Вязкая муть затопила сны почти сразу. Отравила их, сплела с реальностью в тугой узел, затянула крепко, намертво, чтобы шальным круговоротом образов напомнить о самом главном. Разбудить память, а там, наверняка, проснется и её обладатель.
Эрран открыл глаза, но сонное марево залепило их чернотой. Из темноты проступило лицо кардинала Ховарда, вслед за которым, будто красочные пятна по мокрой бумаге, расползлись очертания знакомого кабинета в Ортерне.
Места, откуда всё началось. Откуда всегда всё начиналось.
Память услужливо вписала еще один образ: женская фигурка, в каждом движении и слове которой – звенящий вызов и лихорадочное желание доказать, добиться, достичь. Блеск стали в брошенном взгляде. Смазанная неправильность в коротких, по-мужски остриженных темных волосах.
И его, Эррана, собственное раздражение.
Именно так всё и начиналось.
Светские редко просили помощи у Ордена; служить гордыни и самолюбию им казалось предпочтительнее. Либо тянули до последнего, либо попросту хватали первого виноватого и тащили в петлю. Нередко, Инквизиции самой приходилось вмешиваться в дела, и уже её следователи разворачивали откровенно невиновных с полпути к палачу, а после вдумчиво и добросовестно распутывали клубок обвинений.
В этот раз просьб о помощи не было – было требование.
Скайли Майер оказалась из тех, кто имел полное и даже официальное право требовать. Требовать сотрудничества, помощи, людей; сверкать глазами на кардинала и давить на него, не приемля отказа. Ритт помнил, как посмотрел на него Ховард после заверения, что Инквизиция приложит все свои усилия и опыт, что выделит лучшего следователя; может ему и показалось, но в зрачках кардинала таился смех.
Конечно, кому, как не Эррану с его собачьим характером, возиться с напористой дамочкой из светских дознавателей... Этакая изящная и тонко разыгранная месть.
Он злился, хмурился, опалял холодом, однако облечь своё недовольство в слова так и не посмел. Назначение проглотил, но не смирился.
Дело, с которым пришла Скайли, ему не нравилось. Слишком много вопросов вызывало, слишком много пробелов хранило. По всему выходило, что был некий человек – Мишель Ранье, – ни поймать, ни достать которого упорно не получалось. Преступник, шпион, диверсант, вор – Скайли чеканила слова, и каждое ложилось на образ подозреваемого отвратительным и страшным клеймом. Финальным штрихом стало обвинение в малефиции, для чего и требовался представитель Инквизиции – подтвердить сей факт и, с учетом опыта в подобных делах, помочь в задержании.
А еще она очень настаивала на костре для этого человека. И Ритту это не нравилось еще больше.
Майер знала место, где на этот раз появится малефик, и всю долгую дорогу туда Эрран пытался добиться от неё других ответов. Тех, что звучали в кабинете кардинала, было недостаточно, за ними таилось нечто большее, настоящее. Однако либо все недоговорки ему привиделись, либо Скайли была умна и мастерски дурила ему голову.
Впрочем, она действительно оказалась умна. И, спустя какое-то время, Ритт признал, что первое впечатление о ней было обманчивым.
Через пару суток пути вся спесь, запальчивость и ярая напористость осыпались со Скайли серой дорожной пылью. Под ними оказалась обыкновенная молодая женщина, с затаенной усталостью в светлых глазах и привычкой закусывать губу в беспокойной задумчивости. Она так же совершенно обычно закидывала ногу на ногу, садясь за стол, крутила на пальце тонкое серебряное колечко, ласково улыбалась случайным детям. Пожалуй, её даже можно было назвать привлекательной. С этой короткой стрижкой, в мужской одежде и с цепкими повадками, воспитанными следовательской работой. Дурной огонь всплескивал в её глазах лишь при упоминании Мишеля. Эрран наблюдал за этим пламенем и оно виделось ему частью того большого костра, на который так жаждала отправить колдуна госпожа дознаватель.
А потом было горное озеро с мудреным названием, селение в несколько домов на его берегу и бесконечное в своей тягучести ожидание. Не было только обещанного малефика. Не было, вообще, никого, кроме их двоих и местных жителей в полтора десятка душ. Засада на колдуна приобретала оттенок раздражающей нелепости, однако Скайли уверяла, что они прекрасно справятся вдвоем, что колдун не станет сопротивляться так уж рьяно и нужно лишь еще немного подождать.
Он ждал. Маялся, злился, привычно скалил зубы, что тот хозяйский пёс, вынужденный каждый день истаптывать двор, меряя его длиной цепи. Ждал и не замечал, как что-то медленно меняется, чтобы стать чем-то иным.
Ожидание переплавилось, наполнилось смыслом, цветом. Раздражение улеглось, как укладывалась озерная гладь в безветренный день. Прогулки в горах со Скайли стали чем-то привычным и приятным. Он даже позволил себе забыть о главной причине их ожидания – забыть осторожно, наполовину, когда одна часть мыслей отрицает, а вторая цепко держит то самое важное.
И, наверное, только Богу известно, удалось бы ему обмануть себя или нет, если бы не эта ночь…
– Эрран! Эй!
На этот раз он действительно открыл глаза. Резко, будто и не спал. Будто и не маяла его та сонная круговерть образов, в которой он барахтался, как угодивший в смолу муравей. Глянул в светлеющее в темноте лицо; Скайли от неожиданности отшатнулась, заметив его осмысленный взгляд.
– Озеро, – торопливо произнесла она. Голос её дрогнул болезненным нетерпением. – Быстро!
Ритт оказался на ногах раньше, чем успел определить само усилие. Сапоги, рубашка, пояс с оружием – движения были четкие, но какие-то механические. Он не мог сообразить, что не так. Беспокойство пришло разом, затопило темной соленой волной, и чем больше он в него вслушивался, пытаясь различить причину, тем тревожнее ему становилось.
Он понял внезапно, и озарение оказалось сродни ушату холодной воды.
Напряжение.
Вот, что было не так. Вот, чем был пропитан, отравлен воздух. Душное напряжение звенело в нём натянутой пружиной, глушило звуки – или те сами испуганно затихали перед неведомой грозной силой. Так бывает летом перед грозой, когда небо вспучивается черными горбами туч.
Перед грозой…
Брошенный напоследок взгляд за окно выхватил застывшее над озером мерцание.
Рявканье грома догнало их на пороге, и уже через секунду за стенами дома зашумело. Скайли остановилась так резко, что Ритту пришлось выставить руку, ткнувшись ладонью в дверной косяк, чтобы не налететь на неё грудью.
– Это… гроза? В декабре?!
Где-то наверху скрипнули доски пола, сквозь грохот воды за дверью смазано доносилось собачье поскуливание.
– Это малефик, – сквозь зубы процедил Эрран, рывком поднимая воротник, хотя от дождя, который остервенело гремел за порогом, он был слабым спасением. Бежать же за плащом уже не было времени. – Ты ведь еще помнишь, зачем мы здесь?
Та оглянулась, сердито сверкнув глазами – вопрос инквизитора её задел.
Влажный холодный воздух бросился в лицо через распахнутую дверь. Скайли метнулась ему навстречу первой, только бряцнул о пряжку ремня тяжелый арбалет, со злой досадой выхваченный из рук следователя. Бежать сквозь мутную пелену дождя сначала пришлось наугад, потом озеро обрисовалась в грозовой хмари белой кромкой льда, которым схватывалось по берегу каждое утро. Под ногами застучала гладкая озерная галька.
Человеческую фигуру Ритт заметил почти сразу. И на секунду даже не поверил; темный силуэт, подсвеченный мерцанием, остановился достаточно далеко от берега, где глубины хватало с избытком, чтобы уйти под воду с головой… Однако человек стоял почти у самой поверхности так, будто под водной гладью таились деревянные мостки.
Эрран остановился на полосе ломкого льда, Майер же запальчиво шагнула к черной воде, но он бесцеремонно схватил её за локоть.
– Не будь дурой!
Та раздраженно повела плечом. И в ударившем сквозь шум дождя окрике отчетливо зазвенела злость:
– Ранье!
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Поток воды, льющейся с небес, поутих, дождевая пелена поредела. Больше не приходилось часто смаргивать, напрягая зрение и сгоняя с ресниц тяжелые капли, чтобы не упустить из виду человеческую фигуру. Эрран недоверчиво нахмурился – на миг ему показалось, что обернувшийся колдун улыбается. Улыбкой не вызывающей – ровной, а оттого увиденной неясно, едва отмеченной в острой вспышке зарницы. Но если улыбка еще могла привидеться, то та обреченная покорность, с которой малефик шагнул к берегу, просматривалась в нём особенно ясно.
Всё так, как и говорила Скайли: без сопротивления…
Но почему он даже не попытается?
Время понеслось обрывками цветастых образов и ощущений: проснувшийся холод, успешно подавляемый до этого момента; мелодично звякнувший о камни шар, поднятый тонкими пальцами; что-то неуловимо знакомое в чужом лице, что почти сразу окрасилось кровью, исказившей черты.
– Ну как, сойдет за доказательство его прогнившей колдовской натуры? – Скайли с вызовом продемонстрировала свой стеклянный трофей и обратилась к Мишелю: – На что ты, вообще, рассчитывал, а, Ранье? Что ты хотел с этим сделать?
Эмоции, эмоции, эмоции… Майер дышала таким гневом, что это вызывало недоумение.
– Sat! – отрезал Ритт и, поймав горящий взгляд с тенью вопроса, поправился. – Достаточно.
Под мрачным взором Скайли он снова вздернул колдуна на ноги, грубо развернул в нужную сторону и подтолкнул в загривок:
– Шагай. Без фокусов.
Странно, но он не чувствовал ни радости, ни облегчения от завершившегося ожидания. Так называемая засада на колдуна принесла плоды, однако всё, что родилось в его душе в тот момент, нельзя было назвать удовлетворением. Да, был азарт, несмелый, еще неокрепший. А помимо него было еще и скребущее когтями недовольство.
Недовольство и вопросы.
Всё, что произошло сейчас, этот маленький кусочек времени, едва уложившийся в короткую грозовую ярость, был опутан паутиной вопросов. И они множились, путались, растравливали разум требованием ответов.
Теперь это не нравилось ему до тупого остервенения, занозой засевшего внутри.
Оливер – хозяин дома, в котором они остановились – встретил их на крыльце, придержал дверь. Взгляд, брошенный им на колдуна, был полон тревоги и тщательно скрываемого страха перед неизвестным. Скайли что-то сказала ему негромко и резковато; Эрран так и не забрал у неё арбалет, и всю обратную дорогу искоса поглядывал, как та, раздражаясь еще больше, но не выпуская из ладони драгоценный шарик, пытается совладать с тяжестью оружия.
Что же с тобой не так, Скайли Майер?..
Мишеля усадили на стул с крепкой спинкой и прочная веревка с хитрым узлом, известным лишь служителям Инквизиции, стянула его руки. Молчание висело в воздухе карающим мечом. Пока колдуну оказывали прием, Оливер споро развел огонь в очаге, и в доме ощутимо потеплело. Холод дождливой зимней ночи отступил, отодвинулся, оставшись где-то далеко за стенами.
– Ах да, кажется, я не с того начала… Ну что ж, здравствуй, Ранье, – Скайли говорила сдержаннее, однако глаза сверкали, а в словах кипел яд. – Уверенна, ты знаешь, о чем я хочу тебя спросить. Так может, опустим вопросы и сразу перейдем к ответам? Или мне придется вытягивать из тебя по букве?
Эрран не вмешивался, выбрав позицию молчаливого наблюдателя и позволив ей свободно изливать своё раздражение. Выговорится – успокоится; во всяком случае, он на то надеялся. Сбросив тяжелый от влаги фельдрок, Ритт замер чуть в стороне, неспешно закатывая рукава рубашки и изучая колдуна с неожиданно цепким интересом.
Во влажных темных волосах бронзово поблескивали резные цилиндрики бусин, перехватывающих прядки. Размытая дождем кровь больше не мешала рассмотреть лицо, и следователь с легким удивлением отметил, что тот совсем молод. Наверное, лет на десять моложе его самого. Смуглая кожа оттеняла светлый взгляд, и в серых, подсвеченных пламенем глазах, жила какая-то странная обреченность, спокойная и уставшая, принятая своим обладателем в полной мере и без остатка. Эрран тщетно пытался разглядеть в них колючую искру вызова или несогласия, но не находил. Не потому, что парень умело прятал её от знающего взора, а потому что её там не было. Ни тени, ни следа.
Эта видимая разумность делала его личность любопытной и интересной. Но тем непонятнее становилась ненависть Майер…
Ритт склонил голову к плечу, чутко вслушиваясь в собственные ощущения. Взгляд его сделался острее и резче... Было еще и нечто знакомое в том лице. Нет, они, определенно, раньше не встречались, однако что-то заставило память дрогнуть в беспокойстве.
– Мне нужен другой шар. Первый, – прожигая глазами колдуна, Скайли качнула в ладони отобранной стекляшкой. Эрран неожиданно потянулся, взял игрушку малефика у неё из руки, мимоходом отмечая, что женские пальчики разжались с заминкой. – Где он, Ранье? Поверь, будет лучше, если ты расскажешь всё прямо сейчас.
Не те вопросы. Не в том порядке.
Ритт поморщился, разглядывая колдовскую цацку. Шар оказался цельный, но полый внутри. Пальцы холодила плещущаяся в нём вода с ленточками водорослей, и следователь вдруг особенно ясно понял, что вода была из озера. Из зимнего озера. И как она туда попала, оставалось загадкой.
– Нас не представили, – негромко произнес он, и Скайли осеклась, глянула слегка возмущенно. Тишина наполнилась сухим потрескиванием очага. Инквизитор медленно перевел взгляд со стеклянного шара на колдуна, и ничего в том взгляде не было. – Эрран Ритт. Следователь первого ранга по особым делам.
Он все так же неспешно подтянул от стены трехногий табурет, опустился перед колдуном, глядя в глаза спокойно и прямо. Оперся о колено локтем, повернув предплечье так, чтобы Мишель мог разглядеть печать Инквизиции, не сокрытую сейчас рукавом.
– Помнишь, что означает этот Знак? – с нотками благожелательности уточнил Ритт. – Я буду задавать тебе вопросы, Мишель, пока не уверюсь, что ты рассказал мне всё – искренне и полно. Я продолжу задавать их даже тогда, когда ты решишь, будто можешь что-то от меня утаить. И поверь, ты не будешь молчать. Ты дашь мне ответы. А станут они криком боли или словами – решать тебе. Поговорим откровенно?
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Вспышка Скайли вызвала глухое раздражение. Ритт выпрямился, на секунду прикрыв глаза, словно не желая видеть этой безобразной сцены, глубоко вздохнул. Стоило бы одернуть, напомнить о самообладании, однако он знал, что его слова только распалят её гнев.
Ждать…
Он поймал отчаянный, шальной от ужаса взгляд колдуна, и смотрел еще долго, спокойно и безучастно, пока тот не опустил глаза сам.
Ждать.
Вот почему служители Ордена так не любили работать в паре со светскими. Те вечно лезли под руку, как дурные щенки, ломали процесс допроса если не от недостатка знаний, так от нетерпения и нерушимой веры в собственную власть. Всегда стремились контролировать ситуацию, хотя и дураку было понятно, что всё уже давно вышло из-под контроля…
Будь на месте Скайли кто-нибудь другой, тщательно загоняемая вглубь злость непременно бы нашла выход. Но Ритт честно пытался держать себя в руках.
Не сейчас; не тогда, когда ему нужны ответы.
– Трава ведьм…
– Что? – всё еще сердито отозвалась Майер, глянув на него непонимающе. Она явно ждала чего-то другого.
– Трава ведьм, – повторил Эрран чуть громче. Взгляд его блуждал от одной бронзовой бусины в темных волосах к другой. Горький травяной запах сделался узнаваем – а может он ему только казался? – Или «черная трава». Так называют полынь. Раньше использовали, как оберег от ведьм, потом – от диких зверей, теперь, – он хмыкнул, всё так же следя глазами за Мишелем, – от колдовства.
Скайли молчала. Ритт потянулся к голенищу сапога, вытащил короткий кинжал с чуть изогнутым лезвием. Поднялся на ноги.
– И еще от целого ряда человеческих страхов и суеверий. Кстати, поговаривают, особенно успешно отводит молнии.
– Хочешь сказать, что эта его трава не имеет никакого отношения к колдовству? – с вызовом уточнила Скайли, и Ритт почти физически ощутил, как её взгляд прожигает ему затылок. Не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, как та смотрит на него, зло сощурив серо-зеленые глаза.
Еще бы, он же явно пытается выставить её дурой!
Эрран задумчиво осмотрел яркие огоньки свечей, словно они чем-то могли отличаться друг от друга, взялся за круглую ручку подсвечника.
– Хочу сказать, что применений у полыни много и единым лишь колдовством они не ограничиваются. В то время, когда в одной захолустной деревеньке из неё стряпают любовные зелья, в другой – гоняют блох у зверья.
– К чему ты мне это рассказываешь?
Он неопределенно шевельнул бровью, остановившись у колдуна за спиной. Казалось, его больше занимает разговор, чем человек со связанными руками.
– В порядке общего развития. Когда тебе еще доведется об этом узнать, правда? – Инквизитор вдруг строго посмотрел на Скайли, дрогнувший огонек свечи над плечом Мишеля пошевелил тени на его лице. – Чем отличался первый шар от того, что есть у нас?
Резкий перевод темы оказался для Майер неожиданностью. И неожиданностью неприятной. Она выпрямила спину, напряженно уставившись на Ритта, как кошка, ожидающая пинка в живот, однако всё же сумела с собой справиться.
– Там была… жизнь, – с напускным безразличием ответила госпожа дознаватель. – Рыбки. Точно такой же шар, но с живыми рыбками внутри.
– И почему я узнаю о нём только сейчас?
– Потому что это не важно, – поморщилась Скайли, скрещивая руки на груди, словно надеясь закрыться от его вопросов. – Ты же видел этот шар, держал его в руках, разве не достаточно? Они почти одинаковы. А вот в чем они абсолютно схожи, так это в том, что оба являются доказательствами малефикации. Его вины. Его преступления.
– Доказательствами, которые послужат дровами для большого костра? – как бы между прочим уточнил Ритт.
Та сверкнула на него глазами, процедила медленно, сквозь зубы:
– Именно.
Эрран усмехнулся. Язычок свечного пламени лизнул поднесенное лезвие, растекся, стремясь измерить его ширину.
– Слышал? – следователь наблюдал за огнем, обнимающим сталь, но его вопрос, произнесенный негромко и чуть хрипловато, моментально разбил время на до и после. Наметившаяся тишина обозначила пограничный рубеж. – А теперь подумай еще раз, Мишель, есть ли смысл молчать?
Всё то время, пока Ритт говорил со Скайли, его внимание принадлежало только колдуну. Всё это было ради него. Лекция о полыни, как заверение, что он не станет поддерживать её опрометчивых обвинений; нож, который он позволил увидеть в своей руке, чтобы присутствие за спиной стало изматывающим; дразняще близкое тепло свечи над плечом.
Костер…
– Ты уже знаешь, как я могу провести наш разговор. А теперь представь, что делать этого я не стану. Не стану давить, не стану испытывать тебя болью. Позволю тебе молчать… Не лезь! – резко изменившимся тоном стеганул Ритт, осаждая завозившуюся Скайли. Та оскорблено поджала губы, но осталась сидеть на месте. Удерживаемое над свечой лезвие уже почернело с обеих сторон. – Позволю молчать и не дам ей задавать тебе вопросы. Заманчиво, верно? Только вместо меня потом будет другой. И он не станет спрашивать, его работа – заставить тебя говорить. Рассказывать самому.
Сквозь копоть на острие неясно проступило красноватое свечение, слишком слабое, чтобы разглядеть его, не всматриваясь. Эрран всё в той же задумчивости повертел нож над свечой, прерывисто мерцающей над самым плечом молодого колдуна.
– Так может попробуешь побыть откровенным сейчас? – очень доброжелательно поинтересовался следователь. – Где первый шар, Мишель?
Лепесток огня над свечой распрямился. На миг показалось, что черное до половины лезвие, направленное твердой рукой к горлу Ранье, грозится вгрызться ему под челюсть… Но, раскаленное, оно лишь прижалось к его шее плоским боком, кусая не менее злой болью.
– Где шар?
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

