Судьбу не выбирают.
Чертов тупой бред для тех, кто обделен волей и всякой способностью действовать, бред для слабаков, идиотов и трусов. Для тех, на кого и внимание-то обращать не стоит, для тех, кто времени не стоит.
Джеймс Барнс бы с удовольствием рассмеялся в лицо тому, кто сказал бы эти слова при нем. Судьбу не выбирают. Черта с два.
Судьба – злобная, завистливая сука, проклятая неудачница, наотмашь бьющая тех, кто достоин высших благ; как дешевая проститутка, готовая обласкать подонка, у которого в кармане пара помятых купюр затесалась, но даже не глядящая на действительно хорошего человека, отвергающая по умолчанию, из неспособности оценить по достоинству. Джеймс Барнс ненавидит судьбу.
Холодная вода бьет из крана слишком сильным напором, крупные капли оседают на футболке; Барнс смотрит, как темнеет серый хлопок и улыбается горько – наверное, то же происходит с ним, с его душой каждый гадкий день, что он проводит на базе «Гидры». Только те пятна грязи, что впечатываются в некогда светлый образ бруклинского парнишки, не высохнут ни через десять минут, ни через десять лет. От них не избавиться никогда.
Ему здесь не место – это факт, навязчивой скользкой змеей ворошащийся в сознании. Ему здесь не место – в одной короткой фразе, оказывается, можно всю жизнь человека уместить. Ведь Барнсу и правда не место: в этом мире, где нет давно никого из тех, кого он знал и любил, ни в штабе ненавистной ему организации, не в омерзительном каждой ниточкой костюме, алый спрут на котором гадкими щупальцами обнимает словно. А на деле – душит; Джеймс именно так и чувствует, последнюю пряжку затягивая.
Ему было не место и в костюме национального героя, щит в руках лежал неправильно, неуверенно; тогда, в сорок четвертом, когда звание и роль на плечи взвалили обузой, неподъемным грузом, не спросив даже – готов ли, выдержишь? Барнс был не уверен в том, что ответ вышел бы положительным. Но справился – со всем. Тогда и спустя семьдесят лет, очнувшись в двадцать первом веке. Справился, с разномастной шайкой новоиспеченных Мстителей за Нью Йорк сражался и когда рыжеволосая Вдова, глядя сочувствующе из-под пушистых ресниц, Дело №17 на стол положила, выбивая землю из-под ног, весь дух вышибая.
Стив жив.
Счастье и радость смешались с болью осознания тогда, переплелись тесно – не расцепить, - разум затуманили багряно-грязной пеленой, жаждой отомстить каждому, кто причинил этому человеку хоть каплю боли. И понимание росло с каждой прочитанной строкой: решишься действительно сделать это – в крови искупаешься весь. Был ли Барнс готов к этому? Настолько, насколько можно быть готовым в змеиное логово добровольно нырнуть.
Стив жив, его можно вернуть. Да только «можно» никогда не означало «будет легко». 
Барнс в мутное зеркало смотрит внимательно. Собственные глаза кажутся бесцветными – не серыми даже, именно так. Бесцветными. Под веками тени залегли словно, скулы заострились, неприлично – по-девчоночьи, в детстве Стив смеялся, - яркие обычно губы казались почти обескровленными. Не лицо – маска чертова; агента «Гидры», человека без принципов, того, кто друзей предал, весь мир предал, завербовавшись в организацию, этот мир желавшую на колени поставить. Стыд и позор тебе, Капитан Америка.
Ему поверили – много месяцев назад. Обрадовались почти, так и не распознав лжи и целей, несмотря на ряд допросов; за методы, используемые на них, даже в Советах сочли бы больным садистом. А ему поверили; как смешно.
Барнс улыбается криво собственному отражению и придирчиво ремень щита на плече расправляет; вес матово-черного диска за плечами привычен уже. И это – тоже смешно, до истерики, до нездорового оскала. Джеймс не хочет видеть себя таким.
Джеймс не хочет, чтобы таким его видел Стив; не стоит и врать – самому себе хотя бы. Незачем. Легче признаться, зубы стиснуть и напомнить в который раз – ради этого Барнс все затеял, ради этого раздавил себя, приказы от голов спрута выполняя, ради этого дня.
