[NIC]Ора[/NIC]
[STA]новых нарожают[/STA]
[AVA]http://s3.uploads.ru/weM9I.jpg[/AVA]
Темно. Здесь всегда темно, и маленький служитель чувствовал, что задыхается в этой темноте, как будто его ребризер забивался густой и тягучей смолой. Его человеческие глаза, слепые и бессильные, подергивала муть цветных точек и путь он находил, светя себе под ноги тусклым фонарем, неловко схваченным длинной гибкой конечностью, тянущейся из-за плеча. Там, под ногами, темнота чуть расходилась, поблескивал металл, отделяющий плиты пола разного цвета, детали титанической мозаики – черное, выцветшее в тусклое темно-серое, красное, потемневшее, похожее на коросту запекшейся крови, на ржавчину и на бурую пыль, белое, сделавшееся желтым и грязным, цвета, перемолотые безжалостными челюстями времени, потому что все ему подвластно.
Чем меньше оставалось шагов, тем сильнее кололо пальцы, сжимающие дата-стержень и лицо, там, где живое тело соприкасалось с металлом. Что-то потрескивало, что-то мерцало и фонарь начинал светить ярче и ярче, словно в самом воздухе разливалось дыхание существа, враждебного и холодного к человеку, но укрепляющего и дарующего новые силы машинам.
Когда служитель доходил до череды тянущихся вперед и вверх ступеней, ему хватило бы света, чтобы увидеть свою цель, но он никогда не поднимал головы. Он приходил сюда раз за разом, каждый день, и уже много дней, сложившихся в годы и десятилетия, но никогда еще не набирался дерзости, чтобы посмотреть в лицо спящей. Вместо этого он обходил ее, безвольно склонившую голову к плечу на своем троне, неподвижную и совершенно омертвевшую во сне, и всей смелости доставало лишь на то, чтобы посмотреть на сероватую гладкую руку, повисшую в креплении подлокотника, и след, пятно копоти от дыр в запястье, где подсоединялись кабели. Отведя глаза и низко склонившись, с молитвами он тянулся к ее затылку, беззащитному, со снятой пластиной, обнажающей тускло поблескивающие внутренности головы, свитые дата-кабели и стальные блоки, стерегущие микросхемы, бережно вставлял стержень в разъем и, отступившись, ждал, бормотал литанию, времени которой как раз было достаточно, чтобы... он предпочитал не думать о том, что она делала с полученными отчетами. Предпочитал вообще не представлять, что обитающая в этой темноте была сколь-нибудь живой. Думать о происходящем, как о ритуале, об обряде почитания, было проще. Наверное, тому, кто заменит его на этом посту, он ничего не расскажет, считать ее частью цитадели для того, кто будет после него, окажется спокойнее, чем без конца задаваться вопросом, следит или нет за ним безмолвный властный взгляд, когда он вновь тянулся, чтобы забрать стержень.
Твари под потолком зашелестели крыльями, их мерцающие глаза, зеленые и желтые, сделались красными – они наблюдали за ним в инфракрасном спектре, ловили тепло живого тела и кровяной густой свет выхватывал из мрака вечно безмятежные лица херувимов. Один спорхнул вниз, зацепился за высокую, больше человеческого роста спинку трона и забормотал, а потом запел тем голосом, что не имел слов, лишь бесконечные переливы и трели монотонных бинарных сигналов – язык, который кто-то создал и дал им то ли в приступе божественного вдохновения, то ли от скуки.
Но тут мысль, что святые тоже могут скучать, могут отвлечься от своих трудов и предаться праздности, показалась кощунственной и дикой. В испуге отшатнувшись назад, служитель торопливо двинулся прочь, и его одежды потрескивали от статики, колючие искры болезненно впивались в плоть. Он шел так быстро, как только мог, но походка его была тяжела и неуклюжа, уже скоро понадобится тот, кто заменит его... и, быть может, в какой-то из дней этот приказ немыслимым для него образом выскользнет из святилища через тяжи кабелей, тянущихся от ложа на вершине лестницы, или через дата-стержень, что он сжимал в ладони, как величайшую из доверенных ему реликвий.
