...
...Тёмное небо давило, как больного давит душное одеяло, скинуть которое нет сил. Мёртвая трава не колыхалась, и сидевший на ветке кривого дерева ворон тоже казался мёртвым. Но нет, мерзкая птица была жива: она с громким карканьем сорвалась с ветки, метнулась под ноги и сгинула.
- Вот мерзость! - выругался Риго, когда конь, фыркнув, подался назад - Почему встречу назначили в этом проклятом месте?
- Так хотели эти люди, монсеньор. - почтительно ответствовал слуга - Иначе они отказались от встречи.
- Неужели нельзя было договориться с ними? - раздраженно бросил Риго, сдерживая нервничающего гневного иноходца - Тихо, Дасс.
- Вы же знаете, монсеньор, у таких людей свои причуды. - покачал головой слуга.
- Не учи меня жить. - прикрикнул Риго.
Они ждали уже больше солнечного оборота, а те, с кем предстояло встретиться, не появлялись. Старое кладбище не нравилось ни Риго, ни его коню, но поделать нечего: если хочешь скинуть с трона самодовольного идиота-кузена, можно и потерпеть. Зато потом не будет мертвецов, пыли и тлена, будет только сверкающий бархат, затканный червонным золотом, будет тяжёлая восьмирогая корона на голове, скипетр и власть. И, наконец, свобода - от этикета, от надоедливых родственников, самого себя, вечно играющего вторые роли. Можно будет самому устанавливать правила игры. Родственников нужно казнить, чтобы не вздумали повторить его гениальный ход, женщин, впроцем, можно помиловать и выдать замуж, кто ещё не вышел, или разослать в монастыри - прослыть милосердным, такая слава ещё никому не вредила. Риго раздражённо поправил рукав бархатного камзола и в который раз огляделся.
Темнело.
Ветер пронёсся над холодной землёй, и вдалеке хлопнули тяжёлые ворота, преграждавшие вход в обитель смерти. Риго привстал на стремёнах: к ним приближались несколько фигур.
- Наконец-то. - проговорил се-Арти, спешиваясь. Дасс попятился и громко заржал, и Риго еле удержал повод. - Что такое?
- Бегите, монсеньор. - пробормотал неожиданно слуга. Риго обернулся к нему: тот дрожал как осиновый лист.
- Что? Бежать? Почему? - се-Арти оглянулся вокруг, но не увидел никого, кроме этих нескольких человек.
- Бегите. - не то всхлипнул, не то выдохнул слуга. Риго снова взглянул на приближающиеся фигуры: те самые люди, которым он обещал золото за грязную работу. Их нашёл лакей, и вот теперь он советует бежать?
- Герцоги не отступают. - сквозь зубы сказал Риго, кладя ладонь на изукрашенный драгоценными камнями эфес шпаги. - Ты обманул меня? Ты привёл сюда убийц?
- Я не хотел, - слуга почти плакал. - меня заставили.
- Кто заставил? - всё ещё спокойно спросил Риго.
- Они. - Лакей развернул коня и поскакал прочь, оглядываясь.
Кладбище, пасмурный вечер, фигуры уже рядом, их очертания плывут, словно миражи в жарком воздухе - да вот только миражей здесь не бывает, и холод стоит зверский для начала октября. Риго больно смотреть на тех, кто идёт к нему, хотя они не мерцают, наоборот, они, словно чьи-то гипнотизирующие зрачки, втягивают в себя, лишают воли, оставляя лишь крохотный её кусочек, чтобы поиграть с тобой...
"Недамся".
Он отпустил Дасса, который тут же умчался галопом в неизвестном направлении, и медленно вытащил шпагу из ножен. Шедший впереди - некрасивый выходец из другого мира с уродливым шрамом, пересекающим лицо, - рассмеялся лающим смехом и поднял руку с острыми когтями. Его спутники бутдо дожидались этого сигнала и бросились на Риго со всех сторон.
Ах, как он дрался! Ни разу ещё герцог се-Арти не бился так красиво, так смертельно прекрасно и - так бесполезно. Он заставлял себя не думать о том, с кем сражается, а шпага была с серебрянной насечкой, вкованной в клинок как раз на такой случай, и от ударов, которые Риго наносил безоружным, но чрезвычайно увёртливым противникам, их кожа расходилась, а мёртвая плодь дымилась. Они шипели и отступали, но ненадолго, по знаку выходца со шрамом вновь бросаясь вперёд. Их предводитель участия в схватке не принимал, предпочитая наслаждаться зрелищем. Исчадия тьмы, сверкая пронзительно-зелёными глазами, навалились на Риго со всех сторон, он почувствовал, как чьи-то зубы вырвали кусок мяса из его ноги, впились в руку, растерзали левую ладонь. Герцог закричал, но крик вышел хриплым и одиноким. Он в последний раз отшвырнул от себя всех, встал, пошатываясь и выставив перед собой шпагу - как учил старенький мэтр Костоли, да покоиться он с миром.
