Ненавижу понедельники. Не перевариваю просто эту сволочь, хотя, казалось бы, особых причин для такой активной ненависти у меня давно уже нет - с тех пор, как из школы выпустился, мне, в общем, всегда было по хер, какой сейчас за окном день недели для всей остальной планеты. Пока студия гоняла меня что твою домашнюю турбину, извлекая из товарного бренда "Джек Роуз" зелёненькие хрустящие купюры вместо электричества, я батрачил с утра до ночи, не только часов не замечая, в том состоянии, в котором я обычно приползал из студии, я даже Гавайи от собственной задницы не отличил бы. Теперь, чтобы добраться до нужной кондиции, приходится выжимать по паре литров палёного виски.
Большинство людей, которых я встречал, уверены, что глотку драть да на гитаре бренчать - дело нехитрое. И, наверное, они правы, но если ты занимаешься этим по двадцать шесть часов в день, а над душой у тебя стоит полк звукооператоров, постановщиков, продюсеров и прочих херовых рабовладельцев в законе, то всё становится немного веселее. Впрочем, жаловаться на тяжёлое трудовое прошлое я не собирался. То, что я делал, приносило мне незъебенный кайф, а далеко не всякий белый воротничок или там, продавец подержанной мебели, может сказать о себе то же. А ещё они точно не получают за это столько бабла и девок, чтоб до конца жизни хватило, ха. Если у вас нету каких там рокфеллеровских замашек. У меня - нету.
Из меня и Казанова так себе, как выяснилось. Смешно, но раньше я никогда не задумывался о своих отношениях с женщинами, некогда было, да и незачем, как мне казалось. Девчонкам я нравился, они нравились мне, чего ещё надо-то? Полная идиллия. Отношения просто случались со мной, как гроза, понедельники или мои пятнадцать минут славы, - всё происходило так естественно, мне и голову ломать не надо было, тем более я этого никогда не любил и толком не умел. Пока я сам двигался, подруги, обычно на день, два или на целую неделю, входили в мою жизнь и выходили из неё как автобусные кондуктора, а теперь я застрял на месте, и так просто улепетнуть уже не могу, и они накинулись на меня, словно пираньи, требуя платы за проезд. Я стал вспоминать их, тех, кто оставил о себе след, вроде как след помады на зеркале, - когда из месяца в месяц встречаешься с одной и той же симпатичной официанткой из единственного захудалого бара во всей округе, потому что это меньшее из возможных зол, когда выслушиваешь от неё, раз за разом, один и тот же набор претензий, невольно начинаешь копаться в себе, пытаясь понять, какого хрена и где всё пошло не так.
Наверное, это и есть самое фиговое в том, что у тебя слишком много свободного времени на руках: задумываешься надо всякой фигней, и чем дальше - тем больше. Иной раз просто не знаешь уже, куда и деться от мыслей, а они всё ползут и ползут, будто тараканы на свет, а ты лежишь в ночи, парализованный, и нет такого большого тапка, чтобы придавить всю эту сволочь.
Так что это было утро понедельника, двенадцатое декабря, если вам интересно - день, когда моя спокойная и устоявшаяся жизнь, в общем и целом, меня вполне устраивавшая, заложила крутой вираж, хотя я ничего не знал об этом, таращась в пятичасовую темноту калифорнийской ночи налитыми кровью глазами, понимая, что уснуть мне сегодня больше не светит. Стоило только очухаться после вчерашней культурной попойки с Сэди, как мысли атаковали со всех сторон, словно только и дожидались условного сигнала. Моей официантки, кстати, рядом уже не было - постель оказалась пустой и остывшей, в голове смутно начали всплывать воспоминания о ссоре.
Размолвка была обычной: Сэди хотела ребёнка и какой-никакой гарантии на будущее. Предполагалось, что обеспечить всё это ей должен был я, потому что я подходил на эту роль больше, чем кто-либо другой, и потому что она так решила. Мысль стать папашей меня не столько пугала, сколько приводила в замешательство, я понятия не имел, как это делается и не хотел облажаться, что было, учитывая весь мой прошлый опыт, более чем вероятно. Я пытался объяснить ей свои мысли на этот счёт, - честно пытался, не один раз, - но заканчивалось всё либо слезами, либо обвинениями в том, что я безответственный, незрелый и легкомысленный тип. Всё так и есть, в общем-то, поэтому я даже не спорил, чем бесил её ещё больше.
Как и многие красивые девочки, Сэди, в свои семнадцать с небольшим, однажды закинула вещи в рюкзак и с тремястами долларами в кармане и мечтой в сердце рванула из холодных северных штатов в сказочную Калифорнию. Своим кукольным личиком, обаятельной улыбкой и бесконечными ногами она собиралась с размаху вышибить дверь в блистательный мир шоу-бизнеса, но, как и многие другие, получила отдачей по хорошенькому носу. В отличие от большинства, Сэди не стала дальше тусоваться на побережье подбирая объедки со стола, снимаясь в рекламе и проходя бесконечные кастинги до тех пор, пока от её северной свежести мало чего осталось бы, для такого она была слишком гордой. И чтобы возвращаться домой - тоже. Так что, немного побродяжничав по стране, сходив разок замуж за придурка ещё большего, чем я, о котором она не слишком любит говорить, Сэди осела в этих краях, добравшись сюда на полгода раньше меня. Последние пару лет мы вроде как встречаемся, и, не считая первого, "медового", месяца, она пытается, как выражается Билли, меня "дожать". Это неравная борьба, но мне, пока что, удавалось выходить из воды сухим, сохраняя приятные привилегии доступа к телу. Но через несколько месяцев Сэди исполнится тридцать, и я знаю, что вечно так продолжаться не будет.
Именно об этом я и размышлял, размешивая сахар в своём кофе и глядя, как декабрьское солнце медленно выползает из-за края озера, разливая по воде плёнку персикового ликёра. Голова гудела как чугунный котёл, под веки словно песку насыпали, и мне бы завалиться обратно в койку, но за каким-то хером я вдруг вспомнил, что обещал Биллу сгонять в Стоктон, чтобы забрать со склада детали такелажа, которые он заказывал. С этого понедельника у нас открывался сезон рыбной ловли, а значит, что скоро всю округу наводнит толпа придурков с удочками, трейлерами и крикливыми детишками.
Чёртовы понедельник. Чёртов Билл.
Я выдвинулся из дому едва встало солнца, и неторопливо проехался по берегу наслаждаясь пока ещё неиспохабленной тишиной. Утро было почти холодным, всего одиннадцать градусов, но пока я тусил в городе, воздух прогрелся, так что часам к двенадцати температура поднялась выше двадцати, солнце ярко припекало с чистого неба, ударяя по моей, так и не переставшей болеть, голове, будто бейсбольной битой по мячу. На обратном пути я обогнал автобус Серой гончей, направлявшийся дальше на запад, и, не заезжая в мастерскую, свернул обратно к родному крыльцу. Барахло для ремонта лодок я решил забросить в мастерскую позже, мне срочно требовался душ и ещё одна большая кружка кофе, возможно даже с брэнди. На самом деле, больше брэнди, чем кофе. И я собирался получить то, что мне требовалось в первую очередь, пока мои мозги не вплавились прямо в череп.
