Россия. Зимнему Солдату определенно знакома эта страна, с ее вечными снегами и морозами, мрачными людьми и непривычным языком. Он ловит себя на том, что говорит практически без акцента, но понятия не имеет, когда выучил язык столь хорошо. Да это и неважно. Он послан сюда не разговаривать, он послан убить.
Россия. Военная база под Мурманском – мрачное здание, занесенное снегом, сотня человек внутри с разным уровнем боевой подготовки, лишь один из которых – цель. Предатель, перебежчик, двойной агент, знающий слишком много, и он сейчас в допросной.
У Солдата – дюжина ножей, два Глока и автомат в руках. Ах, да, и группа огневой поддержки, но это детали; они лишь серая масса, он не запоминает лиц. Он идет напролом, сметая с пути тех, кто оказывается слишком глуп, чтобы сбежать.
Пара пуль угождают в жилет – сзади, пониже правой лопатки. Это неприятно, но не больно; Зимний Солдат знает о боли слишком много, распробовал все ее аспекты, чтобы относить в эту категорию ощущение легкого дискомфорта. Ему это не мешает.
Обойма кончается, и он отбрасывает ненужный ствол, меняя его на один из пистолетов. У самой допросной Солдата встречают сопротивлением – весьма достойно, стоит признать, задерживают на целых две минуты, но не более. Зимний стирает кровь с блестящего метала бионической руки и шагает в открытую дверь.
Он не ожидает этого. Не ожидает встречного огня сейчас, потому что, в самом деле, откуда у задержанного оружие? Но оно есть, видимо, тот вытащил у кого-то, когда группа вошла на базу, и Солдат понимает это, чувствуя мощные толчки в районе ребер и груди. Что-то обжигает открытую шею – надо же, человек напротив сумел вычислить единственное незащищенное место. Зимний осторожно касается «обожжённого» места, разглядывает отпечаток крови на пальцах и равнодушно убеждается, что пуля лишь оцарапала кожу.
- Не подходи, я метко стреляю, - человек хочет казаться уверенным, но Солдат слышит страх в его голосе. Привычный, липкий страх, от которого почему-то мерзко.
Дуло смотрит в лоб, но Зимний страха не испытывает. Он не знает, что такое страх. Но, кажется, догадывается о неком азарте, когда почти что с интересом следит, как его цель скользит вдоль стены, жестко удерживая пистолет, явно надеясь уйти отсюда.
В последнем Глоке патронов уже нет, и это как-то даже обидно. Но Солдату плевать, он знает лишь то, что должен выполнить задание. И он сделает это – хоть бы даже и голыми руками. Но до этого дойти не должно, и в следующую секунду в руке блестит нож. Он достигает цели одновременно с тем, как гремит звук выстрела совсем рядом, и Зимний практически на сто процентов уверен, что видит, как пуля неминуемо приближается к лицу. Он быстр, но не быстрее пули.
Цель валится на пол с ножом в глотке, а Солдат инстинктивно дергается в сторону, надеясь, все же, избежать пули, но осознает – не успеет. Он даже не боится, когда закрывает глаза, собираясь принять неминуемое.

Солдат не испытывает боли; чувствует лишь отголоски тупого ноющего чувства в спине и где-то в районе ребер. Чувствует. Следовательно – он жив.
А еще он чувствует влагу воздухе, словно недавно был дождь, и это совсем нереально, потому что Россия, Мурманск и зима – там снегопады и вьюги, но точно не дожди.
Солдат слышит: шум улиц, голоса в отдалении. И не понимает. Открывает глаза почти опасливо, ведь недоверие к собственному мироощущению – то, к чему его Гидра не готовила. Он ведь суперсолдат, он ничего не может упускать, у него идеальные зрение и слух. С чего вдруг они врут?
Он оглядывается. Определенно, совсем рядом, двумя улицами выше, быть может, бурлит жизнь, но на темной набережной пустынно. И это, с одной стороны, неплохо, потому что в распоряжении у Зимнего каких-то семь ножей, и мало ли, с кем придется столкнуться, а с другой – плохо. Он должен собрать информацию, понять, что произошло и где он.
Солдат отступает в тень, оглядываясь. Город, старый город, еще более дряхлый, чем русское захолустье. На дворе, кажется, поздняя осень, промозглая, сырая. И Солдат уверяется, что он где угодно, но в России 2007-ого года.
Чей-то топот отвлекает от процесса осмысливания и поиска адекватных причин. Зимний вскидывает голову, всматривается в тускло освещенную улочку и видит человека. Невысокий, тощий – такой на опасность не походит. Но вполне сойдет за источник информации.
Агент выступает навстречу бесшумно, и даже не ощущает толкового удара, когда парнишка на всех парах в него врезается. Лишь бровь выгибает удивленно, когда тот грохается на землю и смотрит на него. Смотрит… с узнаванием. Называет как-то. Баки. Что за чертово «Баки»? Как его может кто-то узнать. Солдат не понимает, хмурится раздраженно и цедит сквозь зубы:
- Какой, к черту, Баки?
Он наклоняется, сжимает уверенно тощее плечо и бесцеремонно вздергивает парня на ноги. В паре кварталов слышится чей-то смех, разговоры; Зимний же приставляет к шее светловолосого нож, смотрит угрожающе и почти неслышно выдыхает:
- Не орать.
Голоса стихают, и Солдат едва заметно расслабляется. Теперь все его внимание – на парне; нож никуда не девается, равно как и рука с его плеча. Взгляд – глаза в глаза.
- Дата и местоположение, - требует агент, ведь действительно – это самая важная сейчас информация. Куда важнее смысла дурацкого «Баки», от которого почему-то мерзко пульсировало в висках.
 
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]

Мальчишка напротив сошел с ума, тронулся головой, не иначе. Других причин его странного поведения Солдат не видит, хмурится, каменеет весь. Он удивлен – раньше и не знал, что умеет удивляться, - шокирован даже, наверное, потому и позволяет странному пареньку обнять себя. Просто объятия осознает не сразу, не понимает сперва, чего от него хотят, жест ведь незнакомый совсем.
