстроенная, заранее ожидающая отказа и готовая развернуться на пороге, уносясь дальше бегать по клоповникам в поиске работы. Неужели тогда я почувствовал жалость? Или симпатию? Интерес? Чепуха. В разгаре был клещевой сезон, наплывы больных собак и кошек на свободном выгуле зашкаливали, а я остался единственным врачом, которому не хватало рук. Ассистентка была очень даже кстати, пусть она и могла бы быть куда опытнее. И дела мне никакого не было до ее проблем с документами и прочей чепухой, ведь в те дни она помогла мне справиться с выросшей проходимостью и обилием сложных случаев. Да и животных она любила, при этом мастерски забалтывая раздражающих меня посетителей. Каждый раз, когда я начинал мысленно примерять скальпель к горлу очередного придурка, Энди улыбалась ему, говорила что-то своим мягким голосом и выпроваживала за дверь крайне доброжелательно. Не мудрено, что я так быстро свыкся с ее присутствием и начал отмечать все больше плюсов подобного сотрудничества.
Вранье. В ней просто было нечто, сбивающее всех мужиков с толку, эта внешняя невинность и чистота, которую отвратительнейшим образом хотелось запятнать даже мне, лишенному этих человеческих слабостей. Или, возможно, я переоцениваю себя, и все же способен на отклики внутреннего? При любом раскладе, было в ней что-то особенное, иначе она не продержалась бы рядом столь долго. Иначе я не начал бы доверять ей настолько, насколько вообще способен.
Первый раз был случайностью: она работала едва ли больше недели, когда разбирала бумаги, валявшиеся на моем рабочем столе. Выписки, рецепты, результаты анализов, карточки и новые паспорта, заключения – множество официальщины, среди которой по глупости спряталась недописанная глава того самого романа. История о потрошителе, насколько мне помнится, которая вскоре отправилась в мусорное ведро, но прежде была прочитана. Ею. Первым человеком, который был вовлечен в работу всей моей жизни. Первый человек, прочитавший те самые черновики. Я застал ее на месте преступления, когда она заканчивала свое знакомство с мистером Крайгером, если я верно помню, и глаза ее горели столь явно и ярко, что в первые секунды я не сразу сообразил, что именно стоит делать. И тот разговор я не вспомню сейчас в деталях, лишь две вещи совершенно точны: ей понравилось, она хотела еще. Моя маленькая преданная читательница, которая получила свое продолжение лишь месяц спустя, когда я начал привыкать к ней все больше. Когда начал доверять чуть больше. Отрывок за отрывком, она стала моим лучшим критиком, моим лучшим… как их называют? Представитель целевой аудитории? Бета-ридер? Не важно. Главное, что Энди интересовалась тем, чем не должна была. И реагировала восторгом на то, что девочки ее возраста называют пугающим, омерзительным и отодвигают подальше от себя.
Второй раз был откровением: я не помню совершенно ничего о том дне, когда мой секрет стал для нее явным. Но я не забуду все той же реакции, ведь ее словно влекло ко всему темному, противозаконному, аморальному – к преступлениям, крови и убийствам. Даже во мне не было такого интереса, но глядя на нее хотелось продолжать с куда большим рвением и азартом. Наверное, она стала моей музой, сама того и не понимая. Наверное, я стал тем, кто совершал то, на что она сама не могла решиться, но слишком сильно жаждала. Я не знаю, что двигало Энди в ее интересе ко мне, моим действиям и моим заметкам. Но я знаю, что миссис Хадсон подпускала только меня и ее, крайне отрицательно реагируя на всех остальных людей. Может, потому я и смог подпустить ее ближе? Может, потому я и позволил этой девочке добраться туда, куда другим было невозможно подобраться? Животное чутье ли, самолюбие, обласканное ее интересом, привычка находиться рядом, чисто физическая жажда женщины – не важно, что именно привело меня к тому, где я нахожусь сейчас. Все это – лишние ссылки, которым не место в основном сюжете. Настоящая история начинается с ее слов: «напиши убийцу с помощницей».
О, она знала, что прежде, чем написать, я должен прочувствовать все на себе. Она прекрасно знала о том, что каждый убийца – это вырванная ночь из моей жизни. И явно давала понять, что хочет стать невольным зрителем, свидетелем или соучастником, как бы опасно и рискованно это не было. Для меня, конечно же. Она могла бы закричать, сбежать, сдать меня копам, убежать как можно дальше, шантажировать и требовать чего угодно. Она – не могла бы. Я верю ей, я верю в нее, я доверяю ей. Но лишь сейчас, ожидая ее в переулке недалеко от ветклиники посреди сумрака, я понимаю самое главное: я не хочу ее писать. Я не хочу, чтобы кто-либо еще увидел ее такой, какой она видится мне. Это похоже на нарастающую одержимость; я вживаюсь в образы все легче и быстрее. Я не Блейк Хоггарт вовсе, имя мое Фред, и в моей голове мысли о том, как здорово будет снять проститутку вместе с Кэсси. Мы повеселимся с ней, зная заранее, чем закончится эта ночь, пока будем идти на самую грязную улочку нашего прогнившего городишка. Я ущипну свою детку за ее маленькую попку, пока она будет выбирать между высокой блондинкой с большой грудью и миниатюрной рыжей девчушкой, которой едва исполнилось восемнадцать. Я – Фред, и больше всего мне хочется смотреть, как моя Кэсси вспорет шлюхе брюхо моим перочинным ножом, а после поцелует меня, пачкая мой живот теплой кровью.  Мы запомним эту ночь надолго, ведь мы в очередной раз восхитимся силой нашей безумной страсти друг к другу, силой нашей любви, которую ничего не способно разрушить.