– Идиот!
Рука увела лезвие почти болезненным усилием мышц – не дрогнуть, не навредить еще больше! – и Эрран отступил, прожигая неподвижным злым взглядом затылок Ранье. Не замечая ни дрожи в голосе Скайли, ни липкой крови на собственных пальцах, сжимающих рукоять. Подсвечник бряцнул, отставленный прочь, пламя свечи испуганно плеснуло и вытянулось синеватой струйкой дыма.
Значит, отчаяние твоё так велико, что заслоняет собой даже страх смерти? Сдохнуть сейчас, лишь бы избежать боли; боли, что является ключиком к драгоценному знанию, которое стоит того, чтобы умереть?
Ритт не догадывался, НАСКОЛЬКО велик этот страх колдуна. Раскаленное лезвие у горла обычно заставляло людей каменеть телом и таить дыхание, чутко вслушиваясь даже не в движение руки, удерживающей нож, а в отзвуки сердца её обладателя. Человек превращался в звенящий от напряжение инструмент, извлекать ответы из которого становилось проще с каждым прикосновением стали.
С Мишелем всё оказалось сложнее. Он не просто боялся – он тонул в разъедающей сознание безысходности, спасение от которой видел только одно.
Сталь теперь бесполезна. Ритт, покривившись, небрежно отбросил на стол нож, маслянисто блеснувший испачканной оплеткой, растер меж пальцев бурые разводы. И в этот момент мир дрогнул.
На миг показалось, в том виноват сидящий перед ним малефик, но затем наваждение исчезло, а взгляд прикипел к стеклянному шару. Всё ближе к краю, всё неизбежнее. Скользящий по гладкому боку блик дрожал, будто на водной поверхности, и мгновение растянулось в вечность…
Рефлекс опередил и мысли, и хриплый окрик Мишеля. Эрран шагнул вперед, поймал сорвавшуюся со стола стекляшку рывком какого-то инстинкта, частью неподвластной разуму воли. Глянул на парня внимательно.
Чего ты испугался, колдун?
– Что теперь? – глухо спросила Скайли. Голос её больше не дрожал, но смотреть на Ранье она избегала.
Инквизитор бесцеремонно поймал незадачливого самоубийцу за подбородок, повернул его голову, оценивая длинный, тянущийся к ключице след от ножа.
– Теперь ты перевяжешь этому дураку шею.
– Я?!.. Его идиотская выходка того не стоит!
–Ну, значит, это сделаю я, – дернул плечом следователь, загоняя скребущее раздражение под маску равнодушия, кивнул вернувшемуся Оливеру: – Найдешь бинты?.. Принеси.
– От этой царапины он не сдохнет.
Ритт промолчал, хотя ответ так и просился с языка. Он снова сидел перед колдуном, задумчиво глядя тому в лицо и катая в ладонях стеклянный шар. На самом деле, заставить того говорить было несложно. Теперь несложно. Пара сломанных пальцев – или его хватит на три? – и нужные ответы будут у них. Грубо, действенно.
Мерзко.
Ломая пальцы Ранье, он сломает и его самого. И хорошо, если только волю, а не разум…
«Rem cum cura age, – звучало в голове голосом из академического прошлого. – Sine ira et studio…»¹
– Это было очень глупо, Мишель. Решить перерезать глотку рукой инквизитора; многого ты этим добился?.. Ты не сумел стать себе палачом, зато, посмотри, какой из тебя получился executor. Даже я не стал бы резать тебя по живому. Правда, не стал бы… Взгляни на меня, – Эрран терпеливо дождался, когда взгляд серых глаз поднимется к его лицу. – Ты устал и отчаялся, я это вижу. Теперь ждешь наказания за свою глупость?
Он молчал, надеясь если не услышать короткий выдох-ответ, так увидеть движение головой или веками. За спиной тихо плеснула принесенная Оливером вода.
– За всякую глупость приходится платить. И плата, как правило, взимается в двойном объеме. Не ради желания доставить страдания, а ради стремления оградить от дальнейших ошибок, сжирающих время. Ты ведь понимаешь, я делаю это, чтобы сберечь время – и своё, и твоё.
Хозяин дома принес ворох белого полотна, нарезанного на узкие полоски, сгрудил их на стол, опасливо косясь то на инквизитора, то на его собеседника. Скайли подошла молча. Поджимая губы и держа такой независимый вид, словно идея перевязать рану пришла ей в голову сама и теперь она делает великое одолжение, причем не колдуну, а господину следователю. Эрран поймал её взгляд, заметил, как та сдвинула брови, явно намереваясь огрызнуться, и предупреждающе приложил палец к губам.
Молчи, Скайли. Сейчас – молчи.
– Своей глупой выходкой ты дал мне подсказку, – Ритт снова взглянул на Мишеля, но внимание его то и дело обращалось или к рукам Майер, или к её лицу, – о том, как мне теперь следует поступить, чтобы получить ответы максимально быстро и просто. Да, способ подразумевает еще большую боль. Но тебе ведь хочется, чтобы этот разговор скорее завершился? Хочется, чтобы закончились вопросы и тебя оставили в покое? Поговори со мной. Сейчас-то я прошу у тебя самых простых ответов.
Скажи хоть что-нибудь, кивни или моргни – этого уже будет достаточно. Покажи, что ты слушаешь, слышишь, принимаешь слова. Позволь себе если не поверить, так хотя бы допустить мысль о том, чтобы довериться.
– А если я скажу, что пойду по другому пути? Более долгому, более… сложному. Что готов потратить бездну времени, лишь бы дать тебе возможность избежать боли. Этого ты не ждешь? И в это, надо полагать, ты не веришь, – Ритт выпрямил спину, взглянул твердо, цепко, настойчиво. – Так давай, попробуем по-другому, Мишель? Доверие за доверие. Я не стану выпытывать из тебя ответы, ни ножом, ни сломанными пальцами, ни чем-то еще. Я поверю, что ты сможешь быть откровенным и без этого. Доверюсь тебе и буду слушать. Спрашивать и ждать ответа. Честного ответа, Мишель. Ты же станешь говорить то, что меня интересует. Говорить правду, не искажая, не пытаясь соврать или что-то утаить. Доверие за доверие, помнишь? Я верю в твою честность – ты эту честность проявляешь. Всё просто, Мишель. Договорились?
Скайли досадливо дернула бинт, словно намеревалась придушить своего нечаянного «пациента». На белой ткани расцвело алое пятно.
– Тебя она тоже не тронет, – стальным тоном заметил Эрран, выразительно глянув на женщину. Та сверкнула глазами, но смолчала. – Так что, Мишель, попробуем еще раз? По-новому. С доверием. И я начну с самого простого, идет?
Давай же, парень, не заставляй меня быть сволочью. Не заставляй поступать так, как поступать мне совсем не хочется, но надо.
Не вынуждай терять терпение и призывать на помощь злость.
– Ты нёс что-то про девственниц и младенцев… Зачем? Ты правда считаешь, что обвинения Инквизиции строятся по этому принципу? Брось, Мишель. Мне нужна правда. Готов подписать признание? Так сделай его, проговори сам. Мне не нужен человек, виновный в несуществующих преступлениях. Это тактика светских; не в обиду кому-то будет сказано. – Скайли оскорблено фыркнула. –  Мне нужно разобраться в том, какие преступления были совершенны. И могут ли они зваться преступлениями. Неужели тебе всё равно?
Эрран говорил негромко и мирно, шар поблескивал в его ладонях, плескалась заключенная в стекло вода. Он сам не знал, почему ему так важно было услышать от Ранье правду, сказанную добровольно. Не выбитую, не вырезанную, ни выломанную из его костей. И то было не сострадание или жалость к молодому колдуну – эти чувства вытравливаются еще на первых годах службы, – это была жгучая потребность понимания, желания разобраться, разгадать.
Мишель ему всё же кого-то напоминал. Может, в этом было дело? Он всматривался в его лицо, и казалось, что догадка рядом, вот-вот обретет свою ясность… Но тени ложились иначе, поднимались глаза и их серость отбрасывала догадку в непроглядный туман узнавания.
– В сказки про съеденных младенцев я не поверю. Зато охотно поговорю об этом, – Ритт поднял повыше стеклянный шар с качнувшимися внутри ленточками водорослей. – Доказательство твоей вины, ты сказал? Расскажи, что он доказывает? Чем эта безделушка отличается от другого барахла в лавке старьевщика?
Стекло блеснуло в пальцах, перекатившись в другую ладонь. Инквизитор помолчал, словно что-то прикидывая.
– Что будет, если я его разобью?