К Зимнему Солдату допускают не каждого; нужно заслужить. Но Капитан Америка – Капитан Гидра, Джеймс, научись произносить это хотя бы про себя, - отличиться сумел, чтобы теперь по гулким коридорам по правую руку от Александра Пирса шагать.
- Если это задание пройдет гладко – ты будешь работать с ним и дальше. Вы должны быть успешны.
Барнс коротко кивает, позволяя себе скупую улыбку, - правильный мальчик, хороший мальчик, уважающий прямое начальство, благодарный за возможность послужить цели организации. Капитан ненавидит эту мантру, повторяемую каждый день – утром и вечером, чтобы установка, не приведи боже, не сломалась, не дала сломаться самому Баки.
- Я уверен в том, что все пройдет отлично.
Ложь – ровная, лаконичная, не прикопаешься. Но ложь. Джеймс не уверен в успехе того, что сделать собирается.
Он не смотрит на машину почти, оказываясь в зале, - ненавязчиво спиной к ней поворачивается, взгляд на Пирса обращает, внимательность, интерес имитирует привычно успешно. Александр верит; Джеймс Александра ненавидит – знает, что именно этот человек последнее десятилетие команду прожарить Стиву Роджерсу мозги отдает, а дальше – код зачитывает. Барнс знает – Александр Пирс станет первым, кому он сломает шею собственными руками, как только до Стива достучится; или же в могилу соседнюю ляжет, если Капитана раскроют и устранят раньше.
Шаги доносятся из коридора; у Баки Барнса пульс подскакивает на пару тактов. Не измениться в лице, не дернуться, обернуться неспешно, спокойно и совершенно буднично – это все титанических усилий стоит.
Джеймс смотрит на человека с металлической рукой. Смотрит – и не видит Стива. Узнает смутно знакомые до боли черты лица, а видит – куклу. Определенно, Джеймс ненавидит «Гидру» и все, что связано с ней.
- Приступайте, - голос Пирса доносится, словно через пелену; Барнсу хватает двух секунд, чтобы заставить себя отвести взгляд от Стива, пугающей машины и снующих техников. – Порядок? – Александр щурится – казалось, обеспокоено, но Капитан-то знает – недоверчиво. Подвох, причину ищет.
Баки ему такой радости не доставляет. Улыбается сдержано и кивает, расправляя плечи:
- Разумеется.
Пирс кивает в ответ; Джеймс улавливает, как его плечи расслабляются незримо. И каменеет в следующий момент, когда электрический треск с чужим криком мешается воедино.
Это – слишком, это – недопустимая жертва. Барнс ненавидит себя за то, что помешать, предотвратить, чужую агонию прервать не может; за то, что сам счел этот раз – последний, для этого он все сделает, - допустимой жертвой. Какой же он…
- Сегодня – ты, - …закончить мысль не получается.
Капитан на протянутый открытый блокнот смотрит с удивлением, глаза на Пирса поднимает. Спрашивает одним взглядом – правда?
- Ты уходишь с ним на задание. Ты контролируешь. Ты читаешь код. Все просто.
Александр улыбается, словно на фоне и не испытывает нестерпимую боль человек, а Баки знает – это еще одно испытание. Самое, наверное, жестокое; куда хуже памятных допросов.
Он берет блокнот, отмечая про себя отрешенно – надо же, руки даже не дрожат. Он говорит почти без акцента – знал, тренировался, готовился; уверен был, что его заставят сделать это – однажды. Не прогадал.
А у Стива взгляд блеклый, отстраненный. Без нотки узнавания; это очевидно больно. Джеймсу хочется закричать, но вместо этого он медленно захлопывает блокнот и холодно, механически сообщает:
- Убийство, Солдат. Без свидетелей.
Пальцы нащупывают тонкую папку – фотографии, краткие данные, координаты. Три человека, чьи жизни должны оборваться скоро. Три человека, которых, быть может, Джеймсу Барнсу удастся спасти вместе с его другом.
Сзади одобрительно хмыкает Пирс, когда Баки передает открытую папку. А у Капитана внутри обрывается еще одна ниточка, когда Стив Роджерс остается совершенно равнодушным и лишь кивает покорно.
«Гидра» заслуживает биться в долгой, отвратительной агонии, пока Барнс будет методично давить ее головы. Лишь бы все получилось.

