Питейный дом Мосса Хардинга на Чембер-стрит в Уайтчепеле не относится к широкому ряду тех тёмных и опасных мест, куда нога приличного человека могла ступить лишь однажды, прежде чем неразумный владелец означенной конечности отправится, уже не на своих двоих, в сторону ближайшего кладбища, или, что более вероятно, - в первую же сточную канаву, которая окажется достаточно глубока, чтобы укрыть его неразумную голову. Впрочем, особа, забравшаяся так далеко в район, не без причины имеющий самую дурную репутацию, едва ли могла быть "приличной" по определению. И всё-таки, "Улитка" не выглядела тёмной дырой в заплатанном кармане бедняка. Со стороны этот паб казался почти что презентабельным, особенно на фоне соседствующих с ним трущоб, где с утра до ночи вкалывали завсегдатаи Хардинга, зарабатывая звонкую монету, чтобы вечером с готовностью расстаться с нею в обмен на отличнейший эль, хорошую компанию и самую простую снедь, что подавалась в "Улитке" вот уже лет двадцать, с момента открытия: поджаренные ароматные колбаски (состоявшие больше из жира и перца, чем из мяса), чесночные сухарики, картошка и вяленая рыба, в изобилии приходившая из доков.
Мосс Хардинг знал, чем привлечь клиента и как заставить его остаться. Отцом Мосса был разорившийся фермер, который однажды посадил всё своё многоротое семейство на телегу и отправился в Лондон, чтобы, по примеру многих, искать в шумной столице лучшей доли, а найти только безвременный и бесславный конец. Но сам Мосс не сгинул, и это стало первым чудом в череде множества мелких удач, приведших его за стойку собственного заведения. Продукт поколений мирных землепашцев, он оказался прирождённым коммерсантом, хитрой изворотливой бестией, прогрызшей себе путь наверх - не в самое высокое общество, но большинство клиентов Хардинга без промедления согласились бы обменяться с ним местами. Надо было видеть те голодные взгляды, которые провожали каждый пенни, падавший в кассу хозяина, однако за двадцать лет "Улитку" грабили лишь однажды - оба раза в первый год её открытия.
А всё потому, что Мосс Хардинг действительно умел распоряжаться тем, что имел. Большая часть его выручки шла на содержание заведения в достойном виде. Замысловатая пёстрая вывеска над дверью крепкого дуба изображала свернувшийся спиралью панцирь моллюска, удивлённо высунувшего шею из своей раковины - она была набрана из яркого витражного стекла, совершенно целая и не растащенная на сувениры мальчишками, что целыми днями шайками слонялись по округе, выискивая где бы поживиться. Внутри, в самом пабе, было тепло и уютно, даже в самую суровую зиму, и не только из-за облака перегара, стоявшего под низким потолком как знаменитый лондонский туман. Широкий очаг весло трещал, и пускай он давал достаточно копоти, садившейся на мебель и стены кругом, но он давал также тепло и мягкий приятный свет, радовавший самую чёрствую душу. Свежий эль из соседней пивоварни был отменный, еда, как уже говорилось - простой, но сытной и вкусной. Мосс Хардинг умел привлекать разную публику, отлично зная, чего хочет любой человек, негодяй или честный труженик, пэр или попрошайка с паперти.
Всё это делалось не из большой любви Хардинга к своим клиентам, хотя за долгие годы со многими из регулярных выпивох Мосс стал накоротке. Реклама, а с ней и прибыль, играли не последнюю роль в его стремлении повыгоднее выказать себя на столь густо занятом рынке питейных заведений. Важнее всего было то, что люди, в большинстве своём, стараются не гадить там, где живут и не позволяют делать этого пришлым. Для завсегдатаев "Улитки", которые приходили сюда вслед за своими отцами и старшими братьями, создавая достойную семейную преемственность, этот паб стал вторым, а то и единственным домом. Они любили его, и их любовь обеспечивала безопасность и процветание маленькому предприятию Хардинга. Это была не бог весть какая прочная основа, но Мосс обладал, помимо прочих редких талантов, даром очень точно угадывать персон, чьего покровительства следует искать, и уж им-то он всегда старался оказать гостеприимство по высшему разряду.