¹ Веди дело заботливо. Без гнева и пристрастия (лат.)
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Отредактировано Рикки (2018-06-22 17:14:48)

Стеклянный шар замер в ладони, державшие его пальцы напряглись, отзываясь на слова колдуна. Ритт не ощутил этого – заметил, когда опустил взгляд, задумчиво уставился на собственное запястье с побелевшими костяшками и тугими струнами сухожилий.
Нет, то был не страх. Осторожность. И доказательство того, что Мишель в самом деле был честен; он ему верил.

…я не смогу защитить.
…освятите дом.

А еще тот произносил весьма любопытные для малефика вещи…
Эрран не пошевелился, когда Скайли срезала веревку. Смолчал, когда она подсунула арестованному бумаги. Однако взгляд его говорил красноречивее всяких слов, и та прекрасно его ощущала, стараясь держать голову выше и делая вид, будто ей всё равно. На тонкой шее взволнованно билась жилка.
Спасти подписанные листы от цепкой инквизиторской руки у неё уже не получилось.
– Что это? – Ритт демонстративно просмотрел чистые страницы «признания», и голос его звучал, на удивление, ровно.
Майер досадливо куснула губу, явно намереваясь ответить гордым молчанием, но передумала и выхватила бумаги. Движение получилось нервным и каким-то неловким.
– Гарантия того, что этот мерзавец не сумеет отбрехаться от всего сказанного.
– Нет, Скайли, это халтура.
Он ей не верил. Не верил даже в то, что на чистые листы лягут именно те слова колдуна, которые были им произнесены, а не те, что хотелось бы услышать госпоже дознавателю. Она жаждала увидеть Ранье на костре, и кто знает, как далеко могла зайти её одержимость этой идеей.
– Я уже давно поняла, какого ты мнения о моем ведомстве, но это… – Скайли осеклась, пытаясь овладеть сдавленным от оскорбления горлом, – это просто плевок мне в лицо. Ты же…
Ритт шевельнул бровью, поощряя на продолжение, но она стиснула зубы и, раздраженно хлестнув себя по бедру бумажными листами, вернулась к скамье у очага. Пока её душат гнев и обида, можно было надеяться, что и желания лезть в разговор у неё не отыщется.
И всё же интересно, его так злит её манера вести допрос или то, что она держит его за дурака?..
– Хорошо, Мишель, – вздохнул Ритт, возвращаясь на стезю начатого разговора и снова обращаясь глазами к сидящему перед ним человеку. Колдовскую цацку из рук он так и не выпустил, однако перестал катать в ладонях столь небрежно. – Видишь, как всё просто, когда ты говоришь сам. Продолжим в том же духе?.. Ты сказал, что твоя кровь попала в воду, но ты этого не хотел. Стало быть, опасным шар стал случайно, не по злому умыслу? Тогда ради чего ты его создал? Что он такое?
Теперь задавать вопросы приходилось еще осторожнее, прощупывая направления, как если бы перед ним лежало то самое озеро, покрытое тонкой коркой льда. Каждый вопрос, что шаг – одно неверное движение, и лёд под ногой затрещит, покроется сеткой трещин, а то и сразу сдаст темной глубине. Если бы с ним был кто-нибудь из риверских, возможно, этот путь по льдистому стеклу стал бы проще. Но вопрос с возвращением Шессу должности помощника всё еще решался (ему очень хотелось верить, что именно решался, а не был отложен, перечеркнутый категоричным отказом), других же знакомых экспертов он не знал. Кроме, правда, еще одного…
Эрран вдруг вздрогнул, будто в позвоночник вогнали холодную и длинную иглу, пробравшую до самого затылка. В глазах отразилось недоверчивое изумление, яркое и короткое, как вспышка молнии в декабрьском небе, отчего взгляд его сделался странным, почти нечитаемым и слегка затуманенным какой-то догадкой. На Мишеля он теперь смотрел по-другому, неизвестно чему хмурясь и словно бы что-то ища.
Но последующий за этим вопрос сильно отличался от того, что стучал в висках, напрашиваясь быть озвученным. Ритт чувствовал спиной внимание Скайли, и недоверие к ней вынуждало его быть осмотрительным.
– Тот шар, первый, не такой, как этот, верно? В чем их различие? – инквизитор качнул стекляшкой в своей ладони, склонил голову к плечу, глядя с внимательным интересом. – Почему ты не хочешь, чтобы он попал к нам в руки, Мишель?
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Слова бились, угасая, как заключенное в каменные стены эхо. Тревога, разбуженная подземными толчками, медленно и почти нежно скручивала нервы в тугие жгуты, однако пока это растущее напряжение было не ощутить, не прочувствовать в полной мере...
– Но рано или поздно он попадет в руки того, кто не сумеет совладать со своими желаниями и амбициями. Люди… несовершенны. А если это будет тот, кто не понимает, что держит в руках…
Эрран провернул в пальцах шар, наблюдая, как скользит по гладкому боку отсвет огня, ломающий темное пятно его собственного отражения.