- Кто такой Баки? – с нажимом повторяет Зимний, нож сжимает крепче, но отводит его едва заметно – отчего-то от мысли убить этого мальчишку становится… неуютно. – Что ты несешь вообще?!
Солдат слушает весь тот бред, тот непонятный лепет, что несет сейчас светловолосый. Ему кажется, что он начинает понимать. Кажется, что парнишка спутал его с кем-то, и этот вариант наиболее логичен. Точнее, был бы логичен, покуда мальчишка не назвал дату и место. Солдат вздрогнул, нож выскользнул из пальцев, падая со звоном на мощеную мостовую, а сам агент перехватил тонкие запястья, рывком отнял чужие руки от себя и встряхнул мальчишку, как-то дико глядя на него?
- 1945? Бруклин? – повторил он, поджимая губы, - зло, недоверчиво. – Если ты лжешь – пожалеешь.
То не было пустым обещанием, Солдат и правда мог заставить мальчишку пожалеть, лишь пары движений хватило бы, чтобы тот закричал. Но вместо того Зимний отпустил его запястья и сделал шаг назад, все еще глядя безотрывно, внимательно, изучающе. Что-то держало, не давало уйти сейчас, - то ли факт возвращения на шестьдесят лет назад, то ли это дурацкое, непонятное «Баки», засевшее в голове, вызывающее ноющую боль в висках.
Мужчина тряхнул головой, словно это могло отогнать неприятные ощущения, и вновь впился пытливым взглядом в парнишку. Тот выглядел мало, что сумасшедшим, так еще и нездоровым. Солдат понятия не имел, что делать с ним; это не задание, и куратора не найти, если он… действительно в Бруклине, в 1945. Как это вообще возможно? Где получить инструктаж?
- Почему ты зовешь меня Баки? Я не знаю, кто это. Я – не он, – хрипло говорит агент. – И… «дома»? Твой дом? Почему я должен туда идти?
Это может оказаться ловушкой. Да только чей? Зачем? Солдат не нарушал приказов, делал все, как говорили кураторы. Он не предавал, не саботировал операции. Был послушен. Так для чего эта проверка, за что? Он не понимал.
Не понимал и того, почему выбрали именно этого мальчишку, если это и правда проверка. Кто он? Зимний не помнил. Только смотрел на тонкую царапину на его шее, и внутри что-то неприятно заворочалось, словно бы укоризненно. Вторая эмоция за день – нестабильность. За это можно вновь попасть в кресло у той машины. Сильнейшая боль – Солдат не хотел; потому и отдернул руку в последний момент, пусть до того и потянулся неосознанно, чтобы стереть выступившую кровь. Какая глупость.
- Может, и сошел, - он говорит абсолютно серьезно, уверенно. – Я – не Баки, - повторяет Зимний зачем-то, пусть и… не уверен. Он и сам не знает, кто он. Солдат, оружие, машина на службе Гидры – вот и вся информация. Информация, сейчас совершенно неважная.
Хлопья мокрого снега оседают на лице – вновь началась противная морось. Зимнему плевать, но мальчишка напротив выглядит так, словно и так вот-вот рассыплется. Зимнему кажется, что тому нельзя бывать на улице в такую погоду, пусть, по идее, и должно быть плевать.
- Мы не можем быть знакомы, - разжевывает эту истину, словно ребенку несмышленому. – Это невозможно. Уходи. Иди домой. Забудь, что видел меня здесь.
Свидетелей положено устранять – простая ведь инструкция. Но она отходит на второй план; Солдат понимает, что не сможет убить этого паренька. Не захочет даже – наличие желаний становится еще одним открытием. Что-то перемыкает внутри из-за светловолосого мальчишки, и это плохо, очень плохо, от этого надо сбежать. И Зимний делает еще шаг назад, кивает порывисто на пустынные улицы – мол, шевелись.
А «Баки» снова набатом бьет в голове, разливаясь обжигающей болью в воспаленном мозгу.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]

В этом парнишке – слишком много эмоций, целая буря, несдержанная, разномастная, и у Солдата голова кружится от переизбытка чувств, мелькающих в голубых глазах напротив. Он, наверное, хотел бы отрешиться от них, ведь так проще и привычнее, но не может – лицо мальчишки притягивает взгляд, заставляет ловить каждый изгиб губ, каждую искорку в глазах. Всего слишком много, слишком ярко, Зимний не справляется с этим, чувствует себя не в своей тарелке и – стыд да и только – очень хочет сбежать сейчас. И одновременно больше всего желает остаться, слушать этого парня, смотреть на него. Желает, чтобы тот еще раз произнес это странное «Баки».
Мир вокруг точно сломался. Зимний сглатывает, едва заставляет себя отвести взгляд и смотреть куда-то поверх плеча мальчишки, и цедит упрямо:
- Это не мое имя, - он осекается, ведет плечами – можно было бы сказать зябко, но ведь для Солдата холод привычен. – То есть… Я не знаю. Я не помню свое имя. И тебя тоже не помню.
Он не говорит «не знаю». Просто потому, что в голубых глазах столько искренней веры, столько странного обожания, что даже Зимний верит невольно – этот парень его знает. Очень хорошо знает, раз каким-то чудом умудряется удерживать сейчас на месте, а от одной мысли о причинении вреда этому созданию становится физически больно.
- Ты жив, - торопливо, пожалуй, даже слишком, поправляет Солдат. Ему не нравится предположение мальчишки о смерти, и он придирчиво оглядывает тощую фигурку, тянется к нему почти неосознанно, сжимает плечо, убеждаясь, что действительно чувствует этого человека, что он материален; пальцы скользят на тонкую шею, под кожей ощущается заполошно бьющийся пульс. – Определенно.
Может, от него и ждали чего-то иного – Солдат не знает. Но он осознает, что уйти не сможет. Не сейчас, когда на чертовой улице холодает, а парнишка рядом слишком легко одет. Ему нужно домой, в тепло, но он явно слишком упрям, чтобы послушать агента. И это должно было бы злить, но отчего-то вызывает лишь волнение.