[NIC]Bucky Barnes[/NIC]
[STA]LET THE SKY FALL[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2nxXb.png[/AVA]
[SGN]...where you go I go, what you see I see;
i know I'll never be me, without the security
of your loving arms keeping me from harm -
put your hand in my hand and we'll stand...[/SGN]

Отредактировано Phantom (2017-02-16 08:40:03)

Стив Роджерс из прошлого не умел умолкать. Это объективно должно было раздражать – не всегда понятная болтовня, когда переполненные вагоны возвращали их домой после вылазки на Кони Айленд, - но вызывало лишь улыбку обычно.
Стив Роджерс – человек, не способный вызвать у Баки Барнса раздражения; ни болтовней, ни тем, что ввязался когда-то в опасный эксперимент, рискуя собой, ни внезапной сменой ролей, когда Джеймс впервые в жизни, пожалуй, ощутил себя тенью рядом с кем-то… Он мог переживать, злиться из-за этого; но никогда всерьез.
Что же они сделали с тобой, Стив?
Но человек, сидевший теперь на заднем сидении авто, мало походил на лучшего некогда друга. Пустота – лучшее слово описывающее его; ненависть – рассеянная, ненаправленная ни на кого конкретно, и оттого наверняка саморазрушительная – лучшее слово, описывающее Джеймса.
Ненависть должна была быть направлена на тех людей в штабе – Пирса и ему подобных; это было бы правильно, справедливо, если можно говорить о справедливости вообще, когда речь заходит о желании отомстить, уничтожить. Но красная пелена застилала глаза, когда взгляд ловил движения Зимнего Солдата – язык не поворачивался этого человека назвать Стивом – и глубоко внутри зарождалось желание остановить его любой ценой.
Лучше бы это был я, - болью высекается на изнанке кожи, - не ты, - когда металлическая рука отнимает жизнь. От этого не отмыться; им обоим.

Белая пелена снега кажется бескрайней, чужой и до ужаса опасной, темные пики скал виднеются там и тут. Барнсу страшно, искренне, почти до замирающего сердца, когда он с крыши поезда смотрит вниз. Невольно представляется, что стало бы с ним, сорвись он сейчас в эту пелену – куда более безжалостную и опасную, нежели на первый взгляд.
Этот страх внутри все время, что он внутри поезда, и он наружу прорывается, когда из опоры остается только холодный хлипкий поручень. Это конец, - уверен Барнс, и жизнь почти успевает пронестись перед глазами прежде, чем чужая рука сжимает запястье и тянет обратно. Поручень со скрежетом отрывается от металлического бока вагона и черной точкой летит вниз, но он уже не нужен – Баки успевает забраться обратно.
- Ты снова меня спас, кажется, - улыбка выходит кривой и нервной наверняка; сердце все еще бьется совершенно бешено, подгоняемое адреналином.
У Стива напротив взгляд немногим осмысленнее; и Джеймс понимает, правда, - он бы и сам вряд ли сдержал панику, увидь, что друг висит на волосок от смерти. Это – лишь глупое предположение; до тех пор, пока недобитый робот не палит по ним снова.
Щит врезается во врага раньше, чем сержант успевает сообразить, что произошло. И с чертовым временем явно что-то не так, потому что, когда он оборачивается, то Стив уже летит вниз, не удержавшись на краю бросаемого в стороны вагона.
У него почти прозрачные глаза в тот момент, и голубизна на дне радужки чистая как никогда, - успевает понять Баки, когда смотрит на исчезающую в белой пелене фигуру.