Ему бы следовало родиться в более достойном обществе или вытащить карту поудачней - снять дом в районе, который был Моссу не по карману, когда он начинал, но здесь, в сердце преступного Лондона, приходилось жить по местным правилам. И расшаркиваться перед такими господами, которые если не пугали Мосса до припадка, то, как минимум, заставляли сильно нервничать одним своим видом. Вот и теперь он пугливо поглядывал в северный угол своего паба, туда, где за шёлковой китайской ширмой приветливо трещал малый камин и стояло два столика для "особых" гостей. Сегодня там расположились трое, не считая здоровенной чёрной псины с разбойной мордой, в чьей пасти было больше клыков, чем зубцов на конце вилл, которыми сам Люцифер подбрасывал в Аду любимых грешников. Мосс дорого бы дал, чтобы не видеть никого из них на пороге своей питейной никогда, и, в принципе, не знать о их существовании, но обязанности хозяина вынуждали его проявлять учтивость даже в те мгновения, когда все инстинкты, каждый нерв в его теле, вопили о том, чтобы бежать как можно скорее и дальше.
- Последний заказ, господа, - прогудел Мосс зычным грубым голосом, в котором слышалось профессиональное радушие и лёгкие заискивающие нотки, когда он обращался к таким почётным гостям, как эти. - Декрет магистрата, чтоб его, - он поморщился и медленно сплюнул коричневую от табака слюну на истёртые доски пола за барной стойкой, на миг продемонстрировав не столь уж плохие зубы для жителя городского дна, пускай и не самого нищего. - С той недели нам велено прикрывать лавочку после одиннадцати часов. Слыхали такое? - он возмущённо хлопнул себя по бедру полотенцем, которым, до этой минуты, размазывал патоку грязи по толстому стеклу пинтовых кружек. - И это ежели ты ещё лицензию справил. Лицензию! Тут намедни была целая комиссия расфуфыренных франтов, сэр. Обнюхали, ей-богу, каждый уголок! Ты, говорят мне, Мосс, санитарию блюдёшь? Вот же пропасть, да нежели я дела своего не знаю?
Честное широкое лицо Мосса побагровело от ярости так, словно его вот-вот мог хватить удар. Он даже забыл о своём суеверном страхе перед тем, к кому обращался с почтительным "сэр", равно как и перед спутниками проблемного клиента, и даже стальные челюсти мастиффа не могли бы остановить его, пока он изливал потоки ругани на головы бессовестных чиновников, чёрным вороньём налетевших на честного предпринимателя, дабы обобрать его до нитки, разумеется. Моссу Хардингу было сорок семь лет, и он выглядел на все пятьдесят с хвостиком, - не слишком высокий, но крепко сбитый дородный мужчина с мощным торсом и широкими плечами, прочно стоящий на мясистых крепких ногах. Человеку, перед которым он заискивал, не было ещё четырнадцати лет, и он вполне выглядел на свой возраст - хрупкий, тонкий в кости, изящный и бледный. Белый, как льды в последнем кругу Преисподней, весь, от кончиков своих тонких длинных волос, искрящихся словно иней на свету, до аккуратно обгрызенных ногтей, не слишком чистых по меркам дворца, но явно говоривших о том, что их владелец соблюдает личную гигиену по мере скромных возможностей.
Взгляд его левого - единственного - глаза был устремлён в пол, на голову адской псины, ласкавшейся к юному альбиносу будто игривый щенок, с урчанием пожирая предложенные хозяином кости из мясного рагу. Толстые свиные рёбра пёс разгрызал с такой лёгкость, словно они были выточены из кусочков льда. Мосс слыхал, что четвероногий товарищ белоснежного мальчишки уже больше полугода уверенно держал лавры чемпиона в крысиных боях Уайтчепела, и глядя на массивные челюсти собаки, чья кличка была ему под стать - Сатана - в этом не приходилось сомневаться. По левую руку от альбиноса устроился темнокожий гигант лет девятнадцати, с таким титаноподобным телом, что мускулы его, казалось, готовы были порвать ткань сюртука и рубашки, которые негр носил, очевидно, только из соображений приличий. Лицо черномазого было гладким и непроницаемым, лишённым намёка на выражения, на собственную, независимую, мысль, он молча поглощал пиво и сосиски из глубокой тарелки поставленной перед ним. Ходили слухи, что этот гигант - недоразвитый дебил, но, как бы там ни было, его физическая мощь не вызывала сомнений, а преданность бледному мальчику была доказана не раз, и самыми кровавыми способами. И всё-таки, кулаки африканца и злоба зверя не пугали хозяина "Улитки" так, как смутная улыбка на губах альбиноса - быстрая и острая, будто лезвие цирюльника-демона.
- Тебе ли волноваться из-за каких-то там декретов, Харди? - голос юноши был тихим, вероятно, ради солидности - совсем недавно он начал ломаться, и теперь представлял собой жалкую смесь мужского баса и детского щебета, но именно его негромкая проникновенность мгновенно пробирала до костей, вызывая к жизни волну неуютных мурашек, растекающихся под кожей. - У тебя здесь много друзей. Никто не захочет, чтобы "Улитка" закрылась, когда из всех возможных альтернатив только сарай Марли, да гадюшник Пирса.
