...Ее время разделялось между «нельзя» и «можно». Все доступное, допустимое и недопустимое, спектр эмоций, чувств, одержимой ярости и жалости, жгучей как яд, помещалось между двух полюсов-состояний. В одном содержалось все, в другом не было ничего, только пустота и темнота, ожидание, подобное выстраданному терпению оружия в ножнах.
Ей безудержно нравилось «можно» и болезненно сковывало «нельзя».
Обнаженная, она сидела на полу, и в колени, в нежную кожу, не привыкшую знать ничего, кроме обволакивающей защиты силовой брони, вонзались мелкие камешки. Холодно. Там было темно и холодно, но так ей было легче сжиться с мучительными запретами, что стискивали свои челюсти, что смыкались над головой, покрывали всю ее скрежещущим панцирем. Тусклый свет датчика в дверях – кругом так темно, что даже он освещает тесный зал, сплетения выдранных из стены кабелей и пробитую стену. В этом свете колени и руки, упирающиеся в пол, кажутся бледными и призрачными, почти прозрачными, и в том удивительная тождественность видимости и содержания. Когда «нельзя», ее почти что нет на свете.
И полужизнь была похожа на удушье. Чтобы не вцепиться себе в горло, она обхватила себя за плечи, где на светлой коже были видны странные пятна, коротко обрезанными ногтями снова пыталась расцарапать себя, разодрать, наконец, то, что зудит и болит, и тянет нестерпимо, ночами и днями. Когда кровь поползла по рукам, Андрева, тихо выдохнув, легла на пол, свернувшись от холода калачиком, как животное. Она знала тщетность своих попыток, знала, что это не то, это не принесет облегчения надолго, и лорд был бы недоволен, если бы увидел... И так странно чувствовать, как, оказывается, может недоставать рядом кого-то. Кого-то непостижимого и, вроде бы, ужасно чужого и чуждого, но единственного, кто умел понимать каждую из них и точно знал, когда наступит «можно».
Только лорд был где-то под комплексом, работал, и у них тоже была работа. Не такая сложная, но ответственная – присмотреть, чтобы ему никто не мешал, и даже обидно, что мешать особо никто и не лез, местные были доверчивы и безобидны как дети. Если бы Андрева захотела, сестры бы уничтожили их всех за часовую операцию, и она хотела, очень хотела, но этого делать тоже было нельзя.
Сколько-то часов прошло, она потеряла счет времени, кровь успела свернуться, а слезы – высохнуть. Странным образом она не боялась холода, точно так же как ее повелитель, и в этом было что-то неестественное, дарованное извне и жуткое, хотя и не более жуткое, чем неровные роговые наросты, что проступали на плечах и левой руке прямо сквозь кожу. Иногда это нестерпимо чесалось и ныло, что-то менялось внутри, и можно было только перетерпеть, как терпела она навязчивую, болезненную заботу сестры, промакивающей расцарапанные плечи жгучей дрянью. Она сидела на кушетке, как нашкодивший подросток, низко опустив голову, вцепляясь руками в застеленный пленкой край, и это был островок привычного, нормального мира среди грязных сколотых стен, мертвых машин и мертвого камня. Они привезли с собой не так много, самый минимум, достаточный для того, чтобы как-нибудь просуществовать десять месяцев, из которых осталось еще больше половины.
- Посиди пока. Подсохнет и можно одеваться.
Она безжизненно кивнула – поняла. Светлые, лишенные пигмента волосы чуть колыхнулись. Когда тебя совсем немного, очень легко ждать, и время как вода, течет рядом и вокруг, ничего не задевая внутри. И она сидела, не меняя позы, словно оцепенела во льду, ждала, когда обещанное «пока» истоньшится и истечет. Но раньше, чем это случилось, что-то переменилось, прошуршала пленка, которой, за неимением лучшего, завешивался проем.
- Андрева! В нижнем городе кто-то щебечет в воксе, сообщения зашифрованы не так, как у местных.
Она медленно подняла голову. Кажется, с этим движением хрустнул лед, или просто скрежетнули части проступающего сквозь кожу зарождающегося панциря. Казалось, в светлых глазах вообще ничего не изменилось, не появилось никакой осмысленности, и женщина все так же смотрит внутрь себя, но спустя несколько секунд размышлений раздался низкий тягучий голос:
- Радиотишина. Четверых из тех, кто свободен, на разведку.