«Знание – смертоносное оружие, которое вкладывается лишь в руку того, кто никогда не поддастся, не свернет на стезю греха и порока…»

Он мрачно слушал звенящий от злости голос женщины, но слышал совсем другой, идущий из прошлого, звучащий спокойно и убедительно. Тени собирались в глазницах, рисуя на лице жутковатую маску, заостряющую черты.
…а кто, вообще, вправе владеть чем-то подобным?..
– Майер, назад!
Рывок вышел стремительным, но пальцы сомкнулись на тонком запястье непоправимо поздно. Ритт стиснул их в бессильной злобе, однако Скайли этого даже не почувствовала. Её светлые глаза потемнели от нетерпения и жажды близких ответов, путь к которым, как ей казалось, она отыскала единственно верный…
Копившееся в груди напряжение распрямилось тугой пружиной, и мир дрогнул.
– Дура! – взбешенно прорычал Эрран под аккомпанемент утробного земляного гула. Захотелось встряхнуть строптивицу, как глупую девчонку; так, чтобы лязгнули зубы, а во взгляде ясно отразился страх.
Но страх уже глядел из её глаз черными колодцами расширенных зрачков.
Пол под ногами снова взбрыкнул, вставая на дыбы. Тени качнулись, а потом как-то сразу, в один миг расплескались по стенам темным потоком – упавшие свечи погасли, отдав тьму на милость очага. Скайли коротко вскрикнула, когда инквизитор дернул её к себе, заставил припасть к полу, больно надавив на плечи. Над ними что-то дрогнуло, грохнув совсем рядом, дыхнуло жаром. Ритт так же резко распрямился, поведя лопатками – ощущение кольнувших спину искр всё еще кусало кожу даже под рубашкой.
– Что это?.. – у Майер получалось только шептать, горло ей явно не повиновалось, стянутое удавкой ужаса, и Эрран, скорее, угадал её вопрос, нежели услышал.
– Кара за глупость… – сквозь сцепленные зубы бросил он. Разомкнуть сведенные злой судорогой челюсти не получалось, сейчас он сам себе казался средоточием злобы и ожесточения, скручивающих, стягивающих мышцы в запредельном усилии. – Озеро чувствует его боль, ты же слышала! Мать твою, Майер, ты, вообще, умеешь слушать?
– Я…
– Потом.
Те слова, что разъедали его изнутри, были слишком острыми, слишком болезненными, даже малой их части вполне хватило бы, чтобы добить оставшуюся выдержку Скайли. Что стало бы сейчас большой ошибкой.
Он отметил, как она судорожно вздохнула, будто подавившись наметившейся фразой, бросилась к двери. Эрран шагнул к оставленному у огня фельдроку, чувствуя, как нагревается воздух, как начинает скрестись в горле. Пламя, почуявшее свободу и ползшее от очага, испуганно отшатнулось под полами инквизиторского одеяния, но тут же расправило трепещущие язычки, потянулось выше.
– Дверь…
– Не открыть, знаю, – Ритт бросил быстрый взгляд на колдуна, отыскал глазами свой нож, скатившийся со стола. Подтолкнул к нему Скайли. – Возьми нож, срежь веревки. Сделаешь что-то еще, снова решишь поступить по-своему – сдохнем все. Поняла? Шевелись.
Яркие всполохи, горчивший на языке воздух, становящийся плотнее и суше. Опаснее. Это должно было вызывать страх, но страха не было. Была всё та же злость, чистая, яркая, как цветное стекло. Она звенела в груди, и той же нетерпеливой дрожью отзывалась под ногами земля; разбуженная древняя сила, затаившаяся у самых досок пола. А вот это уже рождало жуть. Легкую и неприятную, как озноб в самый жаркий день.
Пришлось надорвать карман, чтобы прихватить с собой стеклянный шар и при этом освободить руки. Проклятая колдовская игрушка была еще одной проблемой, которая требовала внимания. Постоянного внимания.
Ритт сорвал занавески, дернул на себя раму окна. В жалобно звякнувших стеклах полыхнули огненные отсветы, в лицо толкнулся упоительно свежий, холодный воздух. Темнота вне дома жила далекими голосами и отсветами блуждающих огоньков,  однако мир виделся изломанным и каким-то неправильным, будто небо и земля поменялись местами. Хотя на деле, земля только вздыбилась, оказавшись почти вровень с подоконником.
По дому прошла очередная судорога, точно по телу большого умирающего зверя. Небо за окном снова качнулось.
Скайли стояла на коленях рядом с колдуном. Веревки она срезала, но отходить от Ранье почему-то не осмелилась, хотя жадное пламя неспешно подползало всё ближе. Ритт поймал вскинутый на него взгляд, грубовато подхватил её под локоть, вздернув на ноги и отобрав из разжавшихся пальцев свой нож. Толкнул к черному провалу окна.
– Уходи. Давай, Майер, шевелись! Пока здесь всё не провалилось к Дьяволу!
В глубине под ногами что-то глухо заворчало, будто отзываясь на проклятое имя. Скайли испуганно замешкалась, и инквизитор рявкнул уже громче, не скрывая гнева:
– Не заставляй тратить время и вышвыривать тебя силой!
Неизвестно, что подействовало больше: его рык или надсадный голос дома, сминаемый землей и камнем. Из-под потолка посыпались тлеющие искорки, натужно заскрипело сжираемое огнем дерево.
Время уходило. Зато, наконец-то, пришел страх. Эрран встретил его грязным ругательством, надеясь притупить звуком собственного голоса. Оттолкнул стул, отдав на откуп огню, распорол влажную от крови штанину колдуна. Нож Скайли вошел глубоко, но, как он и предполагал, за жизнь парня можно было не опасаться. А вот его состояние вызывало некоторое беспокойство…
Ритт выдернул лезвие, отметив, как сильно дернулся под рукой горе-малефик. Ловко и быстро стянул бедро тугой повязкой; ворох бинтов, отжалованных Оливером пришелся очень кстати.
– Мишель, эй! – Первый звучный хлопок по щеке был призван прогнать из глаз Ранье бессознательную муть. Второй – заставить его сфокусировать взгляд. – Давай же, колдун хренов! Этот костер точно не для тебя. А уж мне здесь подыхать тем более не хочется. Ну!
Потеряв терпение, он рванул Мишеля за воротник, заставляя сесть. А там и рывком поднял на ноги, зашипев от боли, когда в лицо дыхнуло искрами с потолочной балки, частично алой, светящейся изнутри чистой свирепостью огня. Кожу на скуле обожгло и мерзко стянуло.
– Шевели копытами, Ранье! – ярость, подобна той, что жила в огне, клокотала и в глотке инквизитора, правила его движения, давала сил. – Хотя бы пытайся, сукин ты сын, иначе сам поползешь! Или останешься подыхать в этом доме.
Не поползет и не останется. Никто ему этого не позволит; Эрран понимал это так же ясно, как и то, что вытащит колдуна на себе даже в том случае, если тот отключится, пойдя на уступки боли.
Пр-роклятье. Похоже, отношения с болью у него и впрямь были не самые простые.
Впрочем, а зачем он с ним возится? Ради ответов?.. Ответов, которые позволят найти то, что не должно быть найдено; то, чего не должен держать в руках порченный незнанием человек; или, хуже того, человек, владеющий знанием.
Не проще ли оставить парня здесь, вместе с его опасными тайнами? Тогда ведомству Майер никакая из колдовских безделушек не достанется точно…
…Подоконник под ногой дрогнул и резко ухнул вниз. Ритт неловко упал на колено, повел плечом, когда чужие руки запоздало попытались его подхватить, обернулся. Дом ушел под землю до середины окон первого этажа, крыша промялась вовнутрь, исходя дымными струями, подкрашенными понизу оранжево-алым.
Чудесная иллюстрация о том, что бывает с домами людей, любезно предоставивших кров служителям Инквизиции.
Следователь поморщился, выпрямился, оглядевшись. Сейчас здесь были, кажется, все жители рыбацкой деревушки. Колдуна приняли в несколько рук, помогли выдернуть из оседающего дома, но боязливо оставили в стороне, у перевернутых лодок. Теперь рядом стояла нервная Скайли и что-то торопливо объясняла Оливеру. Хозяин умирающего дома лихорадочно сверкал глазами, кривился и даже пытался огрызаться, но молодую женщину это только подстегивало – она мотала головой, повышала голос и говорила еще напористее.
Рука неосознанно скользнула к карману, коснувшись стеклянного шара.
– Нам надо уходить, – Эрран сообщил это негромко, как нечто ничего незначащее, вклинившись в поток торопливых фраз Майер. Опустился на колено рядом с Мишелем, коротко заглянул ему в лицо, покосился на пропитавшуюся кровью повязку.
– Прямо сейчас? – Скайли глянула на него осторожно, и в глазах её стоял целый ряд невысказанных вопросов: «Вот так сразу? В темноте? Не дожидаясь утра?». Оливер отступил, оставив их, мрачный и опасно-недовольный.
– Прямо сейчас, – подтвердил Ритт и качнул головой в сторону приютившего их хозяина. – Он знает, из-за чего остался без крова. И он не станет скрывать этого от других жителей деревни. Я поговорю с ним, но даже если он прислушается к моему совету, о том, кто наш арестованный узнают все. А сложить одно с другим не составит труда – кого еще винить в столь жуткой природной подлости, как не малефика? Догадываешься, что здесь начнется, когда они накрутят себя? Меня они не тронут, побоятся. Ты под протекцией Инквизиции, по их мнению, так что тебе опасаться тоже особенно нечего. А вот парню достанется.
– Значит, туда ему и дорога…
– Скайли.
Её имя нельзя было прорычать, однако у него это получилось. Та осеклась, отвела взгляд, поджав губы.
– Сейчас ты пойдешь и решишь наш скорый вопрос с отъездом. Найдешь лошадей, обо всем договоришься и будешь любезной и внимательной. Ты меня поняла? – Эрран по-прежнему стоял рядом с колдуном, уперевшись коленом в холодную землю, и смотрел на Скайли снизу вверх, но так, что та избегала глядеть ему в лицо. Хрипловатый голос звучал ниже и почти угрожающе. – Мы должны уехать до рассвета. Не облажайся.
– Оливер требует…
– Пусть требует. Имеет право. Кивай и на всё соглашайся.
Злость царапалась внутри прогоревшей золой, скрипела на зубах, ложилась на сердце тьмой. Ритт дождался, когда Майер, оглядываясь и кусая губы, направится к темным человеческим фигуркам, прореженным огоньками масляных ламп да парой факелов, и тяжело опустился на покатый бок перевернутой лодки. Сжал переносицу, чувствуя, как начинает гудеть голова.
– Надеюсь, мне не придется тебя связывать? – инквизитор покосился на Ранье, задержав взгляд на обрисованном светом профиле, и снова отловив внутри себя то, чего не осмелился узнать в присутствии Майер. Произнес устало, старательно смягчая живущую в горле грубость: – Мишель, мне нужны ответы. Здесь и сейчас. Пока нас не слышит Скайли, пока не пришли за своей порцией объяснений те люди. Мне нужна твоя история, причина, толкнувшая тебя на создание вещи, подобной этим стеклянным цацкам. Какую ошибку ты хотел исправить? Ради чего, в конце концов, всё это затевалось? Дай мне во всем разобраться. Понять. И я постараюсь сделать всё, чтобы эти стекляшки не попали в руки светским.
Пламя вырвалось из-под крыши, заплясало поверх неё, жаля глаза и вынуждая прятать взор под ресницами. Ритт рассеянно коснулся обожженной скулы, с шипением вдохнул, получив острый укол боли, почему-то ударившей в глазницу.
– Инквизиции служат разные люди… – он запнулся, испытав легкое чувство дежавю, которое, впрочем, очень быстро истаяло. – Люди, многое умеющие. Многое знающие. В том числе, знающие цену дару, подобному твоему. И вещам, что этот дар порождает. Мы не тащим на костер всех, кто был уличен в применении особых талантов. Наказания достойны те, кто использовал свой дар во зло людям. Совершил maleficium; злодеяние.
Инквизитор замолчал, наблюдая за силуэтами людей, вычерненных беснующимся огнем. Ему придется всё им объяснить, во многом убедить, в чем-то успокоить. Найти слова, способные прижечь недовольство, готовое выплеснуться на Орден. Отвернуть их от мысли, что Инквизиция и её служители поступают оскорбительно и неуважительно по отношению к простым людям… Всё это будет чуть позже. Не сейчас.
Он повернул голову к Мишелю, глядя долгим и оценивающим взглядом, и всё же не выдержал.
– Кристиан Марен. Тебе знакомо это имя?
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Внутри зашевелилось, заскреблось, отдаваясь в ладони знакомым зудящим чувством. Эрран сжал кулаки – до тупой, тянущей боли, – помедлив, с усилием разжал пальцы, по-прежнему не отводя взора от колдуна. В лице отразилось недоверчивое удивление, приглушенное холодом выдержки.
Любопытно…
Мишель не прикидывался, он и впрямь не знал человека с таким именем. Ни единого отклика. Ничего, за что можно было бы зацепиться, уличив во лжи…
Или он просто не знал этого имени?
Еще один путаный узелок в большом клубке загадок.
Ритт так и не ответил. Только поморщился, качнув головой и обозначая ненужность каких-либо слов. Всё пустое. Он ожидал услышать нечто совершенно иное, уж слишком очевидным оно казалось. Однако с размаху влетел в тупиковую пустоту ничего.
Но кулаки сжимались не от этого. Злость – самая настоящая злость – была рождена не досадой неоправданного ожидания. Потревоженная сила, живущая в нём всегда, делящая с ним тело, душу и разум, теперь снова стекалась в клетку ребер, сворачивалась в упругий комок растущей бури, теряясь остатками ощущений в кончиках пальцев.
Нет, причиной тому было нечто другое.
Он прислушался к себе, рассеянно наблюдая за человеческими фигурками, вписанными в рыжие контуры света. Зябко повел плечом. Взгляд безотчетно отыскивал знакомый женский силуэт.
– Ты настоящая находка для болванов из её ведомства… – с необъяснимым отвращением вдруг проговорил инквизитор. Крепнущая внутри буря грозно заворочалась в нём, но подниматься во весь рост пока не спешила. – Ты не просто готов дать им повод, чтобы накинуть на шею веревку, но еще и любезно затягиваешь петлю. Сам. На собственной шее. Предварительно привязав себя к покаянному столбу. Ты даже меня пытаешься убедить, что ты виновен. Что ты заслуживаешь костра и ничего иного… Ты не слабак, Мишель. Ты идиот.
Эрран осекся; в глотке защекотало почти звериное рычание.
Так вот, что его взбесило. Болезненная покорность колдуна, его смирение, опущенные под тяжестью отчаяния руки; безволие перед смертью, стоящей у горизонта дымным столбом обещанного костра; разочарование, глубокое и темное, что озерное дно.
При всей неясности происходящего он не пытался бороться за свою жизнь. Не пытался дать возможность себе помочь…