Этот взгляд снился ему неделями после гибели Стива и годами после того, как сам Джеймс проснулся в новом мире. Его личный кошмар, чертово проклятие, если хотите; что-то, выворачивающее душу наизнанку – если та вообще существует.
Барнс помнит, как кричал тогда – не слова, но интонацию; и удивительно четко запомнил ощущение саднящего горла – незнакомое и новое для парня, которые и не болел никогда толком. Через семьдесят лет ощущение стало частым гостем – ни раз и не два приходилось просыпаться все с тем же криком, постепенно сходящим на хрип.
Он привык.
Не привык только к тому, что, открывая глаза и выныривая резко и кошмара, видит перед собой Стива.
Барнс не сразу понимает, что тот говорит; смотрит в знакомые и чужие одновременно глаза, хмурится бестолково, не понимая, почему та врезавшаяся в память голубизна сменилась темно-синим, чужим и каким-то… пустым.
Снова чертова пустота.
Жертв, - слово отрезвляет, заставляет тряхнуть головой, согнать наваждение и кивнуть, садясь на узкой и совершенно неудобной койке.
- Ладно, - голос звучит хрипло, и задняя стенка горла кажется исцарапанной наждачкой. – Принято, Солдат. Перерасчет времени операции будет. Можешь идти.
Тянуть больше некуда, - понимает Барнс, жмурясь до боли в глазах и зарываясь пальцами в волосах. Если он хочет вытащить Стива – пора прекращать ждать. Подходящего момента в этой истории все равно не будет никогда.
Он больше не позволит Стиву Роджерсу пачкать руки чьей-то кровью.

Это просто, на самом деле; Зимний Солдат подпускает командира достаточно близко, чтобы воткнуть в шею иглу и пустить в кровь транквилизатор. Шприц в кармане формы, и в том, что формула рабочая сомневаться не приходилось.
Это, черт побери, просто; Джеймс обсуждал это с Натальей сотню раз, проигрывал ситуацию во множестве ракурсов и до этого момента был убежден, что сумеет сделать необходимое. Так… правильно; так – вероятность успеха максимальна.
И он так не может поступить, останавливаясь в дверях комнаты чертовой квартиры и глядя на полностью экипированного Зимнего Солдата. Стив выглядит противоестественно в чертовой маске – какая мразь вообще создала этот намордник? – и единственное, чего Баки хочется, так это сорвать с него и маску, и жилет, встряхнуть хорошенько и увидеть хоть искорку узнавания в глазах.
Щит за спиной кажется неестественно тяжелым в этот момент. Барнс колеблется всего секунду, прежде чем оставить шприц спокойно лежать в кармане и шагнуть навстречу, ломая тем самым идеальный план.
- Стивен, - голос дрожит предательски и кажется чужим. – Стив. Посмотри на меня.
Вопреки желаниям узнавания нет. Не стоило и надеяться, впрочем; Джеймс сам видел, как стирается чужая память, читал, как коды закладывались в сознание. И это очевидно глупо – надеяться, что один только звук имени вернет ему Стива.
- Стивен Грант Роджерс, - тянет Баки почти по слогам – отчетливо, уверенно, заставляя себя смотреть в глаза; словно хочет впечатать точно так, как мозгоправы Гидры – код. – Твое имя. Не Солдат, не Агент, не Актив. Стив.
Губы невольно кривятся, неприязненно; Барнсу противно даже произносить это. И подсознательно хочется отпустить себя, сорваться на сбивчивый рассказ обо всем, что накипело и бурлило за грудиной так давно. Он этого не делает, понимая прекрасно – нельзя давать слабину. Не сейчас.
- Задание отменяется, Стив, - видят Боги, сталь в голосе Баки дается тяжело. – Никаких больше убийств.
Это звучит как приказ; а не должно. Наверное, Барнс будет ненавидеть себя после; да что там, он давно ненавидит, и сейчас эмоция обостряется словно, режет изнутри.
Блядство.
- Ты не помнишь сейчас, - говорит он уже мягче, на полшага буквально ближе подступая, - но мы знакомы. Давно. Ты знаешь меня чертову вечность, Стив. Ты должен вспомнить.