В ванной я плескался не слишком долго, но за это время кто-то успел забраться в мою берлогу, я прям задницей почуял это, когда высунул нос из приоткрытой двери. Ну и высокий девичий голосок тоже помог мне в моей дедуктивной работе. Вломиться ко мне не так уж сложно, я обычно редко запираюсь, потому как не вижу в этом особого смысла - я знаю каждую шавку, что живёт на много миль кругом, а если из озера однажды вылезет сам Джейсон Вурхис с ножом в руке, замок меня особенно не спасёт, потому что до ближайшего жилья от меня топать и топать. Но вот с юными девами у нас не особенно густо, разве что лагерь на другой стороне Команчи заработал опять. Какого хрена этой пигалице могло тут понадобиться?
- Если ты пришла сюда, чтобы толкнуть мне печенье, то ты действительно принимаешь свою работу близко к сердцу или совсем рехнулась. Так ты чокнутая или просто настырная?
Обмотав вокруг бёдер большое толстое синее полотенце, я вышел из ванной, надеясь на то, что девчонка не начнёт орать "пожар" и звать копов. С них станется, даже если они сами припёрлись к вам домой. Хотя, как я уже и говорил, крики ей не особенно помогли бы в такой глуши. Но, на счастье пигалицы я вовсе не был злобным педофилом, просто небритым мужиком средних лет с начавшим обвисать брюшком, косплеющим римского сенатора из рекламы.
- Ну, чего надо?
Поторопил я, стараясь принять вид очень занятого человека - знать бы ещё, как это делается. Что-то в облике девчонки мне не понравилось. Не знаю, что именно это было: её рюкзак, слишком большой для коробок со школьным печеньем, или чересчур любопытный взгляд, но мне вдруг сделалось очень и очень неуютно. Правильно говорят, глупо ждать хорошего от понедельника.

Как именно получилось, что я очутился здесь, где обитаю сейчас, я плохо помню. В общем-то, то же самое можно сказать о большей части моей жизни, поэтому меня несложно взять на испуг. Но есть один маленький нюанс: я настолько привык к такому состоянию, что неподкованный человек вряд ли заметит, переменилось во мне что-то или нет, а пока он там разберётся, я уже очухаюсь. Во всём надо искать свои плюсы, как говорил мой папаша, когда перевозил нас из дома в зачуханый мотель, после своего очередного увольнения.
Наверное, моё нынешнее жилище мне так приглянулось именно потому, что в течение всего моего детства недостижимой мечтой для меня оставалось место, где я мог бы просто побыть один. И Дэнни Джонсон, тот старикашка, который продал мне свою любимую берлогу, хотел того же. По крайней мере, когда строил себе убежище, отстоящее от любого постороннего жилья не меньше чем на ружейный выстрел. Он двадцать лет прожил тут бирюком, пока, наконец, не решился переехать к своей внучке и её семье, чтобы доживать свои дни среди непрестанного шума и гомона. "Когда-нибудь ты сам поймёшь", сказал он мне, передавая ключи, но у меня и родных-то нету, - по крайней мере тех, кто готов бы был принять ворчливый вечно пьяный кусок дерьма, в который я превращусь годам к пятидесяти, - так что здесь Дэнни просчитался.
А я совершил свою самую удачную сделку, приобретая свою личную асьенду посреди ничто, и в этом меня невозможно разубедить. Для Южной Калифорнии дом был странным - выпиленный из досок хвойных деревьев, которые хрен найдёшь в здешних краях, пахнущий солнцем и ленивым покоем. За ним надо было следить тщательней, но мы и так обходились. После покупки я мало что прибавил к его интерьеру; оставил на месте все громоздкие тёмные шкафы, набитые загадочным хламом, привёз свою огромную кровать, диван с креслами в гостиную, кое-какую-технику, заменил те вещи, что прошлый хозяин забрал с собой - и вуаля! идеальное убежище готово. Окна тут небольшие, но света много, и в то утро он ложился на гладко отполированный пол косыми тенями от костяка рамы, пока я топтался по нагретому дереву босыми ногами под внимательным взглядом юной девицы.
Мой вид, похоже, её ничуть не смутил и не заинтересовал. Не то, чтобы я себя считал достойным предметом девичьих грёз, но это было как-то даже обидно. Я ощутил, как мышцы на животе непроизвольно сокращаются в тщетной и неуклюжей попытке придать моему обмякшему, огрузневшему телу очертания былой удали. Аполлоном я никогда не был, но ведь когда-то фигура у меня была неплохая, или так мне говорили горящие взгляды девушек, стремившихся рассмотреть меня поближе и, по возможности, пощупать. Ага, когда-то. Лет пятнадцать назад.
Задумчиво почесав плохо выскобленный подбородок, я поглядел на свою нежданную гостью, пристроившуюся на подлокотнике кресла с непринуждённостью кошки. Судя по всему, уходить она не собиралась, а я даже не мог пригрозить ей законом. Думаю, понятно, на чьей стороне он будет, если кто-нибудь застанет нас в таком виде. Так и представляю себе заголовки газет: бывшая звезда растлевает малолеток  в своём логове. Словечко "логово" вставят обязательно, зуб даю, очень уж оно атмосферное. Так и представляешь себе тёмную пещеру, в которую одуревший от спиртяги огр утаскивает нежную маленькую девочку. Вот только жадные до сенсаций журналисты и читатели, эти тихие извращенцы, любители оттянуться на чужой счёт, вряд ли смогут представить себе эту маленькую акулу, которая пялилась на меня так, словно я только что порезал палец, когда произносила имя матери - Флоренс.
- Найтингейл?..
Сострил я с неуклюжим задором эрудита от телевикторин - никогда не думал, что стану проводить столько времени, как сейчас, уставившись в зомбо-ящик, но жизнь всё расставила по местам. Скотти, между тем, продолжала говорить, не обращая внимания на мою попытку внести в диалог скромную лепту. То, что она несла, вполне вписывалось в формат шоу, какие любит по субботним вечерам смотреть Сэди. Я знаю парочку сценаристов, которые могли бы написать такой монолог.
И всё же. Я уже говорил, как легко меня взять на измену? Это потому, что я всегда готов к очередному пинку судьбы, особенно в понедельник. Как последний идиот я протянул руку и взял фотографию, чтобы внимательней её разглядеть. Ничего особенного, типичная карточка, на которой могли быть запечатлены два любых подростка, пойманные в момент откровенной близости: взъерошенные, разомлевшие и какие-то слегка напуганные. По крайней мере, он. То есть, я. Потому что на групповом портрете с дамой были не анонимные влюблённые, а именно ваш покорный и какая-то девушка, довольно симпатичная, надо сказать, немного постарше той, что сидела передо мной сейчас, заметно, кхм, фигуристей, но с таким же остреньким, по-лисьи хитрым личиком. Та самая Флоренс, надо полагать. Я её совсем не помнил.
- Правда, значит? Так говорят?
