[NIC]Wanda Maximoff[/NIC]
Слова извинений звучат как-то совсем потерянно. Когда собеседник избегает смотреть в глаза – он либо лжец, либо обескуражен и сломлен. Стив обычно всегда смотрят прямо, честно. Но сейчас он стремится спрятать свое лицо от Ванды. Та не возражает. Главное, чтобы Капитан продолжал говорить – возможно, таким образом, якорь боли будет сброшен, и корабль сможет плыть дальше. Хотя бы отчасти.
Маргарет Картер. Агент Картер. Та самая девушка, занимающая совсем не малое место в сердце их лидера.
Мертва. Навсегда. Ушла навсегда. Бесконечность. Символ бесконечности – петля. Ванда знала, что такое терять близких людей.
Знала, что такое свыкаться с потерей: медленно, болезненно. Знала, что такое искать родной силуэт в случайных прохожих, в старых, пожелтевших от времени фотографиях, на автобусных остановках, ожидая, что время сделает оборот, и она снова увидит тех, кто ей дорог. И это будет не сон, не мимолетное видение.
Кровоточащие, бесконечно ноющие раны утраты. Особо осторожные люди их стараются не бередить, но тем не менее зарубцеваться эти раны никак не могут. И дни, и недели, и месяцы, и даже годы бессильны.
Это было нестерпимо больно. Это чувство осталось где-то внутри невыносимым грузом.
На протяжении уже долгого времени Ванда старалась жить так, словно ничего не произошло. Храбриться, быть сильной, но девушка всегда помнила о том, что ей больно. И всегда понимала, что ей с этим жить.
Сначала ты чувствуешь себя так, будто задыхаешься. Каждое слово, произнесенное вслух, отдается ноющей болью в сердце.
Тебя будто душат, дышать становится все труднее. Но ты продолжаешь жить. Продолжаешь, потому что понимаешь, что иначе не сможешь. Что жизнь всегда особенно жестока и немилостива к тем, кому хоть однажды пришла в голову навязчивая идея опустить руки и сдаться.
Молчаливая истерика ничуть не слабее явной, с жадными всхлипами, дрожью во всем теле. И Роджерсу паршиво, чертовски паршиво. И он скрывает это, как может. Потому что он воин. И не приучен иначе. Но так легче не станет.
— Стив… — тихо зовет его Ванда, чтобы мужчина хотя бы на долю секунды вынырнул из этого омута. — Мне так жаль…
Она действительно сочувствовала, потому что понимала Америку, как никто другой. Тот видел смерть и прежде, но это не сравнимо с уходом близких. А Стив будто был обречен отпускать тех, кого отпускать не хотел.
Ванда бесшумно поднимается с места и приближается к Роджерсу, который замер у окна, погрузившись в собственные тревожные мысли. Он не должен оставаться наедине со своим горем. Никто не должен.
Вопросы «Как ты?» и настоятельные рекомендации держаться здесь ни к чему. Да и можно ли найти слова, способные ободрить в столь тяжелый момент? Максимофф поднимает руку и осторожно кладет ее на плечо блондина, молчаливо напоминая о своем присутствии. И где-то в душе теплится надежда, что ее поддержка хоть как-то поможет, поскольку бездействие кажется невыносимым.