[NIC]Bucky Barnes[/NIC]
[STA]LET THE SKY FALL[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2nxXb.png[/AVA]
[SGN]...where you go I go, what you see I see;
i know I'll never be me, without the security
of your loving arms keeping me from harm -
put your hand in my hand and we'll stand...[/SGN]

Where did all the people go?
They got scared when the lights went low.
I'll get you through it nice and slow
When the world's spinning out of control.
Он не заслуживал этой формы; не после того, как впервые примерил черно-красную, не выполняя приказы Гидры из-за эгоистичного желания вернуть Его. Да что там – он и раньше ее не заслуживал; так – везение, как трепались за спиной, - наследие погибшего товарища. Барнс слышал брошенные слова, запоминал, но виду не подавал, выполнял свой долг по-прежнему.
Все изменилось, когда Дело №17 попало в руки. Он изменился – словно военные годы и новый мир сгорели до пепла и развеялись по ветру, а вместо них остался только Бруклинский мальчишка, однажды пообещавший защищать сопляка из соседнего двора – то ли слишком глупого, то ли слишком смелого, чтобы бежать от драки. Вот только мальчишка вырос, в крови текла сыворотка, а в руках оказался щит. И, черт побери, это все меняло.
Плевать, было ли у него действительно право на эту форму. Главное – она способна разбудить что-то в человеке напротив, если не сможет сам Барнс.
- Знаешь, - он возражает сразу же. За грудиной сжимается что-то – болезненно, до смешного привычно, - иголки выпускает, бередя годами не заживающие раны; стыд, сожаление, вина. – И вспомнишь.
Глупая уверенность; глупый Баки Барнс. Считает себя сильнее машины? Многие посмеялись бы – те, кто не понимают: сильнее машины он считает Стива.
Может, Роджерс и был первым суперсолдатом, но и в Гидре над сывороткой трудились далеко не дилетанты. И тренировали Джеймса после – тоже. Он прошел войну и ад, в который погрузился Нью Йорк, когда какой-то асгардский засранец спустил с цепи читаури; стоило ли сомневаться, что он заметит нож в чужой руке?
Капитан не хочет драться и на миг ему кажется, что не сможет – в том числе и физически. Не сможет и все тут; запал словно закончился – вышел все в слова, которые, похоже, и услышаны-то не были. Как жаль.
Но Стив сам будит его, напоминает, что Барнс – единственная ниточка, связывающая его с прошлым, единственный человек, которому не плевать: презрительный тон и обидные слова – это не про Стива и Баки. И это сейчас не Роджерс говорит; кто-то другой – кого Гидра создала, за кого еще заплатит. Джеймс Барнс – единственный, кто хотя бы шанс имеет все исправить.
Щит в руку ложится легко; всегда так было, сколько Барнс себя помнит, - пока другие не понимали, что за странное оружие выбрал себе Капитан, Баки легко с ним справлялся, если доводилось. Дурной знак – стоило понять заранее.
Он блокирует атаку – первая волна, вторая; оба – быстрые, оба – одинаково сильные. Но пока один хочет убить или хотя бы задеть, второй позволяет себе только защищаться. И то – недолго.