Переспросил я, и сам не узнал свой голос, ну надо же. Не могу сказать, что сердце у меня ушло в пятки, забилось в горле или совершило какие-то ещё акробатические трюки, но Скотти, надо отдать ей должное, заставила меня почувствовать себя опрокинутой на спину черепахой. Может быть, если бы не было вчерашнего разговора с Сэди и этих ночных мыслей, и если бы голова не болела так, что в виске будто взрывались шутихи, мне было бы проще отмахнуться от её офигительных историй о внезапно возникшем чаде. Я ведь не дурак, хотя иногда бываю туговат, да и кто бы не просёк сразу, куда она клонит? Короче, я вернул ей её карточку и указал рукой за спину, налево.
- Там кухня, Скотти. Свари нам кофе, а я пока оденусь, идёт? Я как-то не готовился к таким разговорам. И, если ты всё-таки притащила печенье, сейчас самое врем его достать. Только рюкзак оставь в прихожей!
Прибавил я напоследок, как будто опасался, что вернувшись из спальни найду вещи пигалицы разбросанными по всему дому - так кошки оставляют свои метки на новой территории. От человека, успевшего распаковаться, избавиться в разы сложнее. Тем более, если это баба, да ещё имеющая к тебе какие-то претензии.
Чёрт, она ведь и правда могла быть моей. По крайней мере, по возрасту всё сходилось, и, пока я торопливо рылся в шкафу, доставая с полок бельё, носки, свободную белую футболку без принтов и растянутые синие джинсы, я вроде как начал вспоминать. Ну, мне казалось, что я помню эти светлые волосы, эту немного сонную улыбку со снимка, и даже чёртову привычку покусывать прядку волос перед тем, как сказать что-то. Только звали её не Флоренс, а иначе. Фиона? Фанни?.. Так ведь и у меня тогда было другое имя, что тут такого?
Отец. Моё взлохмаченное, но теперь полностью одетое отражение глянуло на меня из высокого, в пол, зеркала глазами сбитого на дороге оленя. Это не было так уж невозможно, если подумать хорошенько. Хотя, наше поколение, не в пример хиппи или панкующей молодёжи восьмидесятых, было осторожным. Мы были детьми детей, жестоко поплатившихся за свою беспечность болезнями, ранней смертностью и прочими, не слишком приятными вещами. У меня в кармане почти всегда можно было найти пачку резинок, даже когда мне было семнадцать. Я помню, что на мой шестнадцатый день рождения мать подсунула мне в куртку упаковку "дюрекса". И всё-таки.
- А твоя мама в курсе, что ты здесь?
Признаюсь, ничего оригинальней мне в голову попросту не пришло, пока я разглядывал свою предполагаемую дочь, стоя за спиной незнакомой и совсем юной девчонки, явившейся ко мне в дом с этой, слегка устаревшей, но от того не менее шокирующей новостью. Я думал о том, как могла измениться моя жизнь, если бы это оказалось правдой, хотя, на самом-то деле, любой подросток в возрасте от семнадцати до двенадцати лет, раздобыв подходящую фотку - или смонтировав её, на худой конец - мог бы сделать точно такое же заявление, как и Скотти.
- Я не буду спрашивать тебя, как ты меня нашла, - начал я, хочется верить, не слишком грубо и не особенно пафосно, впадать в крайности не хотелось. - Но ты должна понимать, что слухи о моих несметных гонорарах сильно преувеличены, а мои связи в мире шоу-бизнеса сильно устарели, - надо было с самого начала расставить все точки, чтобы там ни было, в конце концов, это могло здорово сэкономить нам нервы и время. - И, на этой меркантильной ноте, может, ты расскажешь мне, чего ради пришла именно сейчас?

Запах по комнате плыл одуряющий. Аромат кофе проникал через нос и ласкал мою больную голову изнутри как добрая и очень горячая джинья. В общем-то, когда я предложил своей новоиспечённой дочурке заняться хозяйством, я думал, что она просто засунет пакет в кофе-машину, как делаю я, Сэди и большинство тех, кого я знаю. Не помню, когда мне в последний раз варили настоящий кофе с тех пор, как я уехал подальше от больших городов, даже в "Золотой форели" такой роскоши отродясь не видали. Удивительно, откуда у меня в закромах отыскалась подходящая посудина, - наверняка чей-нибудь подарок из тех, которые не знаешь, куда пристроить, пока не запихнёшь куда подальше в анналы. Способность Скотти отыскивать всякий ненужный хлам вызывала восхищение.
А вот термокружка на большом разделочном столе не могла принадлежать мне ни под каким видом. Я прищурился и поглядел на проныру с видом ковбоя, готового выхватить из кобуры свой верный кольт. Только ни кобуры, ни ствола у меня не было, о когда я щурюсь, вид у меня более чем дурацкий. Всегда считал, что это придаёт мне крутизны, пока одна из моих бывших не сказала мне это прямо. Ведь она не первая так подумала, надо полагать. Удивительно, сколько всего женщины утаивают от тебя по всяким причинам, большинство из которых понять так же просто, как сожрать ежа вместе с колючками. Взять хотя бы Скотти: почему её мать не сообщила мне о её рождении?
Этот вопрос пришёл мне в голову одним из первых, когда я слегка отошёл от первого шока "семейного воссоединения". Честно, я не знаю, как это работает в бабской голове, но на опыте других (и большого количества мыла, просмотренного за компанию с Сэди), желание осчастливить ни о чём не подозревающего папашу в их мозгах прямо пропорционально доходам самца-осеменителя. Значило ли это, что родительница Скотти в деньгах на ребёнка не нуждалась, а может и правда питала ко мне какие-то нежные чувства? Такая юная и симпатичная девчонка, которую я видел на фото, вряд ли могла опасаться, что останется без детей и чужого внимания, и раз решила сохранить нежданный подарочек, то и правда им дорожила, должно быть. Только подумать об этом, голова кружиться начинала. Мне даже стыдно стало за такой грубый приём и за эти вопросы, но ведь сама Скотти за чем-то да пришла, так что я постарался сделать лицо кирпичом, как у ведущего ток-шоу на шестом канале, когда он пытает в своей студии очередного несчастного политика.
- В общем, ты первая, - сознался я. - Но это дало мне больше времени на подготовку.
Я усмехнулся, а ведь и правда, просто удивительно, что до сих пор ко мне никто ещё не приходил с раскрытыми объятьями и длинным списком подарков на пропущенные за долгие годы праздники. Впрочем, мы теперь и впрямь живём в такое благословенное время, когда, чтобы надеть на мужчину ярмо обязательств за чужие грязные пелёнки, нужно куда больше, чем пламенное желание бывшей подружки навязать ему ответственность. Судя по тому, как Скотти держалась, она действительно была уверенна - правда за ней.
Было в девчонке что-то такое, от чего мороз до костей пробирал, как при виде женщины-полицейского, пытающегося выписать тебе штраф за вождение в нетрезвом виде. Когда она вот так смотрела и говорила о своём исключительном бескорыстии, постукивая себя по высокому и довольно гладкому для подростка лбу тонким, согнутым как паучья лапка, пальцем, так и подмывало поднять руки и сдаться на милость победителя. Глаза у неё были как у маленькой старушки, а ведь я до сих пор не спросил, сколько ей вообще лет.
- Спасибо.
