Он сказал продавцу еще несколько ничего не значащих, но очень любезных слов, изящно намекнул на то, что отныне его можно считать постоянным клиентом, если, конечно, г-н Шейверетч будет столь любезен и не обманет его доверие; впрочем, «предосторожность» была излишней – оба понимали это, поэтому слова, которые постороннее ухо могло бы истолковать как завуалированную угрозу, являлись не столько непосредственно угрозой, сколько забавной шуткой хорошо понимающих друг друга преступных элементов.
Он хотел поболтать еще о чем-нибудь, но продавец скосил глаза – и тогда Барти ощутил присутствие постороннего за своей спиной. Интересно! Он был так увлечен продавцом и покупками, что не услышал звон дверного колокольчика. Обернувшись, он оценивающе скользнул глазами по стоящей неподалеку девушке и хотел было весело ей подмигнуть, но она прятала глаза, держалась скованно, и, вероятно, чувствовала себя неуверенно, говорить продавцу зачем пришла не спешила, хотя предыдущий покупатель, т.е. он сам, уже и расплатился, и сложил покупки.
Забавно. Она вся – сплошное противоречие. С одной стороны, скинутым с рыжих волос капюшоном она бросила вызов всяк здесь присутствующим и заодно входящим, дала понять, что никого не боится и не собирается прятаться, а с другой стороны, ее облик, ее поведение вопило об обратном: не трогайте меня.
Ох, детка.
Ни то, ни другое не самая правильная тактика.

– Прошу прощения, я заболтался, – мягко улыбаясь, сказал он ей. 

В прежние годы Барти Крауч обязательно прицепился бы к молодой особе, которая не побоялась заявиться в аптеку, где торгуют чем можно и нельзя, но после двух сроков тюремного заключения он стал нежаден до чужих дел, растерял ранее присущие ему горячность и любопытство – эмоции, увы, притупляются, если приходится сосуществовать в непосредственной близости с дементорами слишком долго, и характер гаснет. Но у побочного эффекта две стороны: одни Пожиратели смерти из кожи вон лезут, чтобы почувствовать хоть что-то, – именно поэтому многие кажутся кончеными психами, – а другие просто принимают то, что отныне их эмоциональный диапазон оставляет желать лучшего, и живут себе спокойно. Барти же, не то в шутку, не то взаправду, считал себя натурой сложной и неопределившейся, ни к одной из категорий себя не относил и, размышляя об этом на досуге, опирался на тот неоспоримый факт, что с одной стороны он нежился в объятьях дементоров достаточно долго, а с другой стороны – совсем нет. Как известно, все познается в сравнении.
Так вот, рыжая девушка, – наверное, еще школьница, хотя по ней поди пойми, – его не заинтересовала, как его не заинтересовали и ее драгоценные секреты. Если она и правда школьница, то, скорее всего, она пожаловала за стимуляторами (школьники одинаковы во все времена), а если нет, то ей наверняка понадобилось какое-нибудь абортивное. Ко всем подобным зельям Барти относился с искренним презрением, поэтому знал заранее: он едва ли сдержит свой меткий и злой язык, а потому поспешил откланяться в самом что ни на есть буквальном смысле. Он поклонился ей, почти насмешливо, почти театрально, и все-таки недостаточно, чтобы этот жест можно было с уверенностью истолковать как оскорбление, а затем стремительно вышел вон.

Небо не скупилось на слезы, и по каменным плитам Лютного переулка теперь приходилось ступать со всей осторожностью. Он наложил несколько заклятий на одежду и обувь, прежде чем выйти из дома, но воды налило слишком много, заклятия не всесильны, да и срок их действия ограничен во времени. Надо было повторить процедуру перед выходом из аптеки, но он забыл, из-за чего в ботинках неприятно хлюпало, а холодные капли, проникающие за шиворот, заставляли его то и дело поводить плечами и поправлять воротник пальто.
Г-н Шейверетч оправдал репутацию: очень милый человек. Такими, собственно, часто бывают уголовники. Нипочем не скажешь, что этот добродушный малый, ничтоже сумняшеся, в свое время траванул более десяти мил клиентов за день – не стоит держать продавца за идиота, тогда и со здоровьем не будет летальных проблем. 
Что до девчонки… Пожалуй, он зря ушел. Все равно делать нечего. Надо было воспользоваться моментом и поупражняться в остроумии, может, сделал бы хоть одно доброе дело на своем веку – отвадил бы девушку от походов в злачные места, которые, не более и не менее, следствие какой-нибудь ее глупости – совершенной или запланированной на ближайшее будущее, а потом, чего уж там, преспокойно продолжил бы молоть языком с приглянувшимся отравителем – в последнее время его болталка работала как нельзя лучше; не обремененный заботами в угоду Повелителю, он находился в странном состоянии ничегонеделания, а от скуки без остановки болтал. Со всеми. Обо всем. 
Но теперь уже поздно. Не возвращаться же. Сейчас он обогнет «Белую виверну», а там есть закуток, откуда он привык аппарировать.
И все же…
В ней было нечто знакомое. Если, как он предположил, она несовершеннолетняя и учится в школе, то он преподавал ей ЗоТС в прошлом году. Конечно, он не обязан помнить всех, кого он пытался хоть чему-то научить, но, как это ни забавно, он действительно помнил большинство, по крайней мере, со Слизерина и Гриффиндора. 
Значит, Рейвенкло или Хаффлпафф.
А рыжих на этих факультетах и вовсе раз-два и обчелся. Откровенно говоря, он помнил только…
Да она просто выросла!
Конечно, он не узнал ее сразу: пухленькой девочки, которая некоторое время таскалась за ним с просьбами научить ее сопротивляться Империусу, больше нет. Как и всегда, Барти оставил себе право на ошибку, но с каждой секундой убеждался в своем выводе, а желание убедиться наверняка заставило его резко развернуться и кинуться назад. 

Удаляющийся прочь от аптеки девичий силуэт Барти Крауч поймал глазами сразу. Наколдовав простой черный зонт, он свернул за угол, пробежался по параллельной улочке и резко преградил ей дорогу. Не имея ни малейшего понятия что творит, он, улыбаясь, произнес первое, что пришло ему в голову:

– Мне интересно, что забыла студентка школы Хогвартс в аптеке г-н Шейверетча? Мадам Помфри заболела? умерла? а может, она боле не авторитет для молодежи?
Он не ошибся. Она.