В этот раз в нижних залах, на том ярусе обители, что находился на уровне земли, было необычно шумно. Занятый своими мыслями и своим делом, служитель даже не повернул головы, проходя по высокой галерее, поднятой на десятки метров от пола в титаническом зале, где внизу по полу стелился белый дневной свет. Высокие стены из холодного серого гранита были лишены любых излишеств, только где-то напротив входа бесстрастно высился знак окаменевшей молнии, не праздное украшение, но метка, довлеющая надо всем, что попадало в каменную ловушку стен и переходов. Кабели, выходящие из стен, никто и не собирался убирать в короба или прятать за деталями убранства, как это было принято в иных храмах и зданиях, бесстыдные, как выпущенные кишки, они тянулись под потолком, сползали по стенам, и один такой каскад тянулся к небольшому постаменту, сочетающему динамики, считывающие устройства и набор датчиков, слепо уставившихся в пол.
- Мы рассмотрим вашу просьбу. Мы сообщим о нашем решении. – Бесстрастно и явно уже не в первый раз сообщал терминал, перед которым, бессильно комкая какую-то бумагу, стоял человек, и за ним, такие же бесконечно терпеливые, как окружающий их камень, ожидали двое воинов-скитариев и какой-то служка в грязно-красной рясе. Скорее всего, всем троим хотелось взашей выпроводить шумного гостя из обители, но ни один не показывал этого ни взглядом, ни жестом – для представителей бесконечных административных иерархий внешнего мира у них было вдоволь брезгливого терпения. Здесь ровным счетом ничего не значили ни заслуги, ни регалии, ни должности, мундир с символикой Администратума возбуждал исключительно исследовательский интерес.
- Но у меня приказ Логис Стратегос! Этот вопрос должен быть решен с аккретором Эйнхель! Это срочно!
Человек потряс бумагой, не вполне уверенно, так как не представлял, как показать или предъявить ее устройству, служащему секретарем для механикус; он даже не был уверен, что общается не с машиной, раз за разом повторяющей единожды установленный алгоритм. Обернувшись на своих провожатых, или конвоиров, префект хотел что-то сказать, но, очевидно, понял, что и они не представляют себе, какие такие дела у него могут быть к кому-нибудь из святых, и, тем более, к главе обители. Подобные прошения поступали по нескольку раз в год, и все были отклонены с сухой протокольной вежливостью, но в первый раз встречи домогались с такой приторной настойчивостью, чего стоила только свита префекта, принужденная топтаться у входа.
- Вы закончили? – Спросил служка, готовый уже отдать команду скитариям, чтобы со всеми почестями отправить визитера на улицу вместе с его приказами, назойливостью и нелепыми требованиями, но где-то из другого конца полупустого зала эхо донесло тяжелые шаги, и шорох, и немыслимый для этого места звук, детский смех, беззаботный и бессмысленный. Эхо подхватило его, изломало о стены и превратило в неразборчивый скрежет. На вершину терминала приземлилось создание, отдаленно похожее на младенца, на маленького ребенка со вживленными в череп окулярами, со свитыми проводами, выходящими из груди и устремляющимися за спину, туда, где трепетали тонкие белые крылья. Херувим с хищным вниманием уставился на гостя, и у префекта совершенно неметафорично встали дыбом волосы. Ему показалось, что где-то рядом словно пробило кабели, или бесшумно заработало огромное устройство, пустив в ход огромную энергию, статикой затрещавшую на пальцах и в складках одежды. Шаги замерли. Кто-то подошел сзади и подождал, пока человек поочередно рассмотрит склонившихся в почтении скитариев и соизволит обернуться.
Пришелец возвышался над человеком, как минимум, на фут. Угольно-черная и кроваво-красная ряса скрывала почти всю его могучую фигуру, непокрытой была лишь голова, совершенно лысая, с сероватой кожей, покрытой темными росчерками, пересекающимися линиями, словно там, внутри, под кожей, проходила некая проводка, едва видная снаружи. Иной бы принял это за размытые татуировки, какими метят себя обитатели подулья, но префект знал, что это такое. И знал, кто перед ним, потому торопливо склонил голову в приветствии, не представляя, как это положено делать у них.
- Канмар Тоссайн, в данном случае я – доверенное лицо аккретора. Чего Администратум желает от нашей скромной обители? – Низкий и неприятный голос содрогнул напряженный воздух.