Зимний рвано выдыхает и инстинктивно приобнимает парня за плечи, словно от ветра укрывает. Это неправильно – все естество кричит от этом, надрываясь, - не должен метал руки касаться столь хрупкого тела, но Зимний иначе не может.
Кивнуть – это стоит таких усилий, что и ликвидация отряда квалифицированных боевиков не требует. Сначала – коротко, едва заметно, а во второй раз гораздо медленнее, чтобы мальчишка заметил, понял.
- Тебе надо домой, - бесцветным голосом говорит Солдат. – Пойдем. Я… отведу тебя. Я не стану... причинять тебе вред. Не стану, не проси.
Он подталкивает парнишку легонько, отнимая руки, смотрит выжидательно – мол, веди. И знает, что лжет, что мальчик так же будет цепляться за него и после, а он – не сможет оторваться. Он впервые чувствует, так ярко, что мутит даже немного, но это оказывается чем-то непередаваемо прекрасным. Солдат хочет чувствовать больше, и светловолосый парень рядом – определенно источник этих переживаний. Он нужен Зимнему, как воздух, как маяк, как и ответы на то множество вопросов, что роились сейчас в голове. Между ними определенно была какая-то нить, и лучшее оружие Гидры не обладало достаточной силой, чтобы эту нить оборвать.
- Имя, - голос у Зимнего все еще хриплый, приглушенный. – Ты не назвал свое имя.
Солдат силится вспомнить, но не может. Ни один образ не всплывает в сознании, все они словно в тени, нематериальные, их нельзя увидеть. Но можно почувствует. Зимний определенно их чувствует: волнение, иррациональное тепло, желание… С последним все совсем сложно, хочется враз слишком много всего: закрыть от холода, от проблем, от мира, слишком жестокого, не самом деле, о чем Солдат знает не понаслышке, оберегать, стереть отчаяние с лица, вернуть губам ту улыбку, что мелькнула в первые мгновения, когда мальчишка увидел его. Зимний понятия не имеет – зачем, - но уверен, что все это нужно ему.
Ему впервые что-то действительно нужно.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]

Этот мальчишка слишком уверенный как для того, чью шею Солдат способен сломать, не приложив ровным счетом никаких усилий. На такого подуй – сломается пополам, казалось бы, но упрямство, ослиная упертость в нем ощущается едва ли не физически. И Агент чувствует… только что именно? Как назвать это?
«Удивление,» - подсказывает подсознание. И удивление это не только в легком шоке, потерянности из-за всей создавшейся ситуации, из-за Бруклина; у него слишком много оттенков. И один из них – теплый, граничащий с незнакомым восторгом и… гордостью? Солдат не уверен, что это именно она, и так слишком много эмоций за раз, он не может с ними справиться. Может быть, именно из-за этого он и позволяет взять себя за руку, пусть и вздрагивает слегка от неожиданно приятного ощущения.
По-хорошему, от мальчишки надо было избавиться, ведь рядом с ним и думать рационально сложно. Но Зимний понимает – не сможет. Он сразу заподозрил эту свою ненормальную слабость перед маленьким, несуразным человеком, но осознал ее в полной мере лишь после того, как инстинктивно, словно бы не в первый раз, подхватил паренька за талию, стоило ему споткнуться. И это было так… правильно. Привычно. Тело определенно знало это движение, как и последующее – легко прижать к себе, не давая больше оступаться.
- Стив, - повторяет мужчина глухо, запоминая; легкая болезненная пульсация в висках ожидаемо возникает вновь от звука имени. – Осторожнее, Стив.
Они добираются до дома без происшествий, не встречая никого, что, впрочем, неудивительно – по ночам мало кто станет гулять в таком районе. Слишком небезопасный, слишком мрачный и старый; Агент на все сто убежден, что Стиву в таком жить нельзя. Это чье-то упущение, недосмотр… Чью? Человека по имени Баки? Стив говорит, что Баки – это он, Солдат. Выходит, это его промах?
Все слишком сложно. Зимний сжимает пальцы на тощем плече сильнее, не осознавая того, но словно просыпается в следующий момент и поспешно убирает руку. Стив такой хрупкий, что ему можно причинить боль даже без намерений на то. Зимний не имеет права допустить это.
Стиву тяжело идти по ступенькам – это видно. У Агента мелькает мысль, что он мог бы и донести его, но это слишком. Откуда вообще в нем подобное? Это так странно. Неправильно. В инструкциях ничего подобного не было и быть не могло. Что же не так с этим человеком, раз он будит… такое?
- Ты болен? Нужна медицинская помощь? – спрашивает Солдат уже в квартире; волнения в голосе не слышится, лишь ровное спокойствие, как и престало идеальному механизму. Но внутри… внутри снова назревает ураган: волнение, желание помочь, защитить. Зимний трясет головой коротко, словно бы сбрасывает наваждение.
Плюс к слабому здоровью у Стива явные проблемы и со средствами. Солдат знает, как решить эту проблему надолго: для лучшего агента Гидра не проблема достать деньги, он знает способы и умеет оставаться незамеченным. Банки, хранилища, скрытые за новейшими системами защиты, не проблема для Зимнего Солдата. Но на это нужно время.
- Я не голоден, - механически информирует Агент, замерев напротив – для него в этом ничего странного нет. – Ты – да, - это ни разу не вопрос, сухая констатация факта. – Ты выглядишь нездорово. Могу предположить, что у тебя были проблемы с питанием. Иди за продуктами, - Солдат едва заметно кивает на дверь, - на сегодня. Завтра я решу проблему.
С чего он вообще решил, что и завтра будет здесь? Остаться на ночь у незнакомого – или забытого – человека было не лучшей идеей. Просто отвратительной для такого, как он. Но приходилось ли выбирать? Стив знал его; если не его, то человека по имени Баки, который определенно был знаком Зимнему, раз уж одно его имя вызывало отклик. Стив – якорь в этом странном, незнакомом мире.