I'll get it if you need it,
I'll search if you don't see it,
You're thirsty I'll be your rain,
You get hurt I'll take your pain.
- Я не хочу с тобой драться, - слова с гулом удара металла о металл сливаются, тонут в отзвуках вибрации. – Ты мой друг, Стив. Я не могу.
Это не поможет – совершенно понятный факт с того самого момента, как Барнс отбросил проработанный с Натальей план. И щит падает на пол, а Капитан замирает, позволяя перехватить руку; даже подбородок приподнимает слегка, словно подставляя шею.
Хочешь – убей; посмотри – все в твоих руках. Я даю тебе выбор – давно ли кто-то другой давал его тебе?
- И не стану, - заканчивает он и – вдруг – улыбается. У сержанта из кадров старой кинохроники улыбка наглая и одновременно открытая, пугающе искренняя, и глаза искрятся так же; у Капитана Америки в двадцать первом веке остался только печальный изгиб губ и оттенок тепла на дне серо-голубой радужки.
Зачем безвольному оружию чьи-то слова? Агент Гидры уже должен был надавить на лезвие и перерезать противнику – предателю – глотку. Но Барнс жив и цел. Это говорит само за себя.

I know you don't believe it
But I said it and I still mean it -
When you heard what I told you,
When you get worried I'll be your soldier.
- Мы жили в районе Марин-парк, в Бруклине, - ровно продолжает он и смотрит прямо, без всякого страха. Смерть – сущий пустяк, он сталкивался с ней слишком часто, настолько, что давно уже перешел на «ты» и, если шанс исправить главную ошибку прошлого провалится, поприветствует как старую подругу. – В домах напротив. И дружили с детства – как в школе, так и на войне, черт.
Слова из фильма – того самого, что на выставке в Вашингтоне крутят каждые пятнадцать минут: Стив Роджерс и Джеймс Барнс – рука об руку как на школьной скамьи, так и на поле боя. Сопливая драма для тех, кто не знает ничерта о настоящем чувстве потере; романтизированные, исковерканные истории чужих жизней.
- Есть доказательства, - ну, хоть чем-то гребанная выставка хороша, - наглядностью, - в Смитсоновском музее. В любом учебнике истории. В Сети. Просто взгляни, если не веришь мне, - улыбка шире становится; Барнс знает – не верит ему пока что, но сомневается и в факте лжи, а это – уже кое-что. – Твою маму звали Сара, - добавляет он тише, - и ты похож на нее. Она пекла яблочный пирог по выходным, если не было смены в госпитале; это до сих пор лучшее, что я пробовал.
Он знает еще; он знает все – его память не отбирали, и он хранил каждую ее крупицу, как зеницу ока. Наталья говорила – глупо цепляться за прошлое; Джеймс не знал, как объяснить ей, почему не может его отпустить. Интуиция? Смешно, но, наверное, именно она нашептывала – рано забывать, рано бежать от былого; ты не закончил.
Он знает еще, и рассказывать может бесконечно; ну, или пока Солдат не убьет его. Что-то подсказывает оптимистично – еще будет время.
- Я не стану драться с тобой, - Баки легко плечами пожимает. – А ты не станешь меня убивать.
Аргументы? Он привел достаточно; забыл, пожалуй, только о самом главном.
- Ведь – до конца, Стив.
[NIC]Bucky Barnes[/NIC]
[STA]LET THE SKY FALL[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2nxXb.png[/AVA]
[SGN]...where you go I go, what you see I see;
i know I'll never be me, without the security
of your loving arms keeping me from harm -
put your hand in my hand and we'll stand...[/SGN]

Отредактировано Phantom (2017-03-17 23:01:25)