- У нас... – Префект по привычке поднял взгляд на собеседника и тут же отвел его от повязки на лице жреца, скрывающей глаза, точнее, как он знал, их отсутствие, – Ситуация, согласно недвусмысленной директиве Логис Стратегос, требует вмешательства вас, как представителей Адептус Механикус. Обитель Бета после расформирования обители Альфа, имеет приоритет над прочими, поэтому я здесь. Это... было согласовано с самим аккретором Эйнхелем.
Он в очередной раз потряс документом и тут же опустил руку, понимая, что слепому существу этот жест ни о чем не скажет, но неожиданно жрец шагнул ближе, нечто гибкое и неприятно живое, изогнулось и потянулось вперед.
- Позвольте, префект. – Когда собеседник отпрянул, в голосе жреца недвусмысленно прозвучало снисходительное презрение. Затасканную и ломкая от времени бумага была осторожно протянута этой новой конечности, вооруженной на конце тремя удлиненными захватами, которые ловко подцепили искомое. Что-то еще шевельнулось под темной рясой и уже через несколько мгновений приказ был возвращен владельцу.
- Во избежание недоразумений вы сразу должны были предоставить исчерпывающие сведения, префект. – С прежней прохладцей сообщил жрец. – Для этого достаточно воспользоваться стандартными каналами связи. Я уполномочен передать пожелания всего братства – впредь мы не желаем видеть в обители кого-либо с подобными поручениями.
- Но каков будет ответ? Что я должен передать магистру Рефино? – Вопрос настиг жреца уже почти в спину; несмотря на тяжелую поступь и громоздкость, тот двигался необычайно быстро.
- Мы рассмотрим вашу просьбу... И сообщим о решении, разумеется.
И префект готов был поклясться, что в голосе этого существа, которое не получалось считать человеком, звучала откровенная издевка.
Электрожрецы – не самые эмоциональные создания в Империуме, однако возмущению многих не было предела. Правоверные, допускавшие в свою обитель лишь преисполненных почтения паломников и соискателей, жаждущих попытать счастья в служении Братству, пришли в тихую ярость, когда узнали, что чиновники дерзнули добиваться аудиенции у святой, вот уже как сорок лет оставившей все контакты с внешним миром.
Этому, разумеется, было и свое рациональное объяснение, в эпоху мира не было никакой необходимости в решениях, выданных непримиримой, фанатичной и жесткой логикой, тонко откалиброванной для поистине тяжких времен. Владычество аккретора обители Бета становилось остро необходимым в годы войн и восстаний, когда все четыре обители сражались под единым началом за свой обретенный дом. В годы мира святая уходила в свой долгий сон, оттого пробуждение ее давно уже стало дурной приметой и Канмар, в Братстве более известный как Кан, попробовал сделать все, чтобы этого не случилось.
Не преуспел.
Ему иногда казалось, что она и впрямь являет собой дурную примету, и что суеверие не лжет. Каждый раз, получая лишь сводки технических отчетов, она выходила из своей дремы заранее, как будто головоломно сложная логическая система способна была не только рассчитать стратегию во времена кризиса, но и предвидеть его. Сейчас также ничего не предвещало угрозы, и столько шума вызвал один только корабль с беженцами, который даже еще не достиг орбиты. На таких мирах, как этот, не любили подобные незапланированные рейсы; мутанты, еретики и генокрады, шпионы и еще невесть какие неприятные подарки укрывались в трюмах, но справиться со всем этим не представляло труда. Мир-кузница вполне мог сокрушить эту каплю в людском океане еще на подлете, испарить на своих сияющих клыках и превратить беглецов в рой неопознаваемых обломков.
Кан так и хотел сделать. Отдать приказ разнести их в клочья, и обитель не была бы против, потому что обитель всегда глядит внутрь, и потому что так случается, что корабли с беженцами попадают не туда, и не тогда, когда следовало бы. Только ничего этого не случилось, как нечто неизбежное, пришел вызов, короткий и жесткий, как удар.
В нижнем зале, непривычно залитом светом, среди склонившихся безмолвных служителей, шепчущих свои литании, высились долговязые фигуры ее свиты, а в стороне, но явно причастный ко всему этому, стоял, опершись на свой тяжелый посох Кэр, и десятизубый венец сверкал медью над его головой, как будто брат уже был готов вступить в сражение. Возлюбленный брат-соперник; Кан встал рядом, в безмолвии ожидая, когда техножрецы закончат свои манипуляции, суетливо и раболепно кружа подле Оры, чуть покачивающейся на своих тонких ногах и, вроде бы, продолжающей дремать.