– Чем вы лучше?

Или его бесило недоверие?
Нет, это было бы глупо; вот уж к чему служитель Инквизиции привыкает в первую очередь.
Разрозненные черные фигурки сбились в одно вычерненное тенью пятно. Многоголовое чудовище, охваченное беспокойством и тревогой, взбудораженное, напряженное до дрожи, от которой ходит ходуном в руке масляный светильник. Инквизитор поймал несколько опасливых взглядов. Заметил первый нерешительный шаг в свою сторону.
Господи, еще же и с этим разбираться…
– Слушай, – он грубо встряхнул Ранье за плечо, не столько привлекая его внимание, сколько не позволяя провалиться в сон, наверняка навязанный ему немалой кровопотерей, – мне плевать, кем ты родился. Я пытаюсь выяснить, кем ты стал и что сделал. Вот только почему у меня ощущение, будто я единственный, кого волнует твоя сранная судьба? Почему я должен рвать задницу, расследуя дело человека, которому на хрен не сдалась его жизнь?
Староста рыбацкой деревушки, замерший в нескольких шагах, не расслышал последних слов, но правильно распознал интонацию. Вежливо помолчал, позволяя господину следователю справиться с собой, дождался обратившегося к себе взгляда.
– Полагаю, мне не нужно расписывать в красках, как обеспокоены люди, господин Ритт? При всем уважении к Инквизиции, но присутствие этого человека… – мужчина запнулся, поджав губы, словно бы недовольный тем, что сейчас произнес; как это произнес и как начал непростой, по сути, разговор. На Ранье он смотреть избегал, однако было заметно, что колдун вызывает в нём любопытство.
– Продолжайте, господин Зальц, – со вздохом приободрил его Эрран, на миг прикрыв глаза. – Долой вежливые расшаркивания. Я вас внимательно слушаю.

Солнце до сих пор не выцарапалось из-за горной гряды, но небо над ломаной линией вершин уже золотилось, наливаясь жаром. В низинах лежал снег. Чуть выше склоны были лишь присыпаны снежной пудрой, которая не таяла, мешалась с дорожной пылью под копытами лошадей. Зима сюда явно не спешила. Однако её стылое дыхание ощущалось вполне отчетливо, и фляжка со шнапсом пришлась весьма кстати.
– Мы двигаемся слишком медленно, – Скайли пришлось повторить это трижды, прежде чем инквизитор соизволил обратить на неё внимание. – Мы теряем время.
Ритт покосился на колдуна, завернутого в два стеганных одеяла – дранных, изрядно поеденных молью, однако же и те были неожиданным даром, – отогнул воротник, глотнув колючего воздуха.
– Я бы не советовал гнать это раздолбанное корыто по горным дорогам.
– Повозка крепкая, ничего с ней не случится, – поморщилась Майер.
В ответ он только качнул головой и поднял воротник, тем самым перечеркивая дальнейший спор.
Телега, предоставленная все тем же старостой, на вид была крепкой, но скрипела так душераздирающе, будто готова была развалиться на первой же кочке. С учетом неровностей горной дороги, первое время Ритт нервно ежился на любую подозрительную судорогу повозки, потом притерпелся. К чудовищной какофонии тележных звуков была привычна лишь запряженная в неё лошадка – флегматичная мохноногая кобылка мышастой масти. Кони же под служителями закона беспокойно стригли ушами.
Покинуть приозерную деревушку им удалось на рассвете. Её жители вели себя тихо и провожали в напряженном молчании; в прозрачных сумерках тревожно бледнели женские лица. Чтобы колдуна осмотрел местный лекарь, Ритту пришлось обратиться к Знаку – на вежливость и учтивые просьбы уже не было ни сил, ни времени. Мишелю все же сменили бинты, обработав раны и смазав ожог какой-то дрянью с едким травяным запахом, опоили травяным же отваром. Флягу с горячей водой передала уже жена старосты.
Теперь колдун, завернутый в одеяла, почти мирно покачивался в повозке, но на душе у Эррана отчего-то было паскудно.
– Послушай, мы же можем прибавить ходу, – Скайли чуть придержала своего коня, с  затаенной надеждой оглянувшись на следователя. Она так и не смогла избавиться от испуга, крепко вцепившегося в неё в горящем доме, и теперь нервничала, изводя и себя, и окружающих. – До перевала дорога хорошая, по ней и убитая телега проедет без проблем. Давай сэкономим время?
Ритт, медля, отпил из фляги, почувствовав кратковременный жар, растекшийся по глотке, неспешно вернул пробку. Объяснять Скайли, что его волнует больше не выносливость повозки, а её пассажира, он не стал.
– Езжай вперед.
– Что?
– Езжай вперед, – терпеливо повторил инквизитор. В глазах его сквозила морозная стынь, однако голос звучал ровно и даже с долей благодушия. – Доберешься до постоялого двора раньше, они успеют подготовить всё к нашему приезду. Ты же хотела сэкономить время, вот тебе отличный шанс.
– Ты сейчас серьезно?
– Вполне. Езжай. С остальным я справлюсь.
Скайли упиралась еще долго. Переспрашивала, кусала губы, хмурилась, зябко ежилась, над чем-то мучительно размышляя. Ритт её не торопил – уже знал, что та сдастся, поддавшись щекочущим отголоскам пережитого страха. И в конечном итоге, так оно и случилось.
Когда фигурка всадницы скрылась из виду, замытая поблескивающим в рассветных лучах маревом, Эрран какое-то время бездумно глядел на затапливаемые светом склоны, потом выдохнул в воротник и звучно пнул повозку в борт.
– Эй, чародей! Как самочувствие?.. Поболтаем?
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Эрран хмыкнул, криво усмехнувшись.
– А мне говорят, я – грубая скотина.
Колдун больше не вызывал в нём злости; рожденная внутри буря так и не нашла выход, только помаяла, исступленно побившись в реберной клетке, и улеглась.
Вовремя, надо признать.
Было бы ошибкой скалить зубы на Мишеля сейчас, когда того крепко держали разочарование и отрицание человечности следователя. Если колдун не желал ему верить, то пусть хотя бы не превращает это неверие в ненависть…

