[год 2012. Луизианна. Лафайетт]
- И я говорю Вам, покайтесь! Услышьте Бога! – из шипящих динамиков доносятся слова восторженного циркача-проповедника.
- Мы снова в дерьме, Марти? – саркастично усмехается Кол, а потом откидывает голову на спинку сидения.
В машине Харта жарит как в чёртовом аду. Пот стекает каплями по лицу. Солнце, кажется, планирует наконец окончательно выжечь этот проклятый штат дотла.
А Раст думает лишь об одном – почему всё это никак не может закончится?
[за два дня до]
Голова раскалывается.
Этот факт Раст Коул готов с уверенностью констатировать сразу же, как только открывает глаза. Осознание остального приходит не сразу. Постепенно пробирается сквозь пелену помутневшего от алкоголя разума, прорывается с трудом, по крупицам, вырванными фрагментами, которые в хаотичном порядке складываются в мозаику, детали которой никак не желают вставать на заранее отведенные им места.
Когда Марти звонит Расту, на часах уже половина третьего ночи, а в Расте по меньшей мере двенадцать стопок текилы и три стакана дешевого пива.
Харт заплетающимся языком несет что-то о трупе. О мальчике. Об убийстве.
Марти говорит – знаешь, чувак, это всё так похоже на дерьмо, в которое мы вляпались с десяток лет назад.
А Коул слишком пьян и ему кажется, что ему всё это привиделось.
Точнее, он надеется на это. Всем своим старым прокуренным сердцем, догнивающим где-то меж ребер. Раст кладет трубку и обещает подумать над этим завтра.
О своём обещании он вспоминает примерно за три секунды до момента, когда на утро в сознании наконец всплывает собственное имя. И он несказанно рад тому факту, что по крайней мере в этот раз оно не застывает на языке призрачными отголосками, сравнимыми разве что с отвратительными хлюпающими звуками, издаваемыми унитазом, который страстно желает вытолкнуть наружу всё, что скопилось в нём за пару последних недель.
(в случае с Растом счёт идет на годы. и как только он вспомнит, сколько ему на самом деле лет, это дерьмо окончательно выльется ему на голову)
Реальность снова и снова разрывается на куски. И единственные факты, в достоверности которых Коул уверен совершенно точно, это:
а) какой-то мальчишка мертв
б) Марти нужна его помощь
в) он вчера слишком много пил
г) он снова не смог придумать причины, чтобы быть трезвым.
[тот день]
- Кэл Тартт, Марти. – почти кричит Коул, тыча в лицо Харту бумажкой с досье. – Кэл, блять, Тартт. Мальчишке было всего шестнадцать.
Расту хочется схватиться за собственную голову и рвать на себе волосы. 
А ещё больше – схватиться за голову Марти. И разбить его отвратительную рожу о своё колено, наблюдая, как кровь будет медленно стекать по подбородку.
Возможно, - на мгновение думает Раст, - Харт захлебнется собственной кровью. И умрет. Прямо на полу. В своем кабинете. В отвратительно растекшейся бордовой луже, смешанной с блевотиной.
Но Коул вовремя вспоминает о том, что Марти обладает просто несказанно фееричной живучестью. Поэтому просто решает прострелить ему колено на случай чего.
Делать друг другу больно, а потом отползать по норам зализывать раны – уже слишком привычно.
- Блять. Блять. Блять. Какого хуя, Марти? – Кол на взводе. И, кажется, сходит с ума. – Какого хуя ты не позвонил мне сразу?
Раст – это одержимость, паранойя, отвратительно блядский характер в одном флаконе. И всё это в квадрате. В момент, когда события напоминают ему о прошлом, эти отвратительные качества обостряются в нём в несколько раз. И сейчас наступает именно этот момент.
Вены на руках вздуваются и набухают, синими дорогами прорезая себе путь сквозь грубую кожу, изрядно почерневшую от постоянно палящего солнца. В Луизиане оно практически никогда не сходит с неба. Застывает на круглый год, выжигая сухую землю частыми пожарами и рушит чужие судьбы.
И если для установления реальности первого факта ему понадобилось около двух месяцев, то вторую вещь он понял практически сразу. Но так и не нашел причины, почему до сих пор отсюда не уехал.
Он остался смотреть на убийства тех девушек, на прогнивающий город, на лица всех этих людей, абсолютно отвратительных ему.
Он просто остался.
И Коул почему-то винит себя.
В том, что те девушки погибли.
В том, что штат приходит в упадок.
В том, что этот парнишка попался под руку какому-то психопату.
В том, что Марти не посчитал нужным известить его сразу же, как только узнал о произошедшем.
И додумался позвонить только лишь в тот момент, когда Раст был вусмерть пьян, а пальцы какой-то молодой девицы похотливо скользили вверх и вниз по его бедру.
В том, что этот хуесос Харт обязательно получит по лицу.
Последний пункт вообще без вариантов.
[через 4 часа]
- Покайтесь и обретете бессмертие! П-о-к-а-й-т-е-с-ь! – хриплый, въевшийся в сознание голос завершает свою проповедь. Последнюю фразу блядский оратор растягивает даже не по слогам: произносит по буквам, надеясь, по всей видимости, на создание особого эффекта. И это у него вполне получается.