Сейчас, без священных риз, для них она выглядела неловко и неприятно, это было как увидеть обнаженной собственную мать; для человека же это создание могло показаться кошмарным монстром. Про аккретора обители говорили – «она», потому как в далеком прошлом рождена она была именно женщиной, однако теперь живого в ней осталось всего ничего, по слухам, только часть головного и спинного мозга, запаянные в бронированную капсулу и поддерживаемые сложнейшими устройствами. Святая давно отбросила покровы презренной плоти и стала настолько близко к идеалу Бога-Машины, насколько это возможно для человека. Теперь она играючи могла менять облик, однако нынешний был вовсе не так грозен, ибо был наследством времен, когда ей приходилось подолгу работать с хозяевами ульев, оправляющихся от грандиозных восстаний, тогда ее советы и расчеты были необходимы для выживания всего мира.
Чем-то она напоминала статую, совершенную, безукоризненную статую обнаженной девы, какими порой украшают свои жилища аристократы, и лишь электрозрение, проникающее через искусственные покровы, видело бронепластины, создающие иллюзию этих форм, видело внутренности свитых проводов и упрятанных в термостойкий компаунд схем, каркас из адамантия, фибромышцы и стальные тяги, приводящие это тело в движение, пылающий, словно живое сердце, реактор, но, еще ярче горел конденсатор за спиной, словно маленькое солнце, переполненное священной Движущей Силой. Только руки ее не по-женски бугрились, скрывая под эластичным покровом пучки фибромышц, мощи которых было бы достаточно, чтобы разрывать сталь. Ниже бедер иллюзия этой искусственной рукотворной красоты спадала, там незамысловатый каркас и тяги даже не везде укрывали стальные кожухи, нижняя часть тела жрицы была сделана по подобию стремительного ржаволовчего, или вовсе взята у несчастного, которому повезло продолжить свое существование в подобной форме. И сейчас, словно пряча нечто стыдное, служители прикрывали эти нелепые конечности с лишним, в обратную сторону вывернутым суставом, тяжелыми и плотными покровами угольно-черного цвета, ибо таков был цвет Стигий-8 – родного мира Оры, и знак этого далекого мира был на ржаво-красном отрезе, легшем поверх. Годы, века спустя она не забывала родину, и, благодаря ей, они тоже помнили, пусть их и осталось только двое, пусть и была меж ними некая недосказанность. Все разрешится. Быть может, Кэр и был по-своему прав, когда поспешил именно сюда.
Полусервиторы-полупосвященные, четыре служителя двигались, точно в единожды затверженном танце – крепили и зачищали контакты, заменяли перегоревшую и высохшую изоляцию, смазывали движущиеся детали, возились в раскрытом конденсаторе. Кто-то удивился бы, увидев, что трое из них некогда были женщинами, молодыми, и, наверное, даже красивыми. Девушек, вдохновленных примером Оры, какое-то время преизрядно шло к обители. Многие, почти все уходили ни с чем, но некоторые, кто оказался неподходящим для пути фульгуритов, уже были посвящены в их тайны достаточно, чтобы им отказано было в праве покинуть обитель. Одна уже успела лишиться зрения, сумела обрести благословение управлять Движущей Силой, но тесты показали изменения, опасную психическую неустойчивость. Глаза ей вернули, ей дали пять сияющих глаз, с которыми она могла послужить их, но секреты свои электрожрецы забрали назад довольно безжалостным способом. Теперь, бездумная, с едва заметной улыбкой на бледных растрескавшихся губах, она только и могла, что ухаживать за госпожой, и долгие годы дожидаться ее возвращения где-то в недрах вечно темных коридоров и хранилищ.