– Итак, доверие.
Неожиданная пауза, растекшаяся вслед за словами наставника, заставила поднять глаза. Взгляды – внимательный и вопросительный – столкнулись, увязнув в напряженном ожидании, как мотылек в паутине.
– Что?..
– Как у тебя с доверием, Эрран? – вкрадчиво поинтересовался наставник, и Ритт едва удержался от кислой гримасы. Когда Мертен Рауш обращался к курсанту по имени, это означало одно: наставничьи когти готовились впиться в самую душу подопечного; в учебных целях, разумеется.
– Паршиво.
– Отрадно, что ты сам это признаешь, – господин Рауш позволил себе легкую улыбку, впрочем, быстро угасшую. – А теперь позволь узнать, к чему придет следователь, не знакомый с доверием?
– К непониманию… – не задумываясь выпалил Эрран и тут же помрачнел.
Взгляд наставника стал по-вороньи пристальным и острым.
– В таком случае, что для тебя доверие подозреваемого?
– Честность, наверное.
– И всё?
Ритт сосредоточенно прислушался к себе, помолчал и досадливо выплюнул сквозь зубы:
– И всё.
– Хм, – Мертен Рауш громко побарабанил пальцами по кафедре. Понять, устроил его ответ или нет, казалось почти невозможным. – Тогда расскажи мне, что для тебя значит доверие, в целом? Я имею в виду, в плане обычных взаимоотношений.
Молчание затягивалось. В приоткрытое окно вливалось приглушенное журчание птичьих голосов и чей-то смазанный, невнятный разговор.
– Вера, – сильно хмурясь, наконец, заговорил Эрран. – Уверенность в другом человеке, в порядочности его слов и поступков. Открытость, готовность помочь и…
– Достаточно.
Рауш смотрел на него странно, не строго и не сердито, однако меж бровей пролегла знакомая всем курсантам морщинка – наставник был чем-то разочарован.
– Да, доверие это и открытость, и уверенность в другом человеке, тут ты прав. А помимо прочего, это еще и желание делиться, желание быть услышанным, понятым и принятым… Почему же твоё собственное доверие и доверие подозреваемого так разнятся, если суть-то одна? Честности успешно добьется и исполнитель. Но разве будет в том хоть капля доверия?
– Я говорил про добровольную честность…
– Когда ты задаешь вопросы, а тебе всё выкладывают, как на духу? – наставник прищурился. – Допустим. А представь, что у подозреваемого есть еще что-то, чем он может поделиться, нечто важное, к чему тебе не подобраться вопросами. Что-то, о существование чего ты даже не догадываешься. И без доверия он сам тебе этого не скажет, Ритт. Потом-то всё вскроется, но, подумай, сколько времени будет потрачено зря.
– И что вы предлагаете? – не слишком учтиво отозвался тот, подавляя раздражение.
– Не делить доверие. Оно едино, Эрран. Для всех людей.

Воздух золотился, напитывался солнечным светом, оседающим на ресницах и начинающим неприятно жалить глаза. Ритт поморщился, отвернув лицо от назойливых лучей.
– Знаю, что бы мной ни было сказано, ты этого не примешь, – он не смотрел на Мишеля, но вслушивался в него, как вслушиваются в присутствие стоящего за спиной человека. – Раз я пришел со Скайли – с той, кто жаждет тебе мучительной смерти, – значит, и я должен желать тебе того же. Очевидный вывод. К тому же, Инквизиция строга к малефикам; об этом известно даже ребенку…
Дорога вильнула влево, и рокот реки стал чуть глуше, дальше. Под копытами лошадей захрустела тонкая корочка мерзлого снега.
– Впрочем, хрен с этим, – инквизитор повел плечами. – Как ты уже сказал: «Никто не оценит»… Я просто хочу поговорить, Мишель. Без разрушительного стремления Скайли выведать правду, без её неумелых попыток что-то скрыть и убедить меня, что я дурак. Privatim; наедине. И раз уж мы в дороге и все условия допроса не соблюсти, пусть это будет обычная беседа. Почти обычная. С одним нехитрым правилом: если я задаю вопрос, и ты отвечаешь, следующий вопрос ты вправе задать сам.
Ритт глянул на колдуна, шевельнув бровью, мол, идет? Правило подразумевало откровенность, и, пожалуй, это было вполне достойная плата за возможность узнать не только ответы, но и то, что волновало самого Мишеля... Если, конечно, тот позволит себе принять это условие.
– Ты сказал, что она собиралась использовала шар… Расскажи, как? Для чего Майер так жаждет его получить?
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Он долго не отвечал. Казалось, уже и вовсе не ответит.
Хрупала льдистая корочка под лошадиными копытами, перемалывалась в крошку колесами. Черные сосны стиснули дорогу, и тени от их лап заскользили по лицу, потекли по плечам. Шум реки придвинулся.
– Быстро, – проговорил, наконец, Эрран, и напряженное безмолвие дрогнуло, испуганное даже не звуком голоса – самими словами. – Это будет быстро; насколько данное значение, вообще, здесь применимо. На твой костер пойдет больше смол и масел, чтобы дать достаточное количество жара для скорого завершения процесса. Ты прав, мы умеем продлевать казнь посредством разных ухищрений, однако подобное считается крайностью…
Та первая казнь, на которой ему довелось присутствовать – первый костер, увиденный собственными глазами, – была именно такой. Долгой и страшной. Сырые, недостаточно просмоленные дрова, дымное полотно цвета грозового неба. Дым, который не смог ни задушить предложенную огню жертву, ни даже лишить её голоса…
Увиденное тогда вонзилось в память занозой и саднило еще несколько долгих месяцев, когда запах жареного мяса вызывал мучительные позывы, а всполохи огня в очаге заставляли отводить взор и гадливо ежится.
Ему говорили, что подобное переживает почти каждый, и со временем первое впечатление затирается; душа обрастает корочкой цинизма и профессионального равнодушия.
В чем-то они оказались правы.
– Малефиция подразумевает причинение вреда людям. Если кто-то заигрался в колдуна настолько, что перестал вести счет погубленным жизням, или использует чужие души, как разменную монету, он виновен и достоин высшей меры наказания. Есть люди, заслуживающие такую смерть, Мишель. Это наказание, соразмерное их злодеянию. И другие должны об этом знать; должны видеть, чтобы помнить: всякое зло наказуемо. Если ты не использовал свой дар для совершения убийства, в продлении процесса казни нет резона, – Ритт замолчал и пристально посмотрел на колдуна; скользнувший по лицу солнечный луч на краткий миг отразился в черных глазах янтарем. – Именно поэтому я просил тебя не нести чушь про убитых младенцев. Костер светит тебе с подачи светских властей, так не усугубляй, не превращай казнь в представление для дурной толпы. Следи за тем, в чем признаешься. И за тем, что подписываешь. В то время, когда я желаю добиться от тебя правды, для кое-кого будет достаточно и одних твоих слов.
Смута. Разрушительная, как селевой поток, она прорывалась в сознание, наполняя его отвратительной мутью сомнений и иступленной жажды истины. Остановить её уже было невозможно. Только смириться и принять, тогда отыскать в этой грязи искомое будет проще.
Дорога снова вильнула, вырвавшись из-под гнета сосновых ветвей, стала чуть шире. По правую руку обнаружился крутой склон, присыпанный дробленой скалой. Внизу острые камни лизала речная вода.
Ритт чуть придержал коня, чтобы поравняться с телегой.
– Искренность веры помогает обратить всякую тьму в благость. Подчинить силу. Или усмирить зверя…
Прозвучавшие слова показались сказанными невпопад, а последнюю фразу инквизитор проговорил и вовсе рассеянно, словно зацепился за какую-то отвлеченную мысль. Покосился на руку Ранье; любое движение со стороны колдуна он ловил внимательно, настороженно отслеживая дальнейшие действия, но сдернутая с волос бусина не казалась подозрительной, хотя взгляд то и дело возвращался к ней и уже не единожды.
Полынь имела своё значение, а значит, колдовские цацки могли быть с ней как-то связаны… Или он просто не к месту вспомнил слова Скайли о «богомерзком колдовстве»?
– Что это значит? – Эрран не выдержал и все же качнул головой на ладонь Ранье, где тускло поблескивала бронза. – Зачем оно тебе?
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Так вот, в чем дело…
Эрран смотрел на колдуна прямо, изучающе, обратившись лицом и заинтересованно склонив голову к плечу. Слушал. Вслушивался.
Вот, в чем причина неприятия и категоричного неверия в справедливость.
Он мог говорить что угодно, однако колдун видел за его плечом фантом другого инквизитора… Впрочем, нет, не за плечом – в нём самом; еще одно воплощенное равнодушие с иным лицом, но с той же целью: обвинить, обречь на смерть.
Инквизиция едина. Что бы ни сделали другие её служители, тень их поступков ляжет на всех…