Буркнул я, машинально принимая из её рук горячую кружку. С такого расстояния кофе пах ещё лучше, горячий пар приятно обволакивал лицо, расслабляя и поднимая настроение. Чёрт, если она всё готовит так же, как этот напиток богов, то кому-то крупно повезёт залучить это маленькое сокровище к себе на кухню. Я сделал длинный медленный глоток, позволяя терпкому напитку скользнуть по языку и вниз, до самой глотки, пока, наконец, понял, что этот счастливчик - я, так что разбираться с привалившим счастьем тоже предстояло мне.
Я начал с того, что сел на ближайший стул и вытянул ноги перед собой, продолжая обнимать ладонями горячие керамические бока кружки с амброзией. Кухня в моём доме не самая обжитая комната, обычно я захожу сюда только для того, чтобы закинуть в микроволновку очередную коробку из отдела замороженных полуфабрикатов или включить кофемашину, и иногда, очень редко, Сэди хозяйничает тут, задавая работы кастрюлям и сковородкам таким же сияющим, как в тот день, когда я приобрёл их в супермаркете целым набором, чтобы забить полки. Но, надо признать, здесь довольно уютно. Это одна из трёх комнат, которая не смотрит на озеро, а повёрнута лицом к небольшой лиственной роще, обступающей дом с тылу. Окно здесь маленькое и вечно находится в тени, так что и в самой кухне всегда стоит полумрак, если только не включать свет. Мебель, как и везде, деревянная: навесные шкафчики там, всё как полагается, большой стол, угловой диван и три стула со спинкой, доставшиеся мне от старого хозяина. Плита работает от газового баллона, и я так давно её включал, что и забыл, пуст он или полон.
- Хм, - пробормотал я как заправский мыслитель, Скотти закончила говорить, и я почувствовал, что образовавшуюся паузу придётся заполнить мне, хотя я понятия не имел, о чём её спрашивать сперва; ох, и задала мне эта пигалица пищи для размышлений, к которым я совсем не привык! - Сколько тебе лет, Скотти?
Поинтересовался я, выигрывая время. Подначки на счёт моей памяти и количества бывших вынуждал меня чувствовать себя неловко, а этого я уже успел перебрать, и прямо-таки начинал злиться на неё за то, что одним своим существованием Скотти словно укоряла меня за беспутно прожитую жизнь. Да, я не ангел. Я - безответственный человек, который к своим тридцати шести годам не посадил ни одного дерева, не вырастил сына, да и дом просто-напросто купил вместо того, чтобы построить своими руками. И вот, оказывается, я вполне мог бы оказаться отцом, если не этой девчонки, то другого, пока незнакомого мне, подростка. Простая, в общем, мысль, но слишком тяжёлая для переваривания, если ты к ней не был готов.
- Я должен знать, сколько осталось времени до твоего совершеннолетия, - пояснил я и даже умудрился улыбнуться. - Ты что, поссорилась с матерью? - наверное, мне стоило бы провести с ней воспитательную беседу на тему отношений с родителями, но я был не в том положении: я и сам, по большому счёту, смотал из дома, и я был тем нерадивым отцом, который бросил Скотти ещё до рождения, а ещё я ни черта не знал о её жизни или о ней самой, и мог полагаться лишь на её слова, которые могли оказаться правдой или нет. - И решила предложить мне свои услуги шеф-повара в обмен на крышу над головой... и что ещё? - я вздохнул и отпил ещё кофе, который бодрил и успокаивал ровно настолько, насколько мне требовалось. - А если твоя мама нагрянет сюда с полицией? Меня арестуют за растление малолеток, или у тебя и на этот случай есть план?
Я немного помолчал, чувствуя себя крайне дезориентированным. Разговор с давно потерянным чадом явно уклонялся от обычного шаблона. Я прямо-таки кожей чувствовал, что всё идёт совсем не по плану. На данном этапе мне полагалось рыдать у неё в объятьях или же тащить её для проверки к ближайшему детектору лжи, но оба варианта были какими-то несимпатичными. К тому, чтобы лапать незнакомого ребёнка я не был морально готов, и никаких детекторов поблизости не наблюдалось. И потом, какая мне разница - лжёт она или нет? Скотти сидела здесь, живая и очень настойчивая, так что иметь с ней дело мне пришлось бы в любом случае.
- Я понимаю, что искушение слишком большое, но, может, ты не будешь шпынять меня моими прошлыми грешками? - попросил я, отдаваясь на милость судьбы и Скотти, за такой прекрасный кофе я должен был ей хотя бы это. - Расскажи лучше, чего ради ты поехала в такую глушь. У тебя что, нет друзей, Скотти? Или ты убила кого-то, а теперь скрываешься? - надеюсь, блин, что это не так. - Или захотела на меня поглядеть?..
Словно я оживший доисторический мамонт. Да ведь для неё оно так и есть, должно быть.

Кто-то мог бы задаться вопросом: какого чёрта я вообще пустил эту пигалицу, вместе с её историями в духе индийского кино про давно потерянных детей, с её кофейными кружками, её самоуверенностью и гонором к себе на порог? Кто-то мог бы сказать, что в обществе, живущем под постоянной угрозой мирового терроризма, это был крайне опрометчивый и легкомысленный поступок. Хэй, да кто же спорит? Просто я - бездельник, у которого есть несколько свободных часов, чтобы потрепаться с молодой и (надо признать это сразу) весьма симпатичной, хотя и настырной особой. Конечно, она могла дурить мне голову, как делает это ваш банковский поверенный, но, поскольку она оказалась первой, кто взял на себя труд вытащить меня из пыльных уголков истории, встряхнуть, хорошенько рассмотреть и признать годным в качестве рабочего материала, я слушал её с настоящим интересом. Это было свежо и здорово бодрило - идея примерить на себя почётную миссию отцовства прямо-таки пробирала до костей. Даже если она врала, она делала это весьма лихо и с таким стилем, которого у меня никогда не было.
А вот закатывать глаза не стоило, ей это совершенно не шло. Как будто Скотти вдруг решила примерить на себя платье с чужого плеча. Я видел эту девчонку в первый раз, и я тот ещё физиономист - да-да, у меня на физиономии одно написано: этот лох схавает всё ваше дерьмо и попросит добавки - но даже у меня возникло чувство, что она куда более зрелая личность, чем говорят цифры в её паспорте. Семнадцать лет, ё-маё! Ну, допустим, это не год, это целых четыре. Хотя через год я смогу выдать её замуж. Наверное. Вот срань, о чём я вообще думаю? Я что, реально собираюсь оставить её жить у себя?..
Я смерил Скотти взглядом, прикидывая шансы, что маленькая пиявка отцепится сама собой. Можно было бы пригрозить ей врачебной экспертизой, полицией, звонком родной матери, которая - вот так сюрприз! - оказывается вообще была не приделах. Но кого я обманываю, в конце-то концов? Для всех этих телодвижений пришлось бы слишком долго напрягаться, а местный шериф и отличный парень, чем-то похожий на Кевина Бейкона в его лучшие годы, хотя и считался моим приятелем, но неизвестно, кто из нас со Скотти окажется в худшем положении, если сейчас сюда нагрянет представитель власти. Пока она не открыла окошко для своего приятеля, чтобы под покровом ночи пристукнуть меня в собственной постели и обчистить (правда в доме у меня почти нечего выносить, не считая запасов не самого дешёвого бухла да приблудного кота, который, время от времени, заглядывает ко мне на миску рыбы), я был уверен, что возраст и сила актёрского мастерства окажутся на её стороне.