- Ни слова обо мне, - напоминает Агент. Это вовсе не угроза, и не подразумевалось ею. Это… просьба. Очередное открытие вечера: Солдат умеет просить. Это вновь обескураживает, и он спешит отступить от двери, пропуская Стива, и легко кивает – мол, быстрее. И замирает вновь. Зимнему Солдату не впервой ждать.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]

Зимний Солдат ко многому привык, он знает все спектры боли, каждый ее оттенок. Он подружился с болью за годы у русских, сросся с нею словно бы, перестал бояться. Он умеет терпеть, не подавать и звука, когда техники снимают пластины и работают с его левой рукой, прекрасно зная, что тонкие провода в ней столько же чувствительны, как и нервы; когда хирурги вживляют металл в тело, потому что кости не справляются с весом протеза…
Но сейчас боль другая, не физическая. Физически Солдату хорошо: в квартире теплее и отчего-то спокойнее, находиться здесь кажется правильным. И это неожиданно больно – ментально, душевно, Зимний не может дать имя этому чувству. Но он… чувствует, определенно. Нечто тонкое, незримое и неосязаемое, прошивающее острой болью изнутри, стоит взглянуть на бледное лицо Стива, прислушаться к его хриплому, нездоровому дыханию, услышать его ответ.
Он кивает вымученно, словно принимает ответ, но на лице отражается мрачная неудовлетворенность, граничащая с раздражением – рассеянным, не направленным на Стива ил еще кого-то. Солдат смутно осознает, что злится – на самого себя. Словно нездоровый вид Стива – его вина, словно он не уследил. Виски снова разрывает мерзкая пульсация.
- Иди, - глухо отзывается агент, отступая от двери и пропуская мальчишку.
Дверь закрывается с тихим щелчком, и только после Солдат позволяет себе осмотреться. Он шагает неслышно, взгляд цепляется за каждую деталь, исследуя, привычно проверяя безопасность, анализируя. А еще – запоминая; зачем-то. Старые паркетные доски поскрипывают под подошвами тяжелых ботинок, когда Зимний медленно обходит шаткий стол. Один шаг – шире остальных. Мужчина замирает, смотрит несколько секунд под ноги, прежде чем понимает, что только что перешагнул треснувшую доску. Он не видел ее, но… переступил. Тело напомнило, тело знает этот дом так хорошо, что это пугает. Пальцы определенно помнят ощущение слегка шершавой потертой скатерти, прохладной поверхности подоконника… И это ответ: Стив не врет, Зимний и есть человек по имени Баки. Поверить в это сложно.
Дверь открывается все так же тихо. Солдат замирает, ему не нужен свет, чтобы разглядеть тонкий силуэт Стива, увидеть, что тот вернулся не с пустыми руками. Это хорошо, поесть мальчишке явно не помешает.
- Баки, - в голосе Стива – облегчение. Он смеется, и это до боли непривычный звук; на базе в Сибири не смеялись, во всяком случае, не при агенте. Солдат понимает с удивлением, что звук чужого смеха приятен. И это – еще одно чувства, эмоциональный отклик. Лишь бы это не свело его с ума.
- Я здесь, - ответ вылетает машинально, и Зимний на миг забывает, как дышать. Где-то внутри зарождается паника: он – оружие, но он только мне признал себя человеком, вполне реальным, похоже, нужным кому-то. Хозяева будут злы, а это означает боль – возможно, новую, с которой он не успел еще подружиться.
Страх липкий, мерзкий, из-за него хочется собственноручно вскрыть свою же грудную клетку и сорвать с сердца мерзкую паутину. Но страх забывается; Стив, суетящийся на кухне, вдруг становится важнее. Очередная странность безумного вечера.
- Буду, - ответы привычно односложные. Они даются нелегко – он не выбирал слишком долго. Зимний даже не осознает собственных желаний или нежеланий, если они – вот парадокс – не связаны с угловатым мальчишкой напротив. Порадовать Стива – неожиданное побуждение, но оно кажется естественным. Солдат не спорит с этим новым чувством, соглашается с ним, с чаем, пирогом и всем, что Стив предложит. Это допустимо.
Бровь дергается удивленно, когда паренек резко разворачивается, сморит уверенно, словно собрался сделать что-то ужасно ответственное, но на деле он… касается.
Прикосновения к шее должны пугать, эта близость должна вызывать порыв оттолкнуть, ударить, но вместо того по телу проходит волна почти болезненного облегчения. Солдат выдыхает шумно, со свистом, замирает неловко, а через секунду, когда теплые губы касаются его щеки, крупно вздрагивает. Он никогда еще не был настолько растерянным.
- Я не твой Баки, - это жестоко, но это правда; Зимний не имеет права врать этому мальчишке, такому искреннему с ним. – Я не помню тебя. И его. Это может быть ошибкой.
Но руки сами тянутся к Стиву, и Солдат бережно обхватывает его за тонкую талию, ведет живой ладонью по спине, словно извиняется за то предположение, прежде чем мягко отстранить его. Слишком близко и слишком долго – Зимний не готов еще, и он отступает назад, тяжело опускается на стул, смотрит на Стива выжидательно.
- Мне придется разобраться с тем, как я сюда попал, - голос звучит хрипло – Зимний давно столько не говорил, это тоже непривычно. – С тем, почему я похож на твоего Баки. За мной могут прийти, и это опасно для тебя.
Конечно, за ним придут, он не сломан, он нужен хозяевам. И Солдат знает, что они не оставят в живых того, кто посеял сомнения в душе и разуме их идеальной машины, кто заставил оружие почувствовать себя человеком. Зимний знает, что убьет любого, кто хотя бы подумает о том, чтобы навредить Стиву.
- Но сейчас – ешь, - это откровенный приказ, и взгляд, весь вид мужчины дает это понять, когда он подталкивает Стиву оставленный на столе пакет с пирогом.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]

Зимний Солдат умеет оценивать состояние противника – улавливать малейшие признаки нервозности, сомнения, неуверенности. Это то, без чего он не смог бы функционировать на должном уровне, не смог бы быть полезен хозяевам, погиб бы давным-давно на одном из заданий. Его сила не только в металлической руке, усиленных рефлексах и выносливости; его сила, в том числе, и в чужой слабости.