– Убийцы!
Окрик ударил в висок, как молот по наковальне. Цепкие пальцы впились в рукав, дернули, настойчиво призывая остановиться, обратить внимание, посмотреть в глаза.
Ритт послушно взглянул. Удивленно и отчасти непонимающе.
– Эй-эй-эй, госпожа Шолль, ну хватит, – Леон среагировал мгновенно, шагнул к безумной, мягко взял за плечи, ненавязчиво отводя в сторону. Та не противилась, но пальцев не разжимала – тянула за собой, глядя на следователя воспаленными глазами. – Хватит, я сказал. Отпусти.
– Убийцы… Ты тоже был там. Я вас всех помню.
– Дер-рьмо… Отпусти, я сказал.
– Хаск, не надо, – Эрран качнул головой напарнику, и тот отступил. Любопытные взгляды вокруг них множились, кололи даже сквозь одежду.
Женщина продолжала смотреть на него; снизу вверх, широко распахнув глаза в красных прожилках. Короткие пальцы судорожно сжимали рукав инквизиторского фельдрока.
Ритт, не отпуская её безумного взгляда, положил свою ладонь на женское запястье.
– Убийцы… – жалко всхлипнула та, съежившись, словно в ожидании удара.
Хватка под рукой следователя, помедлив, ослабла, а там и вовсе разжалась. Госпожа Шолль отшатнулась, попятилась, мечась глазами между двумя инквизиторами. Тонкие бледные губы беззвучно повторяли одно и то же.
– Ну и кто она? – дождавшись, когда фигурка, замотанная в коричневую шаль, пошатываясь, перешла на другую сторону улицы, Эрран хмуро глянул на напарника. – Вижу, вы знакомы.
– Не совсем… – Леон вздохнул, продолжая наблюдать за несчастной. – Поболтал тут с местными, пока ты с судьей трепался. Те поделились байкой, мол, есть у них одна сумасшедшая, убежденная, что в смерти её мужа виновата Инквизиция.
– Казнили?
– Нет. Проходил свидетелем по какому-то делу, ничего серьезного. Никто его ни в чем обвинять не собирался, просто пригласили для беседы в местное отделение. А мужик сдуру надумал себе разных ужасов, перенервничал, вот сердце и не выдержало.
– Там же в отделении?
– Ну да. Пока ждал следователя. Городу эта история хорошо известна, никто Инквизицию ни в чем не винит. А вот жена того бедолаги на его смерти двинулась. Убедила себя, что злые инквизиторы запытали её мужа, чуть ли не всем отделением там над ним глумились. Теперь бродит по городу, бросается к любому, одетому в инквизиторские шмотки, виснет и клеймит убийцей.
Ритт помолчал, вспоминая направленный на него взгляд, затопленный мертвым безумием.
– Для неё это правда…

Бронзовая безделушка снова отвлекла на себя внимание, скакнув из пальцев и напоследок царапнув взор тусклым бликом. Эрран бездумно нашел глазами её товарок, запутавшихся в темных волосах.
– Тогда вы сломали меня. Потом Скайли доломала то, что осталось. У меня больше ничего нет. Только полынь. Отнимешь?
Он ответил Мишелю тем же взглядом, помолчал. На щеках играли желваки.
– Нет. Не отниму.
«Если ты…»
Если – что?
Какое условие так просится быть поставленным? И есть ли в том условии смысл?
Они отняли у него свободу и будущее. Они забрали у него жизнь; забрали себе, но еще не передали смерти. У него оставались только воспоминания и дар…
Полынь.
– Просто не делай глупостей.
Не условие – совет; просьба.
Дорожная лента взбугрилась боками камней, вросших в плотное пыльное полотно. Стал ощутим подъем. Конь под седлом неожиданно занервничал, застриг ушами, сбился с ровного шага.
– У каждого своя правда. – Ладонь успокаивающе похлопала крутую шею жеребца, пока глаза настороженно осматривали щетинящийся деревьями склон, спускающийся к дороге. – Каждый видит мир по-своему. Скайли хочет видеть тебя виновным – а может, уже и видит таковым, – для неё эта истина желанна, а оттого непреложна. Ты видишь меня предвзятым ублюдком, который лишь разыгрывает из себя участливого следователя. Потому что сложенный тобой образ инквизитора не может быть иным.
«Мы не убиваем детей».
Ему хотелось произнести это, дать отзвучать, как оно того требовало.
Рано, Эрран…
Зубы сжимались, и звучали совсем другие слова.
– Я видел одну женщину, чей муж умер в стенах Рейхтского отделения Инквизиции. Никто в том не был виноват, кроме его слабого сердца и неуемной фантазии. Но его жена считала иначе. Для неё мы – люди в черных одеяниях, люди со Знаком – были убийцами. В каждого из нас она видела черты палачей своего мужа, и принять обратное у неё уже не получалось. Она стала заложницей своей извращенной правды, которая обернулась безумием, лишившей её умения слышать. Глухим можно быть и с отличным слухом, – Ритт мельком глянул на колдуна. – Но ты же не безумен, как та женщина, Мишель.
Солнце потускнело, зарывшись в набежавшее облако. Деревья, раскиданные по склону, упорно цепляющиеся узловатыми камнями за каменистую почву, враз обесцветились, посерели. Караковый жеребец вновь взялся нервно прядать ушами.
– Мне не доводилось слышать о казнях над детьми. Как звали того мальчишку?
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Спорить он не стал; ни о детях, обреченных Инквизицией на смерть, ни о колдунах и их судьбе. Только покривился, спрятав гримасу в воротник, да толкнул коня шенкелями. Неотвеченный вопрос, усталая убежденность в словах Мишеля или просто растревоженные воспоминания, всё еще саднящие, как плохо зажившая рана – неизвестно, что из этого стало причиной, однако охоту болтать срезало на корню.
Теперь в голове пойманной птицей билась выдернутая из памяти цитата: «Жалость к детям виновного…  не может смягчить эту строгость, ибо, согласно божественным и человеческим законам, дети несут наказание за ошибки своих родителей».
Ритт прикрыл глаза, стиснув пальцами переносицу, будто это могло остановить монотонно стучащую в мозгу фразу.
Нет, Ранье был не прав, времена старой Инквизиции прошли; времена фанатичного истребления ереси, бессмысленных жертв и извращенных игр на человеческих слабостях и страхах – всё в прошлом. И детские казни – тоже…
Будь оно иначе, существовал ли Ривер таким, какой он есть сейчас?
Ходил бы под началом Псов Господних белобрысый мальчишка, делящий собственное тело и разум со зверем? Выменивал бы чужую жизнь юный колдун, задабривая смерть добровольно отданной инквизиторской кровью?
Вот уж верно, у каждого своя правда; каждый верит в то, что ему ближе.
Конь под седлом обезумел окончательно, неожиданно и без причины. Всхрапнул, запрокидывая голову, заплясал на месте. А уже спустя протяжный миг ожесточенной попытки подавить необъяснимое буйство, проснулись горы. Эрран выругался, чувствуя, как морозным холодком мазнул вдоль хребта страх.
Мир, качающийся, скачущий перед глазами, рывком ухнул в сторону – жеребец шарахнулся от прогремевшей мимо телеги, угодив задней ногой на каменистый край обрыва и припав на круп. Испуганно, надрывно заржал, забился. Камни под копытами застучали игральными костями – повезет, не повезет?
Повезло; конь выбрался на дорогу, жарко дыша и подрагивая шеей, когда Ритт рычаще выдохнул и ударил того каблуками, высылая за повозкой. Внутри билась тугая струна, натягивалась с каждым ударом, готовая вот-вот оборваться…
Всё напрасно. Он уже видел, что не успевает.
Злосчастная телега содрогнулась, как смертельно раненный зверь, и стала заваливаться над дышащим безысходностью краем. Так бывает в самых дурных снах – ты видишь и понимаешь, что это необратимо, что больше нет смысла спешить.
Ни в чем не осталось смысла.
Кроме смысла остановиться и позволить свершиться тому, к чему всё и шло; тому, начало чему было положено еще там, в горящем доме, сминаемом землей. Всего-то и требовалось, что остановиться.
Но надсадный бой струны внутри не позволял. Эрран спрыгнул с седла, подгоняемый бьющейся в груди силой. Горы поощрительно заворчали, когда он неловко скатился по каменистому склону, злыми, напряженными глазами следя за рекой и её нежданной жертвой.
Сколько ударов сердца уложилось в этот краткий миг? Сколько возможностей у него было, чтобы отказаться от всего, прежде чем вода погасила осознанный рывок тела?
Холод обжег едкой щелочью, обхватил грудь зубастым капканом, плеснув за плечи. Сознание раскрошилось на сотню осколков: мутно-голубое небо, жадный глоток воздуха, застревающий в горле, дикая, неукротимая водная тьма и стремление обхитрить поток, успеть. Мышцы сводило, тяжесть пояса с оружием, который он по глупости не успел снять, стала ощущаться отчетливее.
Какого черта? Ему вздумалось сдохнуть из-за какого-то колдуна?
Онемевшие, лишившиеся какой-либо чувствительности пальцы схватились за безвольное тело лишь чудом, уже вслепую, однако на этом чудеса и закончились – отобрать у реки её добычу стало невозможным. Эрран дернулся к поверхности, но хриплый вдох оказался единственным, что он успел сделать. Потом мутное небо дрогнуло, и чудовищный рывок воды – сминающей и стискивающей ледяной лапой – увлек ко дну жутким ощущением падения.

Удар пришелся на спину, разом вышибив из легких остатки воздуха. Плотный подводный холод принял в свои объятия, и на секунду мир померк, застыл, накрепко схваченный льдом. Не стало ни света, ни тьмы. Ни земли, ни воздуха. Только вода; давящая и равнодушная, затопившая собой каждый уголок бытия, пенным потоком вымывшая страхи, мысли и злость.
А после в груди пожаром зацвела боль. Ритт дернулся, распахивая глаза, завертел головой. Взгляд с трудом пробивался сквозь рассеянную неясным светом водную тьму, однако долго блуждать ему не пришлось. Колдун был совсем рядом, по левую руку. Бледное лицо и запястья, зыбко мерцающие в воде, темный шлейф волос, расшитый бронзой бусин. Бесформенное пятно одеял еще опутывало ноги, однако их смертельная хватка медленно и неохотно ослабевала, отяжелевшая ткань раскрывалась, как лепестки какого-то жуткого цветка. Инквизитор рванулся к Мишелю, отодрал от него неподатливые тряпки, схватил за воротник, чувствуя, как каждое движение распаляет под ребрами злой огонь, наполняет всё его существо уже не отчаянием, а безразличием и смертельной апатией. Непослушные пальцы сорвались, потеряв драгоценный миг, но он упрямо потянулся снова…
Сдайся.
Сдайся, Эрран.
Тебе никого не спасти, потому что уже и самому не выплыть. Ты же чувствуешь, как тянет вниз оружие, как каменеют непокорные мышцы. Ты уже предощущаешь, как врывается в легкие вода. Этого не избежать; еще несколько мгновений, выгрызенных волей, а потом тело сдастся и перестанет быть послушным.
Сдайся сам.
…Он вынырнул, с хрипом вобрав воздух, пытаясь не уйти под воду снова и удержать над поверхностью проклятого колдуна. Глаза заливала вода, а при попытке запрокинуть голову, их резало от света. Уши закладывало, по лицу били далекие брызги.
Небо сузилось до ломаной яркой линии, в которую теперь бесконечным потоком вливалась неукротимая водная стихия…
Темная полоска отмели казалась недостижимой, и даже когда рука мазнула по рассыпчатому дну, в это поверилось не сразу. Эрран выбрался на берег, рывком вытянув за собой Ранье. Ноги не слушались, крупный серый песок под сапогами мерзко скрипел, норовя вывернуться и опрокинуть на колени. Пальцы, судорожно сомкнутые на куртке Мишеля, разжались с неимоверным усилием.
Он избавился от фельдрока нервными, ломаными движениями, навязанными бьющей тело дрожью. Отбросил в сторону, швырнул сверху сорванные с рук перчатки.
В голове было пусто, только гулко метался грохот падающей в подземное озеро воды, да в унисон ему шумела в ушах кровь.
Мишель не дышал, но под челюстью слабо билась жилка; замерзшим пальцам удалось нащупать её не сразу, и Ритт впервые с момента прыжка в реку почувствовал хоть какой-то отголосок эмоций. Теперь следовало не позволить сердцу замолчать.
Он рванул ворот куртки Ранье, освобождая горло и ключицы. Грубым движением дернул к себе, перекинул через согнутое колено – животом на бедро, помогая легким избавиться от воды; или хотя бы от какой-то её части.
Зачем он с ним возится? Почему просто не даст сдохнуть, положив конец всем проблемам?
Потому что не может иначе?..
– Ну же! Колдун хренов…
Собственный голос показался чужим, сиплым и сорванным. Ритт подкрепил слова напрашивающимся ругательством, спихнул Мишеля на песок, повернул его голову набок, мимоходом задержав пальцы на шее и в снова отлавливая тихое биение жизни. Со злым ожесточением надавил ладонью на живот, под ребрами, заставляя легкие заработать, вытолкнуть остатки воды.
Если этого будет недостаточно…
– Да твою мать, Ранье! Дыши сам!
«Не заставляй меня это делать…»
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Отредактировано Рикки (2018-09-29 10:50:37)