- Хм. Ну, допустим. Крыша так крыша, - послушно согласился я, потягивая кофе, но понимая, что сейчас предпочёл бы куда более крепкий напиток, для лучшего усвоения, так сказать, и плевать, что солнце за окном ещё стоит высоко, я уже давно был выше таких мелочей. - И я не собираюсь читать тебе лекции, Скотти. Мне квалификации не хватит, - отвесил я неуклюжую остроту, мозг мой, всё ещё пребывавший где-то на Таите во внеплановом отпуске, после "радостных" известий на похмельную голову, отчаянно пытался обработать всю полученную информацию, пускай и с небольшой задержкой, в частности, я старательно искал в памяти малейшую зацепку, откуда мне могла быть знакома фамилия "Скотт", но кроме шотландца Вальтера и моего бывшего звуковика на ум ничего не приходило, никаких ассоциаций вообще. - Ох, ну хоть у кого-то у нас с конфликтами всё в порядке. Это точно не семейное.
Съязвил я, но без души, как-то вяло и по инерции, слишком уж меня беспокоило слово "убийство", так легко слетевшее с нежных розовых губ моей новоиспечённой дочурки. Чёрт, я надеюсь, что она сейчас прикалывается надо мной. Или что это была собака или котик. Нет, я ни в коем случае не поощряю убийства животных, чтобы вы знали, но всё-таки лучше так, чем пятнадцать лет за преднамеренное. Надеюсь, это хотя бы был парень, которому стоило отстрелить яйца. Нет, быть отцом - это точно сложнее, чем я себе представлял.
- Так, блин, ты-то как узнала, что я - твой предок?
Наверное мой слэнг слишком устарел для этой, - как их там сейчас называют? чикса? - но Скотти продолжало бомбардировать меня новостями одна другой круче, поэтому мне как-то трудновато было держаться молодцом и оказывать свою удаль. Её мать не знает, что я - отец её ребёнка? Вот это поворот, как говорится. Нет, в такое даже мне было трудно поверить, хотя, как убеждает нас Голливуд, в реальной жизни возможно и не такое. Да только я был слишком трезв, чтобы принимать подобные известия без некоторой доли скепсиса.
Который Скотти немедля поспешила разрушить самым низким, и самым действенным приёмом из всех, которыми господь наградил своих самых хрупких и самых коварных созданий - пигалица просто кинулась на меня, как будто собиралась повиснуть на мне словно маленькая обезьянка. И я застыл на месте, совершенно потеряв способность двигаться, только моргал глазами, машинально раздвигая руки, чтобы принять её в свои объятия - кто бы знал, почему? Остатки мозгов, ещё не окончательно запутанные и сбитые толку уверенным девичьим щебетом, сделали мне ручкой и подпрыгнул куда-то вверх, чтобы уплыть к потолку как на воздушном шаре, оставляя голову пустой и лёгкой, не считая идиотской улыбочки на губах, так и застывшей там, пока девчонка, резко притормозив в самый последний момент, хватала стул и ускользала от меня как розовая мечта.
- Да... да, Джейк будет в самый раз, отлично, - уверяю я, прочищая пересохшее горло и неуклюже пытаюсь вернуть себе остатки самообладания, поднимая правую руку, чтобы почесать в затылке, хотя зудит у меня совсем не там. - Кофе не тостуют, Скотти, - даю я самый первый в своей взрослой жизни отеческий совет, поднимаюсь и иду к дальнему навесному ящику, чтобы достать оттуда початую бутылку коньяку - Мартелл будет в самый раз, я считаю, и разливаю его по пузатым бокалам: себе и, совсем немного, на донышке, для пигалицы, которая проделала весь этот путь, чтобы найти меня и устроить такое представление, пускай оно лишь ярмарочный балаган, но свою награду девчонка заслужила. - За встречу, - провозглашаю я сдержанно, раздавая выпивку направо и налево, а потом делаю первый глоток за сегодня, и он обрушивается в пищевод горячим комком блаженства. - Добро пожаловать на озеро Команчи, Скотти.
Я больше не задаю ей вопросов. Таких, например, как: а закончила ли она школу? Или где зарыт труп - вот этого я точно не желаю знать, особенно если мне предстоит предстать перед членами Жюри. Я просто смотрю на неё и думаю, что завтра, наверное, мне придётся её прогнать или она уйдёт сама, получив то, что ей нужно. но в моей размеренной рутине жизни это самое интересное приключение за последнее... за всегда. И, наверное, не худшее, что могло бы произойти.
- Думаю, ты можешь переночевать, всё равно до завтра обратного автобуса не будет. А там мы разберёмся, что и как. Подходит это тебе?

Я не был самым смышлёным парнем в школе, не был любимчиком учителей (не считая одной симпатичной молодки, преподавательницы математики, ведшей курс в моей старшей школе, но она слишком быстро лишилась своего места, потому что я оказался не единственным мальчишкой, которому она симпатизировала, знаете ли). Глядя на меня, в общем, сразу можно сказать, что я - отнюдь не человек науки. То, что меня интересовало, всегда лежало в областях далёких от страниц учебников, ближе к реальной жизни или к тому, что мне казалось реальностью, в самом лучшем её понимании.
Очевидно, мозги Скотти унаследовала не от меня. Да и не от мамочки, если образ, представляющийся мне по её куцему рассказу об этой, совершенно незнакомой мне, женщине со старой фотографии, хоть сколько-то правдив. Стоило сказать ей об этом, но я не слушаю, наблюдая за девчонкой как змея за опытным факиром. Чёрт, эта шмакодявка знает, как заводить публику. С таким пиар-менеджером, попадись он мне в нужное время, я мог бы продержаться на плаву до тех пор, пока мой продукт снова не вошёл бы в трэнд, как они выражаются. Я весь во внимании, хватая, в свою очередь, свободный стул и усаживаясь по-ковбойски, седлая деревянное сидение с дерзкой уверенностью. Опускаю руки на упирающуюся в грудь спинку, но, после секундного раздумья, беру со стола початую бутылку коньяку и добавляю несколько глотков в бокал - себе. Подумав ещё, доливаю на палец "дочери". Ей это понадобится, когда она закончит говорить, оторвётся от своих папок, памятных альбомов из чужой, неизвестной, жизни, от планов и схем, начертанных быстрой и твёрдой рукой.
Её тонкие пальцы двигаются по бумаге стремительно, точно так же, как её упрямый подбородок, чуть выдающийся вперёд. Я ловлю себя на том, что отыскиваю сходство в наших чертах, даже там, где его, по определению, быть не может. Мягкое округлое лицо Скотти кажется мне улучшенным отголоском моего собственного. А ведь я даже не успел как следует надраться, блин. Мама была бы довольна, она обожала всех своих внуков. В те несколько раз, когда мы созванивались, между моим уходом из дома и её смертью, она только и делала, что нахваливала моих племянников, стоило тем появится на свет. Хорошо, что её было кому порадовать. Но, больше всего, ей, почему-то, хотелось по нянчить моих спиногрызов.