- Не возьмёте живым, мерзавцы. -сказал он и зашёлся кашлем: когда это его успели ранить в грудь и чем? На губах выступили кровавые пузыри, дышать становилось всё труднее.- Не дамся.
Главный из нападавших стоял, поигрывая сухой берцовой костью, явно подобранной неподалёку, перебрасывая её из руки в руку. Почему-то Риго видел его отчётливо, хотя над кладбищем сгустилась тьма. Ему казалось, что битва длилась минуту, но, видимо, он сопротивлялся очень долго.
- Ты всё равно умрёшь. -незнакомец говорил как бы неохотно, растягивая слова, и за эти неторопливые интонации Риго его ненавидел.- Аристократы бесполезны, а мои Исчадия голодны. Проси у меня милости, или умирать будешь мучительно и долго.
Риго уныло оглядел поле боя: ждать тут нечего, помощь звать бесполезно, никто не придёт. Укусы зверски болели, и обещание нежети замучать его выглядело вполне правподобным. Но как же быть с фамильной честью, с принцыпами, которые не позволяют умереть зайцем - только львом.
- Нет. -он сказал это, кусая губы.
Выходец расхохотался, показав белоснежные клыки, и Риго понял: он вампир. Эти не отпускают жертв и не ведают жалости. Почему он не взял с собой достаточно серебра, отправляясь в сумерках на старое кладбище? Глупец, настоящий глупец, а теперь ничего не поделаешь.
- Я люблю упрямых. Знаю, ты герцог и хотел свергнуть брата. Жаль, что твоим чаяниям не сужденно сбыться. -голос вампира царапал мозг Риго как острые когти.
- Поторгуемся? -предложил се-Арти, стараясь удержаться на ногах.
- Бесполезно. Но ты мне понравился. Я дарю тебе лёгкую смерть просто так. У тебя сегодня счастливый день, герцог. -вампир откинул плащ за спину, бросил кость на землю и заглянул в лицо Риго невероятно зелёными глазами.
Живая кровь герцога стремительно утекла, струйками бежала по коже, и вампир не захотел больше ждать. Он оказался рядом, вывернул держащую клинок руку Риго, и серебрянная шпага упала, жалобно зазвенев, на плиты кладбищенской дороги. А ведь обещал не отпускать до гибели. Но она пришла. Герцог не опускал глаз ни на секунду: всегда хотел посмотреть в лицо смерти. Оно было ледянным, но глаза сияли ярче драгоценных камней.
- Ты ещё сможешь поблагодарить меня. -прошептал вампир, прежде чем разорвать Риго горло.
Голод.
Голод, выматывающий душу, а впрочем, осталось ли что-то от души? Вечный голод, который нельзя утолить, потому что в желутке будто провертели дыру, и стоит губам припасть к бьющейся жилке, ощутить солоноватый привкус крови - лишь воспоминание о вкусе, потому что чувствительность потеряна раз и навсегда! - и стоит крови коснуться тебя, ты, на мгновение насытившись, снова чувствуешь жажду. И от безысходности хочется выть, и ты воешь, воешь громко и яростно, или жалобно скулишь, чтобы тебе, как нищему на паперти у кафедрального собора, подали потёртую монетку. Дай ещё, хозяин, дай, дай! В этом мире нет богов, кроме Создателя, он - центр вселенной, он царит и правит, карает и милует, ему нельзя не подчиниться.
Но самое страшное - это не голод. Самый тяжёлый кошмар, который преследует тебя, - это память, крошечный кусочек памяти. Вся твоя прежняя жизнь, сжатая в искорку на острие иглы, запертая где-то там, глубоко, за холодными дверями твоей первой смерти. И ты знаешь, что там что-то есть, что оставленный тебе гнилой овощ - это не мозг, что твои истончившиеся руки - это не те руки, которые были у тебя раньше, и ты хочешь возвращения или смерти, но лишь временами, потому что милость хозяина затмевает всё. Нет ничего слаще его подарка, его одобрения и жестокой улыбки, когда он смотрит, как ты рвёшь беззащитное существо, кричащее о милосердии и не получающее его. Зачем милосердие, что это такое? В этом мире есть лишь вечное скитание и голод. О памяти ты забываешь.