Сестра выбежала в коридор, в отдалении скоро раздалось дребезжание металлической лестницы, ведущей наверх, к узлу связи. Спустя несколько минут после приказа в воксе раздался отчетливый и знакомый всем щелчок, как звук снятого предохранителя, и, почти ощутимо в немногих обжитых коридорах и залах заброшенной крепости стала накапливаться незримая и неощутимая, но исподволь знакомая всем мутная красная пелена. Так выглядит их надежда, на всех одна, вдруг сейчас закончится опостылевшее «нельзя» и настанет потрясающее и ужасное «можно».
Из-за отсутствия связи суеты стало больше; сестры, как и обычные женщины, были любопытны и передавали новости друг дружке шепотом, морщась на неизбывное эхо выстроенных механикусами коридоров. Андрева узнавала почти все первой, и не столько потому, что была назначена присматривать за всеми остальными, пока нет лорда и Эрики, сколько потому, что стояла на верхнем этаже крепости, где они установили свои ауспики.
В черной траурной броне, которая так не шла ей, светлоглазой и светловолосой, Андрева уже ничем не отличалась от любой другой сороритас, что сотнями и тысячами сражаются под знаменами Экклезиархии. Священные лики-черепа, инсигния, точно так же напичканная чипами и ключами, символы лилий и роз... И никто никогда не догадался бы, что там, под черными пластинами, под сочленениями и фибромышцами, ноет и болит, прорастает наружу остриями цвета спекшейся крови. Они оборотни, такие же, как чудовища из старинных легенд, что подбирались к людям, к теплу и крову, жили рядом, пряча свою хищную сущность, свою скверну. Поразительный контраст между внешностью и содержанием.
А она никогда в жизни не видела ни лилий, ни роз и даже смутно представляла себе, что такое цветы, знала только значение метки на своей щеке, куда более значимое, чем какое-то нелепое растение, рисунок из древней книги. Флер-де-лис, клеймо позора, отметившего каждую из них. Позора происхождения, слепоты и уродства раздробленности внутри, с которым живут они все. Андрева очень смутно помнила, что когда-то не было столь болезненной и острой грани, не было ни пустоты, ни сдерживаемой ярости, не было жажды что-то делать, нечто такое, что для той, прошлой нее было бы страшным и невозможным... Теперь же просто стыдно перед лордом, его немым и бесконечно повторяющимся вопросом – «Зачем?», хотя и знает, зачем, и знает, почему.
Теперь только стыдно, и со стыдом этим жить уже всегда, до самого конца.
...Даже со склона город было почти невозможно просмотреть весь, обветшавший и заброшенный, он все равно оставался густым лесом шпилей и улиц, и четверым почти невозможно было бы обойти его весь, но, если это раньше срока вернулся Сехес, они непременно свяжутся и найдут его людей и транспорт, а, может, и его самого. Противоестественное любопытство колдуна к цели лорда не укрылось от внимания сестер, хотя оно и было закономерным. Все они, в конце концов, друг другу конкуренты и соперники.
Но тишина продолжалась и продолжалась. Двое сестер глазами крепости рассматривали панораму вдали, одна сидела в наушниках, пытаясь отыскать еще разговоры, кроме тех, которые уже записали – бессмысленный информационный хлам, если только у лорда в кармане вдруг не отыщется механикум, который сможет все расшифровать.
- Вижу троих... шестерых... нет, восемь человек!
Андрева наклонилась к обзорному экрану и, облокотившись на подлокотник кресла, аккуратно отвела в сторону длинные всклокоченные волосы сидящей перед ней сестры, шумно вдохнула через фильтры.
- Дай увеличение... почисть помехи.
- Пыль, бесполезно.
- Это астартес.
- Наши?
И она медленно покачала головой.
С некоторых пор «наши» и «не наши» поменялись для них всех местами, и это было так давно, что уже стало практически нормальным полагать союзниками пугающих и зачастую довольно мерзких тварей, которых можно было только терпеть. А вот эти, чистенькие выродки, были чужими. Чужими не столько потому, что отвратительно себя ведут или представляют собой скопище пороков и мутаций, а потому что внутри у них гниль, противоречащая всему этому напыщенному виду. Вывернутый психодоктринизацией рассудок и имперское дерьмо в головах, так говорил лорд и в этом вопросе она была с ним полностью согласна.
Андрева коснулась рукой плеча сестры в наушниках, жестом попросила снять.
- Дай их частоту. Шифрование отключи.
- С вами говорит Андрева Феррана, палатина Адепта Сороритас, назовитесь, сообщите цель прибытия. Подтвердите прием.
[icon]http://savepic.net/9295913.jpg[/icon][status]из темноты[/status]