Забавно, правда? Я ни за что не принял бы её за тот тип женщин, кто готов посвятить себя всю, без остатка, заботе о потомстве, поколение за поколением. Да ведь тут никогда не угадаешь. Жизнь - это настоящая лотерея, и я здесь ставлю на тёмную лошадку, постепенно позволяя голосу Скотти, её кружочкам и буковкам, ввести меня в состояние близкое к гипнотическому сну. Когда в ход идут формулы и теоремы, я сдаюсь без дальнейшего сопротивления. Мне в голову не приходит заметить, скажем, что кого-то из кареглазых претендентов на её генофонд она могла бы, лёгким движением руки, выкинуть из представленной колоды, если папаша показался ей не достаточно перспективным.
- Ну ладно, ладно. Твоя взяла. Ты меня убедила, - заверяю я, поднимая обе ладони вверх жестом молящегося инки, киваю, как послушный мальчик, и улыбаюсь, без малейшего намёка на подозрительность, совершенно ручной, что тут сказать. - Ты как, ребёнок-гений или что-то вроде?.. С такими талантами тебе не стоит хоронить тебя в нашей глуши, тут и школы-то нормальной нету, ближайшая в ста километрах к западу. Нет, правда, я в ахуе, - думаю, по моей ошалевшей морде это вполне заметно, но я даю ей шанс оценить всю силу произведённого ею эффекта, демонстрируя себя во всех ракурсах, поворачивая и поворачивая голову направо и налево, будто стараясь отогнать прочь волшебный морок. - Короче говоря, ты провела целое расследование, как самая настоящая Нэнси Дрю. Впечатляет.
Я останавливаюсь, чтобы глотнуть ещё немного из бокала, предлагая Скотти последовать моему примеру или повести себя как девочка-пай и допить кофе, вместо того. Я не пытаюсь сказать ей ничего вроде: мне всё равно пришлось бы пройти экспертизу, чтобы стать тебе настоящим отцом, получить права опекуна и позволить тебе остаться здесь на законных основаниях. Наверное, такие идеи слишком сложны, чтобы проникнуть теперь в мой перегревшийся и размякший от спиртного мозг. Чары пигалицы, серьёзной или улыбающейся, тычущей кончиком аккуратного пальца в свои бумажки, тоже действуют не самым благоприятным образом на мои мыслительные способности. Джейк Донахью выбросил белый флаг на стену своей медвежьей берлоги и готов капитулировать безоговорочно.
Я настолько расслабился, что весь привычный мне внешний мир тоже перестал существовать. Я не думаю о Сэди, которая придёт сегодня, если, конечно, сменит гнев на милость. Я не думаю о куче разнообразного лодочного хлама, сваленного под брезентом в кузове моего пикапа. Но мир напоминает о себе так ловко и вовремя, как только он умеет. Мой сотовый начинает вибрировать, подскакивая на гладкой столешнице как перевёрнутый жук, и я вздрагиваю, протягиваю лапу, чтобы схватить дьявольский гаджет. С экрана на меня хмурится доходяга Билл, сурово и неодобрительно, как будто знает, чем я занят в то время, когда должен был доставить ему его барахло.
- Джейк, етить твою налево, где такелаж?..
Я смаргиваю, потираю свободной рукой лицо, пряча в горсти нерастраченный и очень тяжёлый стон.
- Билл, я тут немного занят. И я выпил, так что за руль сесть не могу. Может, ты сам подъедешь?
Спрашиваю я наугад, но ответ уже знаю заранее. Билл начинает ругаться так, что мой мобильник едва не раскаляется от силы его экспрессии. Я шикаю на трубку и предпринимаю честную попытку спрятать её под себя, чтобы весь этот поток брани не потревожил ушей моей дочери... предполагаемой, конечно же.
- Ладно, погоди... Да заткнись ты, Билли. Сейчас всё будет.
Беспечно обещаю я и нажимаю отбой. Конечно, я не настолько ужрался, чтобы не доехать до мастерской у причала. Фактически, я ещё трезв как стёклышко, хотя любой полицейский в этом штате сможет упечь меня за решётку без всяких проблем. Я смотрю на Скотти и корчу рожу.
- Мне надо отвезти барахло к озеру. Там стоит сарай - это мастерская, где у нас ремонтируют лодки. Я - владелец местного яхт-клуба, слышала о таком? Считай, что теперь знаешь. Ну как, ты морально готова оказать содействие своему старику в противоправном деянии?

Назвать меня морально готовым к отцовству и его последствиям и сейчас нельзя, но у меня язык не поворачивается сказать об этом Скотти, глядя в её ясные и наглые глаза. Почему-то ощущение, будто девчонка надо мной потешается, так до конца и не исчезает, но, "откровенно говоря, моя дорогая, мне на это наплевать"*. В конце концов, как я и говорил уже, взять с меня нечего. Все мои сбережения лежат надёжно спрятанные под надзором личного Цербера-поверенного в крепких стенах банка, а то немногое, что я оттуда забираю, немедленно уходит на выпивку, бензин и другие бытовые нужды, тут на жратву-то едва успеваешь перехватить. Чтобы запустить ловкие хитрые пальчики в каменную копилку Скотти понадобится не только проворный язычок и её цветные схемы с научными формулами, но целая экспертиза, а если она подтвердит наше родство, то - чёрт возьми! - я совсем не против отдать ей всё, чем владею. Этого не так уж много.
Пока что она просит у меня всего лишь крыши над головой, и я согласен приютить девчонку на несколько дней. Может быть и больше. Незаметно для себя я начинаю привыкать к её присутствию, как будто так оно и надо. Зов родной крови? А может быть я просто соскучился по обществу кого-то нового, незнакомого. Кого-то молодого и свежего, кто не орёт на меня, не плачет и не смотрит осуждающе, хотя у Скотти как раз есть на это право, учитывая то, на что она претендует. Плакать она точно не собирается, лицо у неё востренькое, ясное и спокойное, только любопытное слегка, и в карих (как у меня, чёрт) глазах светится очень далёкое, очень туманное ощущение собственного превосходства и знания чего-то эдакого, никому больше непонятного. В семнадцать-то лет, покажите мне того, кто этого не имеет. В возрасте Скотти даже я считал себя исключительным, да таким и оказался - исключительным балбесом.
- Ладно тогда, поехали.
Я на секунду теряюсь от её решительного хлопка небольшой, но довольно тяжёлой ладонью по моему едва прикрытому хлопковой тканью футболки плечу, не сразу понимаю, как отреагировать, а когда протягиваю руку, чтобы потрепать её по волосам этаким неопределённым жестом симпатии от взрослого ребёнку, она уже ушла из радиуса досягаемости. Может оно и к лучшему, я не уверен, что поступить так было бы правильно. Я вообще ни черта ни в чём не уверен, но небольшой градус в крови позволяет мне ориентироваться в пространстве и времени немного лучше.