Тебе холодно и голодно всегда - и летом, и зимой, в Тёмных Землях и в тех мирах, куда хозяин выводит на охоту, хотя случается, что ночи там жарки. Лишь напитавшись живой кровью, наевшись трепещющей плоти, ты согреваешься чуть-чуть и ненадолго. Но за этот миг ты готов отдать жалкие остатки своей жизни, свою память, все муки - но не можешь отдать, потому что никто у тебя этого не просит. И тебе хорошо, потому что у тебя есть бог, который говорит, что надо делать. И тебе плохо, потому что тебе хорошо.
Ты делаешь такое, о чём раньше, наверное, помыслить бы не мог. Лица в твоей памяти не задерживаются, она теперь вообще хранит только какие-то обрывки, в основном крики тех, кого ты убил. Ты убиваешь женщин, отрываешь головы младенцам, медленно вспариваешь хивоты тем, кто не желает просить о милости и даже пытается нападать на хозяина. Кажется, давным-давно тебе не была присуща жестокость: ты не трогал кузнечиков на полях у родового замка, не мучал котят, не отрывал крылышки пойманным мухам. Тебе не нравилось присутствовать при публичной порке, когда наказывали слуг. Когда по приказу лорда или короля казнили, кого-нибудь на главной площади столицы, ты, приведённый за руку суровым отцом, смотрел - отвернуться не давали, учили - жалел. Развёрстые раны, истёрзанная бродячими псами нищенка, повешенные на деревьях вдоль королевского тракта - ты пивык к этому, как привыкаешь к неизбежной жестокости своего мира, но сам ты не был жесток. Кажется... А теперь ты - воплощение жестокости, сердце у тебя давно остановилось, душа если была, то вся выпита хозяином, в котором тоже не задержалась. Ты не способен испытывать удовольствие, но от мучений других получаешь мрачное удовольствие.
Ты больше не умеешь спать. Что такое сон? Само это слово выпало из твоего лексекона. Да ты почти не говоришь, зачем тебе слова, остатки разума даны лишь для того, чтобы найти очередную жертву, чтобы справиться с тем, что велит хозяин. И ты рычишь, воешь, а иногда вспоминаешь, как яростно кричал, но очень, очень редко.
Ты не жив и не мёртв, и если бы у тебя осталось больше разума, это свело бы тебя с ума.
...
Комната хозяина была не слишком большая - почему, этим вопросом Риго не задавался, не умел об этом думать. Он приходил сюда редко, конечно, только когда звал хозяин. Вот и сейчас он звал, его приказ явиться был как аркан, тянувший его в нужном направлении. Риго поднялся по всем длинным лестницам и пришёл, и застыл на пороге комнаты, так как дальше ему не велели идти.
Хозяин лежал на узкой кровати, над которой торчал скособоченный и пыльный балдахин на четырёх резных столбиках. Балдахин был явно украден где-то кем-то из услужливых Исчадий, так как на нём вышит был не абстрактный узор, а чьи-то лица-маски, сплетавшиеся в хороводе.
Хозяину было плохо: это Риго чувствовал и, если бы мог испытывать сочувствие, наверное, пожалел бы его, а так - только привычная глухая тоска стала острее.
- Подойти. -велел хозяин, и Риго приблизился. Хозяин лежал на старых подушках и покрывалах, от которых несло плесенью, - впрочем для Риго плесенью несло от всего, даже от чисто вымытой девственницы, которой отьедаешь ногу. Хозяин долго молчал, прежде чем продолжить.- Ты самый сильный из тех Исчадий, что у меня есть. При твоей новой жизни я тебя хорошо кормил, и ты почти не испортился. Ты был забавен, когда ещё был человеком. Я решил, что ты достоин остаться жить после моей смерти.
- Ты умираешь, хозяин? -это были первые слова, произнесённые Риго за долгие годы. Глотка, отвыкшая от такой нагрузки, извергла не слова, а нечто среднее между рычанием и кашлем, но хозяин понял. Он понимал всё.
- Да. Прислушайся.
Риго попытался понять, что имеет в виду вампир, и напряг остатки чувств. И услышал: в теле хозяина сидело серебро, глубого в сердце сидело - не достать.