Солдат смотрит на мальчишку привычно-оценивающе, внимательно, подмечает все те лишние, глупые телодвижения, что он совершает зачем-то, тратя вдвое больше времени, чем нужно бы, на элементарную манипуляцию. Он безошибочно замечает и то, как Стив меняется в лице: паника, что отразилась в глазах, когда тот вошел, сменилась облегчением, после – странной радостью, нервозной какой-то, неестественной. «Словно не может поверить, что его Баки реален,» - услужливо подсказывает подсознание, и у Солдата дергаются губы, изгибаясь в непривычной мине – грустной усмешке. Потому, что он тоже не может поверить – в то, что он здесь; в то, что он – Баки.
- Кем он был? Твой Баки, - вопрос вырывается раньше, чем Зимний хотел бы, но слов назад не забрать; впрочем, он и не против, он хочет знать, ему нужно знать – все. Абсолютно все, до мельчайшей подробности. Может, так он сможет… вспомнить? Вряд ли; он даже не знает, каково это, - помнить. Но так он определенно сможет понять, почему чувствует все те странные вещи, почему испытывает неведомые раньше эмоции.
«Хорошо забытые эмоции,» - поправляет подсознание. Оно, кажется, играет за команду Баки, а не агента, иначе бы не причиняло столько ментальной боли ежесекундно.
Облегчение – вот, что чувствует Солдат, когда Стив наконец-то садится за стол. Сидеть напротив, наблюдать за тем, как он ест, - это кажется правильным. Непривычным, но определенно правильным. И это ощущение – спокойствия и правильности - так близко к некой передышке между эмоциональными метаниями, что начинают болеть скулы – мышцы вновь делают что-то странное, заставляют изогнуть губы в новой улыбке. Терять это ощущение больно. Но Солдат теряет, когда мальчишка смотрит на него – зло, затравлено. Агент не понимает, почему; по крайней мере, сперва.
Слова его звучат смешно, но Солдат не смеется. Вместо того он кивает – на удивление серьезно, словно принимает ответ, соглашается с ним. Он действительно соглашается. Потому что… Стив хочет, чтобы он остался. И, если Стив хочет, весь остальной мир действительно обойдется – Гидра, кураторы, заказчики. Зимний методично сломает шеи всем, кто будет угрожать спокойствию Стива, - он уверен. И плевать, что он все еще понятия не имеет, откуда у внутренней директивы такая установка, кто вбил ее туда. И… вбивал ли? Или она была задолго до того, как он осознал себя как оружие?
А на лицо Стива уже возвращается та улыбка, и Солдата словно отпускает, он расслабляется незримо, успокаивается; даже навязчивая головная боль угасает медленно, дотлевает глубоко внутри. И он кивает, не спорит, придвигает в себе чашку. Это тоже незнакомое движение, как и то, когда он тянется за куском пирога, выбирает почему-то самый маленький.
Вкус тает на языке – непривычный. Не похож на пайки и питательные коктейли, напоминающие… ничто. Это неожиданно приятно, как и мелкими глотками пить горячий чай; кажется, Солдату нравится… сладкое. Это новая характеристика – он запоминает ее, пусть и не уверен, что пригодится еще.
- Вкусно, - замечает он, отрешенно удивляясь слетевшему с губ слову; хотя, наверное, в этот вечер и так было много странного, и пара новых для того, кто годы был оружием, характеристик – ни разу не причудливое явление.
Тишина, легкость, уют – Солдат растворяется в них. Форма начинает казаться неудобной, неуместной, черт возьми, глупой сейчас, когда он сидит за кухонным столом. Вся ситуация иррациональна.
И то, что Стив тянет пальцы к его руке – смертельно опасному оружию – не исключение. В этом есть что-то неправильное, но Солдат все равно кивает машинально, пусть и напрягается ощутимо.
- Можно.
Он чувствует, черт возьми. Не так, как обычно, когда техники чинят и совершенствуют механизм. Это… иначе. Совсем. Радикально. Это – нежность и ласка, любовь, граничащая с обожанием. Он вспоминает эти слова по мере того, как пальцы Стива буквально порхают по плечу, оглаживая, и уже не удивляется. Устал.
Солдат чувствует, как вздрагивает, и глаза закрываются сами собой, под приятным гнетом сладкого удовлетворения. Спокойствия. Это… определенно хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Запястье Стива он перехватывает живой рукой, сжимает осторожно, чтобы не причинить боль, не оставить синяков – Солдат все еще отлично контролирует себя, - и отводит его руку от опасного металла. Расставаться с приятными ощущениями почти обидно и физически больно, но… он не хочет, чтобы Стив касался орудия, убивавшего ранее.
- Тебе не стоит этого делать. Это опасно, - он снова хмурится, все еще осторожно прижимая руку мальчишки к столу. «Не смей огорчать его,» - вспыхивает в подкорке, словно выживается чем-то.
И Солдат слушает подсознание, перехватывая руку Стива иначе – накрывает живой ладонью, сжимает узкую кисть, - кажется, это жест, призванный приободрить, сказать «я с тобой». Кто напоминает ему об этом? Баки? Этот ответ кажется самым правильным.
- Расскажи, - напоминает Зимний, все еще не убирая руки. – Почему он так важен?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]

Это сложно – сопоставить себя и Баки, о котором говорит мальчишка. Практически невозможно – склеить себя воедино с тем, кого тот описывал. Баки – человек, живой, яркий, любимый кем-то; многими, похоже. Баки – не живое оружие, у него нет хозяев, способных найти и наказать за такую вольность. Баки – не он, который невольно вздрагивает, понимая, что увяз в этом странном мире прошлого слишком сильно, слишком глубоко, а, значит, та процедура будет долгой. Починка будет долгой.
И, что страшнее всего, он осознает себя человеком, пусть и не Баки – пока что. Не будь он человеком, не боялся бы сейчас последствий, не испытывал бы иррациональное удовольствие, осторожно сжимая мальчишечью руку и ощущая его тонкие пальцы на запястье. Но чувствует все это, ярко и сильно, и пытается впитать в себя незнакомые эмоции так глубоко, как это вообще возможно.