♪ Adele –  Skyfall ♪

Это похоже на укус – резкая, жалящая боль, - когда лезвие прорезает кожу. По позвоночнику словно электрический разряд проходит; это не страх, нет, по крайней мере, не за себя вовсе. За Стива – не справился, не смог.
Джеймс понимает, что ошибся, мгновением позже. Царапина на шее пощипывает, дергает неприятно и словно тянет изнутри, но холода от ножа больше нет. Чужих пальцем на запястье – тоже. Барнсу немного жаль – смотреть, как от него бегут банально, пусть Солдат – Стив – и пытается создать видимость… жалости? Равнодушия? Черт его знает; маска получается кривой и неестественной, и за ней слишком явственно проступает смятение.
This is the end -
Hold your breath and count to ten.
Feel the earth move and then
Hear my heart burst again.
Барнс улыбается краем губ – грусть по-прежнему. Иначе – разучился.
- Не вру, - пальцы окрашиваются красным, когда он касается шеи, трет легко ссадину; и смотрит после на собственную кровь – как на что-то, разочаровавшее его. Он никогда не умел скрывать эмоций. – И ты знаешь, что не вру. Чувствуешь.
Он бы почувствовал; странно ставить себя на место Стива, неуместно. Баки Барнс уснул в сорок четвертом, запомнив только несколько часов агонии, прежде чем холод сковал тело. А проснулся спустя десятилетия в окружении если не друзей, то уж точно тех, кто хотели помочь. Поддерживали; как умели.
Может ли он знать, что пережил лучший друг?
Металлический гул – Барнс на край щита наступает, наклоняется слегка, подхватывая тот за ремни и возвращая за спину. Оружие в ножны – лишнее подтверждение тому, что он не станет драться, ни смотря ни на что; по крайней мере, сейчас.
- Отставить, - голос тихий, но в нем – металлические нотки. Где-то внутри проснулся Капитан Америка, однажды обещавший продолжить дело Стива Роджерса; предавший это дело ради последнего.
Одна жизнь – крупица, пыль; у них обоих на руках столько крови, что одна спасенная жизнь не спасет ни душу, ни совесть не успокоит. Не оправдает. Умом Барнс понимает это; уставшим сердцем – не желает принимать.
Он в одном уверен точно – он не позволит Стиву взять на совесть смерть еще одного человека.
Let the sky fall, when it crumbles
We will stand tall
Or face it all together
At skyfall...
- Отставить, - повторяет он жестче и делает шаг вперед; плечи расправлены, подбородок выше. Это неправильно – еще одно неправильно в жизни Джеймса Барнса – смотреть вот так на друга детства и бывшего командира, словно сверху вниз, но иначе не напомнить Зимнему Солдату, кто командир сейчас. Не закрыть от ошибки. – Приказ отдавал я. Я же его и отменяю. Хватит убийств, Стив. Хватит крови.
Он не может не послушать; Александр Пирс – человек, считавший себя умнее других – сам вырыл себе могилу. Хотел причинить боль Капитану, а в итоге – сам же вложил в его руки власть над своим драгоценным оружием. Вот так просто – подставился.
Гидре не прожить долго с такими руководителями; Барнсу на мгновение хочется ухмыльнуться злорадно. Но на лице этого так и не отражается; только глухая, непробиваемая уверенность. Холод; он извинится за него потом, когда в глазах Стива мелькнет узнавание, когда образ цель исчезнет из сознания.
- Я не хочу использовать коды, - это правда; Барнс и не скрывает ее – все слишком очевидно. – Но я не позволю тебе больше отбирать чужие жизни.
И за это буду драться, - несказанным завершением повисает в воздухе. Они оба знают, у Джеймса в глазах все написано – будет. Несмотря на ненависть к себе после и болезненный колючий клубок вины внутри – будет. Вероятнее всего – насмерть.
Are your loving arms
Keeping me from harm?
Put your hand in my hand
And we'll stand!
- Придется пойти со мной, - еще один шаг – расстояние контактного боя, как наверняка оценил бы Зимний Солдат. Расстояние, когда можно протянуть руку и сжать чужое плечо ободряюще, как сказал бы Капитан Америка. – Пора заканчивать с обманом, Стиви.

[NIC]Bucky Barnes[/NIC]
[STA]LET THE SKY FALL[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2nxXb.png[/AVA]
[SGN]...where you go I go, what you see I see;
i know I'll never be me, without the security
of your loving arms keeping me from harm -
put your hand in my hand and we'll stand...[/SGN]

Отредактировано Phantom (2017-03-20 11:31:09)