Не тратя времени на долгие сборы с переодеванием, у нас там не светский раут, я накидываю на плечи фланелевую клетчатую рубаху, такую же истёртую, но ещё не драную, как джинсы. Пуговицы не застёгиваю, термометр снаружи показывает плюс двадцать три, и я, ещё немного помедлив, сгребаю с полки в прихожей солнцезащитные очки, цепляю их на нос. Из меня такая хреновая рок-звезда, что даже авиаторы не придают мне крутости. В них я скорее похож на неуклюжего рэднека, выписавшего крутой аксессуар по каталогу. Да и плевать. подхватываю ключи и делаю жест, что-то вроде приглашающего поклона, указывая Скотти путь к нашей карете. в её актёрских способностях я не сомневаюсь, в состоянии собственных рук твёрдо держать баранку, тоже. Но вы можете назвать этот поступок безответственным - хэй, да не в первый раз!
- Ну-ка, юная леди, не выражайся, - командую я голосом профессионального брюзги, и впервые в жизни чувствую себя на месте тех старпёров, которые так бесили когда-то юных нас, казались непостижимо занудными и древними, и эта рокировка почему-то веселит меня. - У Билла золотые руки, которые будут кормить нас весь мёртвый сезон, поэтому относись к старику с уважением, - продолжаю молоть я, сам не вслушиваясь в ту чушь, которая вылетает изо рта. - Запрыгивай, - командую Скотти, придерживая для неё открытой дверцу высокой кабины и слежу, пока она устраивается на пассажирском кресле, не нужно ли подсадить, только потом обхожу пикап спереди и устраиваюсь на своём месте, не торопясь пристёгиваться, но сразу же лезу за пачкой сигарет, спохватываюсь, смотрю на неё искоса. - Не против?
Я выигрываю время, пока прикуриваю и затягиваюсь, выпуская дым в низко опущенное окно, пока выруливаю от дома на ухабистую тропинку, ведущую к трассе, лишь немногим приличней этой раздолбанной дороги, которая соединяет мою берлогу на отшибе с причалом у озера. Нас трясёт так, что зубы выбивают крупную дрожь, щелчками кастаньет отдающую прямиком в череп. Мотор рычит от натуги, а я несколько раз едва не прокусываю насквозь фильтр сигареты и собственной язык. Я всё ещё не ответил на её последний вопрос, и хочу наивно надеяться, что Скотти про него забудет. Рассказывать ей о Сэди мне, по какой-то причине, неприятно. Может потому, что она лет на десять моложе её матери? Нехорошее предчувствие грызёт меня, ведь я понимаю: останься Скотти здесь хоть на недельку, встречи будет не избежать. Наконец мы съезжаем на относительно ровную почву, и когда дух перестаёт вытрясать из самых печёнок, я меняю сигарету на новую, а потом делаю широкий жест рукой, как бы представляя своей дочери изжелта-серые, скудные на зелень каменистые окрестности озера Апачи, решая немного побыть гидом.
- Вот в такой глуши я и обитаю, - ухмыляюсь я, киваю налево, туда, где ответвление дороги, похожее на то, что недавно нас с ней едва не прикончило, устремляется к едва видной в отдалении кучке строений. - Там ферма МакТагарта, именно они выращивают тех курочек, которых продают во всех местных кафешках, которых тут целых два. Не какой-то там тебе KFC. Посёлок туда, дальше на север, ты его сегодня проезжала, - болтаю я, на секунду задумываясь, как ей до меня удалось добраться-то, здесь пешком километров пять, не меньше, потом отвлекаюсь, поворачивая к озеру и на ходу показываю ей чуть видные в зарослях деревьев на дальнем берегу домики. - Вот там скаутский лагерь. Я тебя было принял за сбежавшую оттуда школьницу, но в это время там обычно пусто, - я хмыкаю, сбавляю газ, чтобы не так пылило, чтоб грязь из-под колёс не летела к нам в открытые окна, потому что мы снова катим по покрытой слоем красного песка земле. - А вот и наш яхт-клуб. Смотри сама, какое великолепие.
Я ухмыляюсь, давлю по газам, в двух мерах от уже поджидающего нас Билла. Ему под шестьдесят, точнее сказать сложно. Высокий и худой как жердь, с кожей цвета местной земли, будто пыль впиталась ему в каждую пору морщинистой выдубленной солнцем кожи, а глаза синие, как то озеро, у него за спиной. Редкие белые волосы он стрижёт коротко и носит усы щёточкой, которые ему, как ни странно, даже идут. Билл поднимается с порога раскрытого ремонтного сарая и идёт к нам навстречу в сером рабочем комбинезоне, там и тут запачканном мазутом, поверх клетчатой же рубашки с закатанными рукавами, в левой, рабочей руке у него зажат обух трубки с первоклассным калифорнийским табаком, в котором по запаху угадывается сладковатая нотка чего-то ещё. От раздражения, которое было в его голосе во время нашего телефонного разговора, на лице Билли нет и следа, а когда он замечает Скотти, то оно и вовсе вытягивается от изумления. Мой механик и мастер на все руки замирает не дойдя до нас нескольких шагов.
- Это что ещё за пигалицу ты сюда притащил, Джек?
Он всегда называет меня так, и я, в общем, давно перестал спорить. Больше всего меня беспокоит необходимость сейчас, немедленно, решить, что ответить ему, потому что от этого принятого решения будет зависеть многое. По крайней мере, пока Скотти остаётся тут. Я выпрыгиваю из машины, оглядываюсь на девчонку, и смущённым жестом провожу по своим всклокоченным волосам, как бы собираясь почесать в затылке, но, в последний момент, передумав.
- Это Скотти, - начинаю я из безопасного далека, прокашливаюсь, отчаявшись нащупать почву, ускользающую из-под ног. - Леона Скотт, моя... моя дочь.
Не верю, что сказал это. Билл, конечно, не трепло, но в том маленьком замкнутом мирке, где мы обитаем, новость, влетевшая в одни уши, ещё до вечера переползает во многие. Заявив это вслух, я как бы подтвердил право девчонки на мою опеку, заботу и вообще всё, что ей причитается. Здесь, в глубинке, с этим строго. Если я вытурю Скотти без её согласия после того, то и самому мне придётся удочки мотать, и я прикусываю свой болтливый язык, но что ещё мне полагалось сделать, если я всё время чувствовал на себе её не по годам проницательный взгляд.
- Скотти, - я машу ей рукой, как бы предлагая встать рядом со мной, может быть, даже позволить мне этак по отечески, покровительственным жестом, приобнять себя за плечи, - это Билл Андерсон.
Я жду, пока они поздороваются, пока решат для себя, как им следует опознавать друг друга в этой запутанной системе социальных рангов. Мой взгляд тревожно впивается в лицо пожилого механика, но то остаётся дружелюбно-непроницаемым, и только несколько мгновений спустя Билл произносит без всякого оттенка осуждения или опасного любопытства:
- Не знал, что у тебя уже такая взрослая дочь, Джек.
Да я и сам об этом не знал до сегодняшнего утра, думаю про себя, но только глупо хмыкаю в ответ.
- Что мисс, прогуляешься пока мы с твоим отцом вещи перетаскаем? - предлагает Билл. - Смотреть тут особо не на что, но если хочешь, можешь взять лодку и прокатиться по озеру. Вон ту, вторую с конца, самую меньшую. Купаться пока рано, вода холодновата
Остерегается он напоследок и оглядывается на меня, как бы спрашивая, всё ли верно сделал. Я пожимаю плечами и смотрю на Скотти, предлагая ей самой выбрать, чем занять себя.