А еще он верит, верит всему, что говорит Стив. Ему плевать на девчонок, безликие образы не тревожат и не вызывают пульсации в висках, ставшей привычной за последние часы. Зато ее вызывает картинка, где Стив корчится на земле в подворотне. Солдат почти реально чувствует плечо какого-то человека под ладонью, чувствует, как обжигает костяшки, когда он бьет того в лицо, испытывает злость на того, кто обидел Стива. Испытывает волнение, помогая мальчишке подняться, стирая кровь с уголка губ. Это – воспоминание, смутное, размытое, скорее, на уровне ощущений; Солдат не видит лица того, кого звали Баки, ощущает только неопределенное «я». Этого более, чем достаточно, чтобы верить.
- Не мог, - утверждение слетает с губ раньше, чем агент успевает его осознать. Но он не жалеет, потому что ощущения не врут сто процентов – Стив не мог. И не может. Ему нужен был Баки – защитник, друг, опора. Ему нужен был он.
От этого осознания кружится голова, в мышцах рождается незнакомая слабость, почти как после обнуления, только оная не сопровождается той болью – так, слегка ноет в висках. Что-то подсказывает – это просто усталость, физическая и моральная. Это пройдет.
- Твой Баки наверняка был зол из-за твоих попыток попасть на фронт, - замечает Солдат, и это не логика, нет, это – еще одна эмоция; он сам злится, представляя, что этот сопляк мог оказаться на войне. Недопустимо.
Мышцы щек ноют, когда на лице появляется совершенно незнакомое выражение – улыбка. Она не радостная, она – затравленная и нервная; просто потому, что Солдат понимает, что означает похоронка. Смерть Баки. Рождение его, Зимнего Солдата. Это то, чего он не помнит; просто знает. Теперь точно знает.
- Они не соврали, - он говорит потому, что Стив должен знать; он не имеет права обманывать этого мальчика, давать ложную надежду. – Баки погиб. И родился я. Я – не он.
Агент понятия не имеет, сколько раз потребуется повторить это, чтобы Стив поверил; понятия не имеет, поверит ли тот вообще когда-то. Подсознание подсказывает, что нет.
Он делает последний глоток и отодвигает чашку; сейчас значительно теплее – Солдат отмечает это словно бы между прочим, как приятный, полезный факт. Стиву, должно быть, тоже теплее, и это определенно хорошо.
- Эта рука – оружие, - поясняет Зимний терпеливо. – Ты не представляешь, насколько опасное. Тебе не нужно трогать оружие. Даже, если оно не причинит тебе вред.
Солдат не может этого обещать, может только надеяться, что так оно и будет – никакого вреда Стиву от него. Он – то, что осталось после Баки; он должен защищать, оберегать. И он будет делать это, если только его не найдут, если только его снова не… уничтожат. Даже мысли об это причиняют ментальную боль.
Он смотрит на узкую ладонь Стива, гладит большим пальцем его запястье, чувствуя под тонкой кожей пульс – слишком быстрый, заполошный. Это признак волнения, и Солдат смотрит на мальчишку с едва заметным волнением в глазах – пытается понять, что же случилось вдруг.
И понимает; секундой позже.
Стив не говорит: «Я люблю Баки». Стив говорит: «Я люблю тебя». Он – не Баки; стоит не врать хотя бы самому себе. Но обмануться неожиданно хочется, и Солдат, скрипя сердцем, позволяет себе это.
Он выдыхает протяжно, с присвистом, сквозь сжатые зубы, жмурится на секунду, голову склоняет и легко трясет отросшими волосами – словно прогоняет наваждение. А оно вместо того становится только ярче: Стив действительно целует его руку, Стив действительно смотрит с пронзительной искренностью. Это все реально, это все происходит с ним.
- Иди сюда, - голос звучит неожиданно хрипло, но Солдату плевать. Он сжимает тонкое запястье крепче, тянет мальчишку к себе, ближе, вплотную, не отпускает руки, пока тот не останавливается напротив, между разведенных коленей.
Это близость ощущается правильной. Солдат смотрит снизу-вверх – слегка совсем, ведь роста в Стиве едва ли не как в ребенке. Он прикасается живой рукой, кончиками пальцев к щеке, оглаживает скулу, опускается к подбородку, сжимает слегка, заглядывает в голубые глаза. Сервоприводы гудят в вечерней тишине – слишком сильно хочется коснуться и второй рукой, ведь она, черт возьми, тоже чувствует. Но Зимний не делает это, помня все еще, сколько на ней крови осела за годы службы Гидре, помня, чье это творение.
Он гладит мальчишку по светлым волосам, перебирает влажные после выхода в сырую погоду пряди, убирает их со лба. И снова возвращается к щеке, ведет медленно пальцами ниже, большим легонько ведет по губам. И его не покидает ощущение, что это уже было, он делал так, и… не только.
- Это было, - утверждение, а не вопрос, но бровь все равно дергается вопросительно. – Твой Баки это делал. Что еще?
Зимний знает – на уровне ощущений. Знает, что, если податься вперед и приникнуть к губам Стива, это будет не впервые – для этого тела. А вот для него… Он хочет быть уверен, что не ошибся.
Уверен, что может.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]

Это странно – как смысл сказанный слов меняется, стоит взглянуть на чье-то выражение лица, как слова начинают значить вовсе… не то. Для Солдата это дико немного, непривычно и странно, и он удивляется самому себе, когда подсознание напоминает шелестяще: «Шутка. Люди так шутят. Это нормально…». И он кивает – то ли собственный спутанным мыслям, то ли утверждению Стива, потому что да, определенно, тот не умеет справляться сам. Он один – нецельный какой-то, неправильный, каким и казался там, на набережной, но вовсе не кажется сейчас. Зимний осознает смутно, что, возможно, причина этой перемены – он.
- Заткнись, - цедит он, глядя на мальчишку хмуро, недовольно – да, теперь это недовольство можно идентифицировать, его не спутать с привычной непроницательностью Солдата. – Не говори о смерти. Для тебя – не время.