Помогая себе тремя тонкими паучьими захватами, служительница крепила к массивным разъемам в запястьях толстые кабели, уже подведенные к конденсатору, всматриваясь, склоняла голову, покрытую пятнами ожогов. Ора сама сделала это. Кан помнил, как горели волосы, когда эти же самые ладони легли на покорно подставленный затылок, но изменилось бы что-либо, если бы это безвольное существо знало, что с ней сделали руки, которых оно касалось с таким благоговением? Едва ли. Есть вещи, которые должны происходить. Есть вещи, которые могут вызывать сожаление, но которые, в конечном итоге, приносят только пользу, а что до сожаления – так то всего лишь разновидность пресловутой гуманности, глупейшей из ересей. И все – не более чем слова, куда реальнее их розовые рубцы на бледной коже, кропотливая работа и острый запах плавящейся меди. Когда тонкий манипулятор задевал контакты, пальцы Оры чуть вздрагивали, словно искали оружие, которое бы легло в руку и напоило темные жилы проводки нестерпимым светом.
Чтобы вырвать из тел неверных то благословение, что не каждый достоин носить.
Чтобы возвратить священный дар во храм единственной истины.
Чтобы утолить ее жажду.
Все прочее обречено существовать в пределах простой и безжалостной доктрины, либо не существовать вовсе, стать комьями жирного черного праха, следом копоти на священном посохе.
- Я бы хотел скрыть тебя от паломников и от младших братьев. Не было ни малейшего повода.
Голос прозвучал неожиданно, и гладкая, совершенно лысая голова жрицы приподнялась, показывая, что она услышала, но ответа долго не было.
- Внутри братства не будет лжи. Мы ничего друг от друга не скрываем. – Безо всякого выражения ответила она, и ясное дело, проблема была не в том, чтобы она была совершенно против интриг внутри Братства, и не в том, что Кану было дело до пересудов жрецов и, тем более, простых людей. Он по-прежнему хотел оставить ее здесь, убедить в бессмысленности ее присутствия, это было словно дурное предчувствие.
И тогда заговорил Кэр, и его чуть гнусавый голос, как всегда, звучал так, словно жрец объяснял некую обыденную и непоколебимую истину.
- Но брат Кан прав. Эти ублюдки и так крутились подле обители, а теперь они полезут вынюхивать, выяснять, что произошло. Позволь напомнить, что двадцать один день назад наши скитарии поймали возле очистных бассейнов какого-то бродягу. Он пытался взять пробы отработанной воды.
Напоминать не стоило. Ора знала об этом отчете, и тема была тягостно-неприятной, касающейся их скрытных соседей, она долго принимала решение о том, сообщать им или нет, и, в конце концов признала это внутренним делом Братства.
- Я сама встречу наших гостей, кем бы они ни были. Пусть считают, что причина в них.
На жутковатом лице жрицы, искусственной маске, где на месте глаз было совершенно пустое гладкое место, заиграла улыбка, такая же искусственная, но более чем красноречивая. То, что между ними, это игра. Тонкая и сложная, и каждый будет тянуть на себя, и все за проигрыш считают остаться только при своем. Никто не скажет, что Братство в это десятилетие не нуждается в ее тирании, и никто не ответит, что брату Кану вскружила голову сорокалетняя вседозволенность. Разумеется, он, наставник неофитов, за эти годы взрастил себе круг единомышленников и персональных почитателей, но перед стальной хваткой святой эти жалкие голоса – ничто. И сам он – ничто. И всякий, кто встанет на пути.
А техники тем временем закончили, вернули на место все бронепластины и кожух конденсатора, на обнаженные плечи жрицы легла легкая темно-красная мантия, укрывающая от лишних глаз излишнюю анатомичность ее тела, и две черные ленты пересеклись на переносице, по традиции фульгуритов скрывая отсутствующие глаза. Задыхаясь и изнывая под тяжестью, к ней медленно подошел один из служителей с длинным массивным посохом, подобным тому, с которым явился Кэр – на концах два полукружья с шестернями, массивные кольца ограничивают рукоять и рядом с ними – клеммы контактов. Ора, чуть задержавшись, взяла свое оружие из протянутых побелевших от усилия рук и, уперев его в пол, провела ладонями по древку, остановилась на контактах. Оживший посох разом вспыхнул для электрозрения, став сияющим жезлом. Затрещало и в сухом воздухе поплыл резкий хлорный запах чистого озона.
- Корабль беженцев должен быть встречен военным конвоем и препровожден на орбиту. Уведомите Администратум о том, что братство самостоятельно произведет все первичные проверки, после чего будет принято решение о допуске иных лиц на прибывшее судно. Брат Кан, проследи за выполнением.
Отредактировано Hentai Hunter (2016-10-16 12:34:52)