Раст раздраженно ударяет рукой по приборной панели, попутно вырубая надоевшее радио. Коул так и не нашел объяснения тому, какого хуя они слушали с Марти эту муть всю дорогу. Все двадцать пять минут. Раст, кажется, успел просчитать про себя каждую секунду. А ещё запомнить наизусть практически каждое слово.
Когда они подъезжают к церкви, солнце начинает заходить за горизонт, но по-прежнему дребезжит в окнах ближайших домов. Глаза слепит даже через темные стекла очков. Раст чуть приспускает их, прикрывая ладонью глаза и устало потирая переносицу.
Голова раскалывается на части. Где-то в глубине сознания отголосками так и продолжает звучать одна единственная фраза.
Покайсяпокайсяпокайся.
Марти что-то говорит ему (или Коулу это только кажется?), притормаживая у истоптанной клумбы у входа, но Раст не разбирает ни слова. Он лишь качает головой в ответ и стремительно выходит из душного салона автомобиля, надеясь, что на открытом воздухе ему станет легче. Но он опять ошибается. 
Ошибка за ошибкой. Снова и снова. Остается верить, что они снова не будут стоить кому-либо жизни.
- Надеюсь, ты ничего не перепутал с адресом, старый мудак. Не хотелось бы тащиться сюда через это адское пекло почём зря. – невесело усмехается Раст.
Но чувствует странный прилив сил.
Всё же, он скучал по этому.
Когда проходит пара лет. Когда затягиваются все старые раны. Когда запах пороха окончательно выветривается из машины, квартиры и легких, сменяясь запахом дешевого алкоголя и пота. А ещё отвратительным ощущением одиночества, которое раньше казалось Коулу чем-то спасительным, но теперь давящим на плечи.
Марти и это блядское убийство – единственное спасение от этого дерьма.
Но им предстоит тяжелая работа. И они должны сделать её максимально хорошо.
Коул толкает тяжелую металлическую калитку, тут же отдергивая руку и шипя что-то неприличное себе под нос. Раскаленное жарой железо больно обжигает пальцы, заставляя кожу вздуться и покраснеть. В месте соприкосновения возникает неприятное ощущение. И Расту кажется, что плавится не только воздух, но и он сам. Причем плавится явно изнутри.
- Как его имя? – небрежно бросает Коул через плечо в адрес Марти, имея ввиду этого идиотского пастора, с которым им предстоит беседовать.
У Раста отвратительная память на имена. Память на лица – гораздо лучше. На все эти морщинки, родинки, длинные носы, глубоко посаженные глаза и не сползающие с лица искусственные улыбки. Имена не важны. Главное – запоминать лица.
Среди лиц всегда может оказаться твой будущий супруг, твой внебрачный ребенок, твои двенадцать присяжных, твой убийца.
Но лучше всего у Коула развита память на мертвых.
Найди этого пастора мертвым в глубине какой-нибудь сточной канавы, Раст бы его точно запомнил. Его изломленное тело, изуродованное дикими зверями лицо, отвратительно пахнущую выгоревшую на солнце кожу, слезающую с костей практически с мясом – всё это совершенно точно отложилось бы в памяти Коула.
Покайсяпокайсяпокайся.
Мысли мешаются в голове. Под ногами неприятно скрепит белый песок, небрежно разбросанный по ведущей ко входу в церковь дорожке.
Раст размеренно считает свои шаги.
Четырнадцать средних и медленных от калитки до тяжелой, украшенной непонятной резьбой деревянной двери.
Это почти семь больших и стремительных.
Семь.
Как семь египетских казней, последней из которых суждено выжечь всё огнём. И Расту кажется, что они уже дошли до именно этой стадии.
Дверь под его весом скрепит, медленно отворяясь. На этот раз Коул делает всё не так стремительно, а с долей осторожности. И хотя дерево нагрето не так сильно, кожу всё равно обдает неприятным теплом, заставляя обожженные пальцы заныть в два раза сильнее.
Каждый вычеканенный шаг Раста гулом отлетает от потрескавшегося мраморного пола – жалкое напоминание о былом величии, если такое вообще когда-либо было.
Расту хочется убраться отсюда. И желательно, как можно скорее.
- Эй, есть тут кто? – спрашивает он в пустоту.
Голос Коула разносится по залу звенящим эхом. И от этого становится ещё более неуютно.
Он никогда не любил церкви и религию, но всегда вешал пару крестов у себя в квартире. Почему-то это казалось правильным. И сейчас он надеется, что это не сойдет за богохульство. И ему не придется гореть в аду ещё и за это.
В конечном итоге, это не зад обколотой героином дешевой проститутки, не флаг со свастикой и не сатанинская библия, а всего лишь абсолютно белая стена в его полупустой квартире.
Но на всякий случай, Раст обязательно поинтересуется об этом у этого блядского священника. Если только он не окажется убийцей. Принимать советы от повинных в детских смертях ему не особо охота.