- Ну уж... так и скажете.
Пробормотал Мосс, невольно успокоенный и польщённый, отводя глаза. Длинный тонкий шрам, непристойно-розовый в отсветах камина, пересекавший правую сторону нежного девичьего лица белокожего юноши, с той стороны, где глаз его был затянут жемчужно-белой поволокой катаракты, почти против воли привлекал внимание содержателя паба, как и всегда манит к себе зрелище чудовищной катастрофы. От греха подальше, Мосс покосился на рыжеволосую семнадцатилетнюю девицу в донельзя откровенном наряде, сидевшую напротив бледного мальчишки. Её звали Полли Миллз, и репутацию этой красивой молодой особы нельзя было назвать безупречной. Как и многих товарок по ремеслу, Полли заставили выйти на панель обстоятельства жизни, однако она совсем не казалась их жертвой. Напротив, то, чем она занималась, нравилось ей. И в этом был особый шарм Полли. Шаловливые искорки, плясавшие в её светлых бесовских глазах, сожгли больше душ, чем все демоны-искусители вместе взятые. Она была вторым постоянным спутником юного альбиноса, и то, что связывало этих двоих, было большей загадкой, нежели отношения между белым мальчиком и негром.
- А это что за красавчик?
Скучающее выражение на миловидном личике Полли почти не переменилось, но взгляд стал более цепким и внимательным, когда она уставилась на кого-то в большом зале паба. Мосс обернулся, чтобы понять, куда она смотрит, и брови его взлетели вверх, к редеющим волосам, выдавая изумление. Он всё ещё не оправился от бурлящего в нём возмущения новыми бесстыжими законами, и вид постного, мучнисто-бледного лица нового клиента, почти не уступавшего белизной кожи мальчику перед ним, не вызвало в Моссе добрых чувств. Он дёрнул плечом с нетерпеливым пренебрежением.
- Да новая ворона с Кенсал Грин, - отрекомендовал он без должной учтивости.
К полному изумлению Мосса, альбинос приподнял голову, отрываясь от своего пса, ласкавшегося к ногам, и изумлённо присвистнул, чуть поворачивая голову, дабы посмотреть туда, где разместился невольный предмет их беседы.
- Далеко же он залетел от своих угодий. Новый смотритель кладбища? Странная личность, - мальчишка ухмыльнулся, и это напоминало оскал старого кота, подранного во многих битвах за право единолично властвовать на дворе. - Я слыхал о нём, но ещё не доводилось чести встречаться.
Мосс Хардинг промычал что-то неопределённое, вновь возвращаясь к своим обязанностям - а именно, принимаясь за протирание посуды. Его невестка Сэди, пухленькая живая девчушка слегка за двадцать, хозяйничала у другого конца бара, разливая эль и щедро сдабривая выпивку улыбками и шутками такой остроты, что совсем не пристали замужней порядочной женщине, но это нравилось посетителям, и никто и не думал осуждать её за такие вольности.
- Кажись ему у нас не шибко рады, - Полли улыбнулась вдруг, широко и жадно, демонстрируя ровные гладкие зубки и манерно откинулась на спинку стула, чуть прищурясь. - Гляди-ка, это ведь парни Джейкоба Тэлли? - радостно заворковала Полли вдруг, взмахивая беленькой гладкой рукой, и теперь уже даже молчаливый как скала африканец обратил своё внимание на сцену в центре зала. - Ух, сейчас будет заварушка!
Подхватив свою кружку, она совсем не женственным движением ополовинила эль и звонко стукнула по столешнице, встряхивая огненными волосами, что вихрем разметались по оголённым белым мягким плечам. Альбинос чуть прищурился, покачивая головой, и нельзя было сказать, какие эмоции отражаются на его изуродованном лице, пока он наблюдал за тем, как двое молодцев подсаживаются к столу одинокого, прилично выглядящего мужчины.
- Полли, - обратился он к своей подруге секунду спустя, когда стало вполне очевидно, что двое забияк пытаются вызвать смотрителя кладбища на ссору. - Иди-ка прогуляйся.
Рыжеволосая девка изумлённо уставилась на альбиноса, потом презрительно сморщила маленький аккуратный носик и, не говоря ни слова, поднялась со скамьи, плавной походкой, соблазнительно покачивая упругими бёдрами, затянутыми в дешёвый пёстрый ситец, направилась туда, где понемногу сгущались грозовые тучи.
- Эй, мальчики! Кто-нибудь угостит даму?..