А ля него самого? Зимний не знает. Человек по имени Баки уже мертв, а он… он еще нужен – хозяевам как оружие, этому нелепому мальчику – как… кто? Друг, любовник, опора? Слишком много ролей было у Баки Барнса в жизни Стива; Солдат не уверен, что способен справиться со всеми, но знает, что постарается, пока сможет оставаться здесь, рядом.
- Ты слишком упрямый, - замечает Зимний, и мышцы сводит – улыбка становится шире, обозначается действительно как-улыбка, и стереть это странное выражение с лица не выходит, пусть Солдат и старается – несколько секунд всего, пока Стив не приближается и мысли не выносит из головы словно бы порывом ветра.
Остаются только эмоции, агенту сложно назвать их, сложно понять, только одно слово напрашивается – волнует. И оно, похоже, весьма подходит, если учесть враз подскочивший пульс, участившееся дыхание и едва заметное покалывание на кончиках пальцев, стоит коснуться бледной кожи Стива.
Солдат хочет больше, определенно, но это «больше» - слишком размытое, непонятное. Оно вызывает вопросы, на которые, впрочем, Стив очень быстро отвечает, прижимаясь теплыми губами. Зимний забывает, как дышать, - на мгновение всего, прежде чем словно бы привычно – откуда взялось только? – приоткрывает губы, подается вперед, прихватывает поочередно верхнюю и нижнюю, и зарывается пальцами в светлых волосах, как раз, когда ведет языком по пересохшим губам мальчишки и проникает в горячий рот; слишком жадно, наверное, но поделать он с собой ничего не может – самоконтроль рушится на глазах, опадает треснувшей скорлупой, не восстановить.
Зимний абсолютно точно не помнит, чтобы делал подобное когда-то; и он наверняка знает, что со Стивом это не впервые – слишком правильным кажется происходящее, слишком живо реагирует тело, так, словно ждало этого долго.
- Что еще? – повторяет он снова, шепчет прямо в губы, и сервоприводы шуршат мерно, когда металлическая ладонь опускается на спину мальчишки, скользит вдоль позвоночника – от загривка к пояснице, - давит, заставляя быть еще ближе, вплотную, прижаться, прогнуться… Стиву странно идет это, он бесконечно красивый сейчас – с румянцем на щеках почти нездоровым, податливый, обожающий.
На Солдата так никто не смотрел; на Баки, наверное, так смотрели часто. Агенту кажется, что противоречий добьют его сегодня.
Он знает – память может подводить, мозг нездоров, слишком поврежден машиной; мозг может выдавать желаемое за действительное. Возможно, те образы, что он показывает сейчас, - Стив, разметавшийся на смятых простынях, Стив, стонущий, прикусывая собственное запястье, Стив, выгибающийся навстречу, шепчущий просьбы, и еще сотню раз Стив-Стив-Стив, - это лишь плод больной фантазии. Он может ошибаться.
Ему плевать.
- Стиви… - выдыхает горячечно, прижимается к его губам снова – сам на сей раз, - навстречу подается резко, встает, и мальчишка, наверное, не падает только потому, что Солдат удерживает его, прижимая к себе; удерживает недолго совсем, потому что после – подхватывает под бедра, усаживая на стол.
Тот скрипит еле слышно, посуда звякает, но Зимний словно и не слышит: притягивает к себе Стива, сжимает в объятиях, едва контролируя силу, и прячет лицо где-то в изгибе тонкой шее. Дышать кем-то – тоже непривычно и тоже правильно.
Солдат замирает так, наслаждается, впитывает момент спокойствия и чистейшей эйфории.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]

Отредактировано Phantom (2016-10-30 00:08:32)

Глупый, глупый маленький Стив. Он не понимает ничего, не хочет понимать и видеть. Перед ним – не Баки Барнс, лишь его тень, оболочка, а что до содержимого… Оно слишком темное, и Стива от него лучше держать подальше.
- Она пришла, - говорит Зимний. Он говорит правду, но в объяснения не пускается; мальчишке будет больно осознать – он, Зимний Солдат, и есть смерть, по плоти. Стив поймет когда-то, быть может, но сейчас – не время. – Ты поймешь.
Любил – не то слово. Солдат не может испытывать чувства, а то, что творится с ним, в мыслях и искалеченной душе, он не может назвать. Откуда же ему знать, что такое «любовь»? Неоткуда, очевидно ведь, но какая-то часть его, в которой еще живет частичка драгоценного для Стива Баки, говорит, что любил – неправильно. Он любит, сейчас, в это самое мгновенье, пронес это через года, через ледяной сон в криокамере, через агонию от машины и кровавые миссии.
- Это странно, - замечает он, смотрит безотрывно, внимательно, запоминает черты лица – на всякий случай, вдруг Стива у него заберут? Он хочет хотя бы запомнить. – И это объективно должно раздражать.
Должно; и раздражает. Мальчишке хочется заткнуть рот, чтобы не нес этой чепухи, не пытался пробудить еще что-то от своего Баки, - это и так проснулось, выплескивается, пусть, может, и не так, как хочется Стиву. Но он не может требовать больше – невозможного, - Солдат не сможет этого дать.
Все – это неопределенно, непонятно; и, одновременно, проясняет все – путаницу в мыслях и чувствах, реакцию тела. И первый порыв – довериться инстинктам, позволить им вести, управлять. Солдат не может – слишком привык к самоконтролю, выверенности действий. Знает, что, отпустив себя, может навредить. Оттого и хмурится, медленно качает головой, но, все же, прижимает к себе мальчишку чуть сильнее.
- Не сломается, - обещает Солдат запоздало; голос звучит все еще приглушенно – от Стива он так и не отстраняется, все еще прячем лицо у того не плече.
Форма – обычно удобная, не сковывающая движений, - сейчас кажется тесной до невозможности, лишней совершенно, неуместной. И Стив прав – без нее будет определенно лучше.