Я – Блейк Хоггарт, когда из темноты выходит Энди, закутанная всем, чем только можно. На улице холодно, и я вспоминаю об этом только сейчас, когда Фред исчезает где-то внутри меня самого, оставляя меня наедине с собственным разумом и нелепо одетой девчушкой. Кэсси любит дешевые шмотки, которые выглядят на миллион, короткие юбки и алую помаду, пачкающую лицо Фреда так сильно, что после он целых пять минут трет ледяной водой кровавые пятна. Энди любит шарфы, шапки и колготки, и я задаюсь вопросом, правильно ли я сделал, что позволил ей пойти со мной. В таком виде мы быстро запомнимся всей линейке шлюх, предоставленной добрыми готэмскими сутенерами. Слишком опасно и рискованно: на ее фоне даже мое серое пальто, бывшее когда-то черным, кажется броским. Я цокаю языком, тяну ее за запястье дальше по переулку, стараясь не идти очень быстро. Внутри меня Фред требует внимания, и я намереваюсь дать это ему, но прежде стоит немного подправить Кэсси. Или не писать о них, - шепчет мне злобный критик, насмешливо оглядывая Энди презрительным взглядом. Мне хочется удавить его внезапно столь сильно, что я пропускаю замечание мимо ушей. Он вправе ругать меня, он не смеет трогать ее, когда она так близко подобралась к тому, чтобы стать посвященной.
Я не знаю, кто я на самом деле, Блейк ли, Фред ли, сотни других, когда практически заталкиваю ее в темную приемную клиники и внимательно разглядываю, игнорируя вопросы. Возвращаться сюда не было в плане, плана и вовсе не было с десяток минут назад. Но Фредди знает свою историю, а я доверяю ему и даю ему то, что он хочет больше всего: Кэсси. Хоть немного больше Кэсси, чтобы написать ее. Хоть немного меньше Энди, чтобы она сама не попала на бумагу. Мне плевать, почему я так сопротивляюсь самой мысли о том, чтобы списать все с реальности. Мне плевать, почему все складывается именно таким образом. Я Блейк Хоггарт, стягивающий со своей ассистентки яркий вязанный шарф и шапку. Я Фред, повязывающий свой черный платок вокруг тонкой шеи Кэсси. Заметила ли она эту перемену? Обратила ли внимание на тонкую грань, когда фантазии становятся реальными? Но, пока я сам ее вижу, стоит задать все нужные вопросы. Пока есть еще время. Пока есть возможность повернуть назад, остановиться и не совершить ошибки.
- Ты можешь остаться здесь, и через несколько минут пойти домой. Или ты можешь выйти следом за мной и тем самым подписаться делать все, как я скажу. Не сопротивляться. Не противоречить. Не делать что-либо без моего ведома, - я берусь за дверную ручку, бросая беглый взгляд на яркое даже в сумраке пятно ее шарфа, сиротливо оставленного на стуле. Чувствую нечто странное, не похожее на что-либо прежде, некое подобие… страха? Пожалуй, я практически боюсь, что она останется в клинике и не пойдет за мной. Нет, не боюсь, опасаюсь ли, переживаю? Всего лишь не хочу разочароваться в собственных выводах. Потерять такую историю, таких персонажей. Потерять ту малость доверия и привычки, что успел приобрести.
Это похоже на жутко пафосный и дешевый сценарий, в котором все сводится лишь к текущему мгновению. Будь я бульварным писакой, непременно отметил бы в своих заметках «они оба понимали, что этот момент предопределяет всю их будущую жизнь». На деле же, не пойди она следом, смогу ли я работать с ней, как прежде? Достаточно ли велик мой интерес к ней, чтобы ждать и пробовать снова? Рискну ли я? Захочу ли я? Вопросов так много, но ответы на них я не собираюсь искать. Фредди рвется на охоту, и готов продолжить ее и без Кэсси. В конце концов, всегда есть возможность того, что и Кэсси оказалась проституткой, убитой второй. Но эта история не будет и вполовину столь хороша, как ее оригинал.
Энди трогает мое запястье холодными пальцами, когда я успел уже попрощаться с мыслью об убийственных любовниках и отошел на несколько шагов от клиники. Кэсси трогает запястье Фреда, легко улыбаясь и смотря исподлобья.
- Какую шлюшку мы убьем сегодня, детка? – Фредди щурит глаза и ухмыляется, переплетая пальцы с тонкими пальчиками Кэсси, и медленно идет в сторону самой прогнившей улочки Готэма. В течение часа произойдет нечто фантастическое, и он точно знает о том, что эта ночь запомнится им надолго. Главное, что его девочка рядом с ним, и тепла его ладони достаточно, чтобы согреть ее замерзшие руки.