______
* "Унесённые ветром".

Ну что ж, кажется, это прошло лучше, чем я ожидал, и я выпускаю из лёгких воздух в длинном выдохе облегчения, хотя и не помню, чтобы задерживал его там, а потом улыбаюсь, совсем как идиот, ведь, честное слово, пару часов назад я эту Скотти и в глаза-то не видел. Почему же я теперь так волнуюсь о впечатлении, которое она - мы оба - произведём на старину Билли? Наверное какой-нибудь психолог, вроде тех, кого мне приходилось посещать в прежние времена концертов и многочасовых записей для снятия стресса (не то, чтобы это помогало хотя бы в половину так хорошо как добрый глоток бурбона), начал сейчас заливать о комплексах и проблемах с собственными родителями. Фигня это всё, я никогда не думал о Билле Андерсоне как о своём папаше, и уж точно не мечтал о том дне, когда смогу представить старику собственных спиногрызов.
Послушная и серьёзная Леона, сверкая своими лисьими глазами, спешит оставить нас вдвоём, предоставив заниматься делами, пока она осматривает окрестности, чего ей, может быть, и не очень хочется - глядеть тут особо не на что, это верно, хотя я и привязался к этому месту куда больше, чем ожидал в самом начале, после спонтанного переезда. Я провожаю девчонку взглядом, скорее заинтересованный, чем обеспокоенный её благополучием, конечно же. Акулы у нас не водятся, да и про маньяков в стиле Джейсона Вурхиса я никогда не слыхал. Обернувшись обратно к Биллу я натыкаюсь на его синий насмешливый взгляд как на стену, от которой меня отталкивает будто я - упругий каучуковый мячик, потерявший направление в пространстве. Я хмыкаю и потираю шею, смущённый и растерянный, и совершенно сбитый с толку.
- Значит, дочка.
Самодовольно повторяет Билл, и я готов врезать ему за этот многозначительный тон, но не могу не испытывать благодарности за то, что он не расспрашивает меня о подробностях. Это дорогого стоит, особенно если учитывать, что я сам ни хрена о них не знаю, не считая того, что скормила мне Скотти, и что может, а может и не быть правдой. Я пожимаю плечами и всем своим видом показываю, что собираюсь тут делом заняться, а не тратить своё время на пустой трёп, откидываю брезент с плотно утрамбованных в кузове ящиков с запчастями и прочим хламом разного назначения. Но Билл не собирается так просто спускать меня с крючка, это точно. Он продолжает посасывать кончик своей старой трубки наслаждаясь расслабляющей смесью табака и травки, которой, иногда, снабжает и меня, глаза его следят за лёгкой фигурой девчонки, застывшей на дальнем конце короткого пирса в позе диснеевской Покахонтас, разговаривающей с ветром, разве что чуть менее уверенной.
- Сэди в курсе? - спрашивает вдруг Билл, и я, от неожиданности, так и замираю с длинным мотком троса в руках, с которым только что возился, чтобы продемонстрировать скопившееся во мне раздражение делового человека, которого заставляют отвлекаться на пустяки. - Или это для неё сюрприз?
Честно? Это последний вопрос который я ожидал услышать от своего работника. До сегодняшнего дня мы вообще никогда не обсуждали личную жизнь, мою или его, если у Билла она имеется, и, похоже, это первый раз, когда подобная перспектива вообще пришла мне в голову, поэтому на секунду я замираю, ошарашенный. Я знаю о Билле только то, что он рассказывал мне, о покойной миссис Андерсон и о давно разъехавшихся детях. Это немного, и вся информация давно устарела, как я внезапно осознаю. В общем-то, он всё ещё здоровый и не слишком старый мужик, и, я предполагаю, что в нашем маленьком тихом захолустье я был бы в курсе его любовных похождений, если бы они имели место быть, но всё-таки. С какого хрена его интересует, что подумает Сэди?
- Билл, я всегда считал, что ты не любишь совать нос в чужие дела.
Заявляю я ему, быть может, немного резко, но я всё ещё выбит из равновесия, и я кидаю ему сверху, из машины, свою ношу, которую Билл ловит с проворством молодого рабочего, укладывает возле своих ног. Он медленно выбивает трубку и убирает её в карман прежде чем присоединиться ко мне, и, спустя минут пять, мы уже вдвоём таскаем барахло из пикапа в сарай, не тратя дыхание на разговоры, но любопытство продолжает сжигать меня изнутри. Между делом и загадками, крутящимися в голове роем назойливой летней мошкары, я не замечаю того, что Скотти не видно и не слышно вот уже какое-то время. Честно говоря, на несколько мгновений сам факт её существования вылетает у меня из головы, что, в общем, не так удивительно, учитывая всё.
Оглушительное тарахтение двигателя моторной лодки возвращает меня к реальности, заставляя поднять голову и посмотреть на тот угол шаткой, сбитой из досок пристани, к которому как раз пристаёт Тонни Миллиган, судя по ходу его посудины, как всегда пьяный в хлам. Тонни приезжает на озеро столько же лет, сколько я живу здесь и, насколько мне известно, начал он эту традицию гораздо раньше. Не знаю уж, как он ведёт себя дома, но тут словно с цепи срывается - глушит алкоголь так, что мне даст фору, и всё бы ничего, если бы не его привычка прыгать в лодку в таком виде и носится по окрестностям распугивая рыбу вместе с зазевавшимися рыбаками и, если повезёт, причиняя мелкие повреждения себе или окружающим. До сих пор, Тонни умудрялся заканчивать свои эскапады вполне благополучно, но сегодня, кажется, он твёрдо решил расхерачить нам настил вдребезги. В потоке брызг доски скрипят, стонут и крошатся, а Билл рядом со мной бросает предпоследний ящик и забористо материться, направляясь к завсегдатаю своей ремонтной мастерской.
- Миллиган, твою мать, какого хрена?
Доносится до меня сквозь шум всё ещё работающего винта. Я раздумываю, стоит ли закончить с разгрузкой одному, осталось совсем немного, а вмешиваться в эти дрязги я не люблю. Строго говоря, Тонни только что нанёс ущерб моей собственности, но он с такой охотой угощает в баре, да и собутыльник неплохой... Вдруг, меня будто молнией в затылок ударяет, так что челюсть отваливается, а глаза выкатываются что у утопленника, и, не задерживаясь больше, я кидаюсь следом за Биллом, на бегу выкрикивая словно очумевшая квочка:
- Скотти, эй! Скотти! Ты цела?
Вопрос не кажется таким уж диким: я не видел, куда ушла девчонка, но последний раз, когда я смотрел, она ошивалась именно там, где сейчас Тонни громит причал тараня его боком своего чёрного монстра, предварительно хорошенько окатив доски мощной волной. Если он застал мою дочь врасплох, если она потеряла равновесие от этой тряски, то легко могла свалиться прямо в воду, и хорошо, если не под работающий винт. Ох блядь! Это точно моё везение: познакомиться с дочерью утром, чтобы уже к обеду её укокошил нажравшийся до розовых слоников псих.