Зимний отстраняется – нехотя как-то, тягуче-медленно, мимолетно жмется губами к тонкой шее напоследок, число инстинктивно, не задумавшись даже. И только после – смотрит хмуро на десяток пряжек на жилете.
- Ты можешь помочь, - замечает он тихо, расстегивая первую, за ней – вторую. Движения непривычны; этим занимались техники обычно, их работа, идеальному оружию не нужно было заботиться о подобном.
Кожа падает на пол с шорохом и тихим стуком – чертовы пряжки; за нею, за жилетом, следует водолазка. Солдат не медлит; потому, что может передумать. Он помнит, как выглядит собственное тело, тот пугающий багряный след там, где плоть соединяется с металлом, помнит россыпь белесых рубцов по телу. И Стиву, объективно, не стоило бы смотреть на подобное, это пугает; Зимний видел глаза некоторых лаборантов, что имели с ним дело впервые. Во взглядах неизменно был страх, едва ли не панический, и иногда – отвращение. Никогда еще агента это не волновало – до этого момента.
Он приближается слишком быстро, словно подсознательно не желает позволять смотреть слишком долго, Стива к себе притягивает, сжимает его подбородок и целует – агрессивно почти, сминает сладкие губы, пьет буквально их сладость; и пальцы тонкое тело исследуют торопливо, жарко, тянут рубашку из-за пояса, скользят по пояснице сперва, после – выше по спине. Это слишком неудобно, одежда мешает, Солдат едва ли не рычит в поцелуй, прежде чем дергает ткань слишком сильно. Та трещит как-то жалобно, пуговицы рассыпаются по полу с мерным стуком, победным каким-то.
- Ты можешь остановить, - хрипло сообщает агент, а сам смотрит темно как-то, дико – для сознания и тела все происходящее просто слишком, слишком ново и слишком сумасшедше. – Еще можешь.
Он замирает – близко, до желанных губ всего пара дюймов, и ладонь – живая – лежит на шее Стива напряженная, словно Солдат ждет, когда можно будет сжать ворот рубашки и окончательно сдернуть ее с мальчишки. Зимний держится с трудом, но… держится, все же. Стив важен, его мнение и желание важны; больше, чем собственные.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]

Солдат смотрит украдкой, калейдоскоп эмоций улавливает чутко – у Стива их много, слишком даже, этого слишком много для отвыкшего от всяких чувств Зимнего. Его затягивает, словно в омут; не выплыть теперь – да он и не хочет. Рядом со Стивом так легко чувствовать себя живым, чувствовать в принципе, чувствовать человеком, а не машиной… И возникает закономерный вполне вопрос – что особенного в этом мальчишке, отчего он может будить в Агенте подобное? Как вообще?
- Больше тебя драматизировать? – голос все еще звучит глухо как-то, но в нем словно бы насмешка легкая проскальзывает – нечто совершенно для Солдата новое, но, кажется, определенно… привычное? – Не уверен, что такое возможно, - и хмыкает тихо, едва заметно голову набок склоняя – за реакцией Стива следит внимательно, заинтересованно.
Где-то внутри поднимается протест, смешанный с желанием заткнуть мальчишку – тот болтает слишком много, излишне, позволяет себе просто сказочные вольности по отношению к Зимнему. Не всякие кураторы рисковали в таком тоне говорить, даже триггер-слова зная. Вот и еще один повод поражаться Стиву.
Их много – поводов этих – на самом деле. Солдат в том убеждается, когда мальчишка оказывается в его руках – открытый, отзывчивый, желающий так откровенно. Никто бы не удержался, наверно; Зимний и подавно – его тело явно знает и помнит больше, чем он сам, потому что на Стива откликается с невиданным рвением, в воспаленном мозгу такие картинки рождает, что голова кругом идет.
Солдат на просьбу отвечает тихим рыком, рывком рубашку со Стива стаскивает и оглаживает наконец тонкое тело – ладони скользят по плечам, по бокам, соскальзывают на поясницу, надавливая недвусмысленно, ближе прижимая как раз в тот момент, когда Зимний в желанные губы впивается – иначе и не скажешь.
Стив ожидаемо оказывается легкий, как пушинка – Солдат ловит эту мысль краем сознания, подхватывая его под бедра; стол и правда скрипит угрожающе-жалобно, и что-то – неужели память зашевелилась вдруг? – подсказывает настойчиво, что испытывать несчастный предмет мебели на прочность и правда не лучшая из идей. Может, такое уже было? Зимний не помнит; хотел бы, но нет.
Память щедра только на ощущения, порывы интуитивные – например, Солдат точно знает откуда-то, какая дверь в спальню ведет, не смотрит даже, где кровать. Знает – определенно знает. «Не навредить,» - бьет набатом в голове, и желание опрокинуть Стива на постель, прижать собою отходит на второй план; вместо того Агент сам опускается на матрас, не обращая внимания, как кровать скрипит под ним, не привыкшая, наверное, чтобы на нее кто-то с таким весом падал буквально. Стива он прижимает к себе все еще, укладывает на себя буквально, ладонями ведет по его бокам с нажимом, останавливается только у пояса брюк, цепляет сзади большими пальцами, но, все же, замирает, от губ отстраняется и смотрит затуманенным взглядом, нечитаемым почти.
- Можно? – выдыхает Солдат хрипло; металл руки о пряжку звенит, пуговицу как-то незаметно расстегивает. Зимний смотрит в голубые глаза, оторваться не может, взгляд соскальзывает на заливший скулы румянец – это так прекрасно смотрится, словами не передать – и медленно тянет брюки со Стива, бездумно комкая ткань.
Чуть приподняться, губами прижаться к тонкой шее, прикусить слегка бледную кожу над пульсирующей жилкой – даже это выходит бережно, осторожно, чтобы ни в коем случае не навредить. Зимний прижимает Стива ближе, вышит им – тот, кажется, пахнет солнцем; или это субъективные ощущения Солдата выдают странные ассоциации просто…
[AVA]http://funkyimg.com/i/2fXpo.gif[/AVA]
[NIC]Winter Soldier[/NIC]
[STA]steeled[/STA]
[SGN]

[/SGN]