– Зачем?
Прикинуться глухим не получилось – по лицу против воли мазнула болезненная гримаса. Эрран, сидящий на песке с выражением бесконечной усталости, медленно отвернулся от слепящего разлома, поймал взгляд колдуна.
– Ты же понимаешь, что пока я жив, это не закончится? Или… Ты не поверил, да? Не поверил, что вода убьет меня?
Он смотрел равнодушно. Темные глаза казались черными провалами, заполненными всё той же холодной водой, таящейся на дне подземного озера.
Возможный ответ дробился на множество неотвеченных вопросов.
Зачем?
Потому что так было правильно?.. Потому что бездействие требует куда больших сил, чем спасение чужой жизни? Потому что… он не верил в бессмысленность своих усилий?
Голос колдуна, исходивший полынной горечью, сплетался с грохотом воды. Ритт слушал, но молчал; слушал и наблюдал, как осторожная волна ощупывает серый песок, подбираясь к его сапогам. От неё тянуло льдистым холодом и сырым духом. Неизбежностью и смертью.
Он не двигался, скованный усталым равнодушием, как мерзлой корочкой.
Слушал и ждал.
− …Ты хоть понимаешь, что нам не выбраться отсюда. Скоро все здесь заполнит вода. Но мы не утонем. Мы умрем раньше. От холода. Ты просто не знаешь, насколько холодной может быть вода.
Прозрачная озерная кромка лизнула сапог…
«Черта с два мы умрем…»
– Колдуй, – бесцветно отозвался Ритт, поднимаясь на ноги и подхватывая брошенный рядом фельдрок, к которому уже начала примериваться вода. – Мне тоже всё равно.
На Мишеля он глянул вскользь, едва отметив, что тот делает и как. Заткнул за пояс перчатки, закатал рукава, чувствуя, как покрывается мурашками обнаженная кожа. В Ривере учили принимать холод, пропускать его через себя, не давая тому терзать тело и разум. Сейчас наука риверских инструкторов работала лишь наполовину – спазм всё же рвал мышцы приступами дрожи, но редкими и частично контролируемыми.
Насколько еще хватит его выдержки, Эрран не знал.
А еще он сильно ошибся, сказав, что ему всё равно…
В затылке зябко щекотнуло, будто откуда-то потянуло сквозняком. Ритт замер, вслушиваясь в едва слышный шелест голоса. Медленно обернулся.
– …Et ne nos indūcas in tentatiōnem, sed libĕra nos a malo.
Малефик, использующий святые слова для колдовства?..

Pater noster, qui es in caelis,
sanctificētur nomen tuum.
Adveniat regnum tuum.
Fiat voluntas tua,
sicut in caelo, et in terrā.¹

Сознание откликнулось, подхватило знакомые строчки, высеченные в памяти глубоко и надежно. Эрран удивленно смотрел, эхом проговаривая звучавший напев; мысленно и едва ли отдавая себе отчет. Напитанная мерцанием вода, собранная в ладонях Ранье, вызывала куда меньше смятения, чем читаемое им «заклинание».
– Credi non potest…² – ворчливо заключил следователь, когда Мишель подхватился на ноги, подводя черту под творимым безобразием.
Указанная колдуном расселина дышала сырой темнотой и неизвестностью, как приоткрытая хищная пасть. В разбавленном мраке виднелись серо-багровые слои породы, полосами изрисовавшие камень пещерных стен; с каждым шагом их рисунок темнел и мутился, смазанный густившейся тьмой.
− У меня просьба, – Ранье обернулся; на миг почудилось, как в его глазах, поймавших далекий свет, слабо отразилось серебро. – До тех пор, пока мы не выбрались, или… Ты не мог бы забыть, что я колдун, и относиться ко мне просто… как к человеку?
– Мог бы, – после недолгого молчания угрюмо отозвался Ритт. – А ты, в свою очередь, забудешь, что я инквизитор. Считай, это встречная просьба.
Ступая в каменную «пасть», Эрран коснулся ладонью ближайшей стены, чувствуя, как кожу обдает влажным и скользким холодом. Темнота залепила глаза; сколько ни промаргивайся, сколько не всматривайся в бархатный мрак – ничего не видно. Только скрип песчинок под сапогами да перестук мелкого камня. А еще раздражающее ощущение беспомощности.
Он споткнулся, неловко вскинув локоть к стене, которая, кажется, ощущалась совсем рядом. Послышалось приглушенное стеклянное бряцанье, что тут же перечеркнуло ругательством. Колдовская цацка, спрятанная в кармане инквизиторского одеяния, всё еще была при нём и теперь выражала явное возмущение.
– Вот дер-рьмо…
Пальцы слепо скользнули по влажной ткани фельдрока, нащупывая сквозь неё злополучную сферу.
– Слушай, я могу понять, что первый шар был создан по дурости и в горячке романтического припадка, – Эрран больше не пытался вилять фразами, изыскивая выражение поудачнее; надсаженное горло обдирало звучание слов, и они царапались хрипловатой грубостью, как острые скальные осколки, – но на кой хрен тебе сдался второй? От первой цацки проблем – хоть лопатой греби, тут и дурак разберется, что с двумя можно оказаться в заднице. Но ты же не дурак. Тогда зачем второй шар? К тому же, ты, наверняка, знал, что на озере будут ждать. Хотя Скайли так и не призналась, откуда ей это было известно…

¹ Латинское прочтение молитвы «Pater noster» - «Отче наш».
² Немыслимо (лат.)
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]

Отредактировано Рикки (2018-10-19 10:02:25)

Тьма казалась вязкой. Голос колдуна путался в ней, как щенок в густом подлеске, отдаваясь даже не эхом – тенью эха, неясного и смазанного. Ритт слушал его, расплетая на тонкие ниточки отзвуков: где слова, а где цокот камня под ногой, шорох одежды или отголосок чужого дыхания, замешанный на шуме собственной крови. Он ощущал себя слепцом, беспомощным и потерянным, не ведающим ни куда идет, ни чем обернется следующий его шаг. Неподвижный взгляд с расширенными зрачками и болезненная чувствительность в кончиках пальцев, отмеряющих путь по влажному камню стен – ему даже не нужно было закрывать глаза, чтобы нарисованный образ предстал перед внутренним взором.
Оказывается, в кромешном мраке живут не только иррациональный страх, но и мучительное бессилие.
А еще в темноте летучими мышами метались мысли, заставляя стеклянную сферу в кармане наливаться какой-то новой вещностью, зудящей и тяжелой, ощутимой бедром даже сквозь ткань.
Четвертая сфера…
Четвертая ступенька на пути Ранье к тому, чтобы всё исправить?..
Он поймал себя на мысли, что верит словам колдуна. Не просто слышит в них искренность, а… принимает их правильность? Разбить шар в Лидсе или отдать своим – простая задачка, не вызывающая сомнений; проблема лишь в том, что впервые весы выбора качнулись не в пользу Ордена…
И это, пожалуй, вызывало беспокойство.
Ровное плетение звуков впереди вдруг дрогнуло и спуталось в тугой клубок шума. Эрран резко остановился, собравшись, но толчок в ноги все равно едва не опрокинул его на колени. Ладонь неловко проехалась по осклизлому камню.
– Вот гадство!
– Шею не свернул – считай, легко отделался, – отметил Ритт сдержанно. Чуть склонился, чтобы почти безошибочно поймать плечо Мишеля, отслеживая, понадобиться ли тому помощь.
− Послушай. Давай так. Я буду идти, пока смогу. Потом…
Следователь рычаще выдохнул, глуша часть фразы и перекрывая её собственным недовольным шипением:
– Да Бога ради, Ранье!
Как же он это ненавидел. Ненавидел оказываться тем, кому выпадает тот проклятый шанс выбора: оставить чужую жизнь на откуп смерти или сдохнуть за компанию – глупо и бессмысленно.
А в запахе сырого пещерного камня начинает угадываться затхлость тюремной камеры ливельдхартского замка…
– …Стой!
Ритт замер в полной неподвижности, даже невольно затаил дыхание. Спустя мгновение склонил голову к плечу, прислушиваясь.
Теперь ему снова оставалось только полагаться на слух. Напряженно и чутко, ощущая, как всякий шорох, шелест и стук надсадно скребет по оголенным нервам. О том, что в этой тьме сейчас видел или ощущал колдун, можно было только гадать, но, судя по прозвучавшему в тишине выводу, пессимистичность догадок оказалась не напрасной…
Эрран шагнул вдоль стены, вскользь задев коленом Мишеля, привалился сначала плечом к колкому камню, потом прижался лопатками. Прикрыл глаза, отыскивая внутри себя еще не погасшие, но уже едва тлеющие остатки спокойствия, той самой спасительной выдержки, которая всегда приходила на выручку в самых паскудных ситуациях.
– Сколько еще необходимо сфер? – неожиданно даже для себя проговорил он; размеренно, ровно, давая каждому слову отзвучать. – И неужели нет альтернативы Лидсу? Ортерн тоже далеко от озера…
Рука скользнула к бедру. Он медлил недолго, но через сомнения перешагнул почти сразу. Стеклянный шар противно скрипнула в пальцах, выдранный из кармана.
– Эй, – Ритт легонько толкнул ногой Мишеля, протянул в его сторону сферу, звякнув по ней пальцами, чтобы помочь колдуну угадать направление, – если эта штука хоть чем-то поможет, глупо ею не воспользоваться. В отличие от тебя, я ни хрена здесь не вижу… Уверен, что никакого пути нет?
[nick]Эрран Ритт[/nick][status]Domini canis[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/cSh5R.png[/icon][sign]...quae ferrum non sanat, ignis sanat.©[/sign]