- Один проклятый охотник из другого мира наградил. Знал, что не вытащю. Знал, что умру не сразу. Хороший охотник. -улыбнулся бледными губами хозяин.- Дай свою руку, Риго се-Арти.
У Исчадий не было имён - но в тот миг, когда хозяин вернул Риго имя, память, много лет царапавшая остатки души, наконец процарапала дырочку. И перед глазами, вдруг обретшими ясность зрения вместо той болотной мути, что привыкло видеть лучшее Исчадие хозяина, встала залитая светом комната, в которой маленький мальчик играл оловянными солдатиками. В солнецном луче кружаться пылинки, няня в чепце с оборками мягко журит за то, что запустил солдатиком в неё... Волосы первой девушки - служанки с замковой кухни, оказавшиеся мягкими, как иноземный шёлк, и струившиеся между пальцами юноши... Мэтр Костоли, с первыми сидыми волосками в густой бороде, ещё сильный и почти молодой, вкладывает в руку первую шпагу, с деревянной гардой и мягким тупым клинком. "Держите её крепче, герцог, и не отпускайте, пока не умрёте."
- Ты не отпустил.
Хозяин знал всё, что происходит с ним, и Риго, держа его за руку и глядя на него посвежевшими глазами, был ему наконец-то благодарен. В ладонь бывшего герцога легло тяжёлое кольцо с синим камнем - символ власти хозяина на принадлежащих ему землях, и Риго стиснул пальцы, чтобы не уронить драгоценный дар.
- У тебя есть выбор: умереть со мной или жить дальше. -прошептал хозяин. Силы утекали из него чёрными струйками.- У тебя хватит на это сил.
- Зачем мне жить без хозяина? - в этих словах была правда, но и надежда на объяснение, надежда на то, что Создатель даст цель и смысл дальнейшему существованию своего Исчадия.
- Это мой последний дар и последнее проклятие. - усмехнулся умирающий вампир. - Знаешь, Риго, умереть легко. А вот жить гораздо труднее. Мы уже умерли - так что самое лёгкое позади. Останься, возьми себе мои владения, а если однажды в скитаниях тебе попадётся охотник по имени Киро Стибб из Домена, где две луны, а солнце восходит редко, - убей его.
- Да хозяин.
...Он выгнулся на кровати, как выгибается натянутый умелым стрелком лук, только вот тетива, кажется, порвалась: и серебро стало у него вместо сердца, и это сердце, раз ударившись о рёбра, замерло, потому что у мёртвых сердце не бьётся, а серебро было заговорённым и живым. Оно протянуло ниточку по всему телу хозяина, и его плоть расползлась, как талый снег под солнцем, как ветхая ткань, что крестьянки рвут на тряпки, - расползлась и лопнула, оседая на руках и лице Риго невесомым пеплом. А потом его самого выгнула жёсткая судорога, потому что мир вокруг пошатнулся и стал рушиться, и Риго едва успел надеть на палец кольцо. Оно вспыхнуло нестерпимо-синим блеском, пустило в его руку корни, маленькие корешочки, разбежавшиеся по всему телу и заключавшие в себя всё: эфемерную власть, иную не-жизнь, груду камней, которая называется замком. Теперь Риго не мог бы снять украшение, даже если бы захотел. Хозяин, наверное, посмеялся над ним, где бы он ни был сейчас.
...Кажется, потом он бежал, бежал по бесконечным коридорам, которые были живыми и заросли плесенью и мраком. Он кричал, он хотел закрыть глаза и не мог, и не отрывал взгляда от того, что происходило кругом. К нему сползались всякие твари, желавшие дотронуться до него, взять кусочек его новой жизни и могущества. Вокруг росли кусты с листьями из сырого мяса, в ветвях мёртвой яблони ворковали человеческие головы, их глаза истекали слизью. Кто-то хохотал ему в лицо, кто-то скулил, прося прикосновения или смерти. Наконец Риго остановился в мраморном зале, по которому бежали потоки бледного света, и окунул руки в пульсирующий камень ближайшей колонны. В него вошла сила мрамора, его зубы из мелких и редких превратились в сияющие белизной, губ коснулись острые клыки, а старые раны, что были с ним, с тех пор как он стал Исчадием, затянулись. Кожа стала бледной и гладкой, зрение, обояние, слух невероятно обострились. Ползущая за Риго нечисть погибла после смерти хозяина, остался только он один, и он был голоден. Голоден и - слаб.
Сначала Риго питался дикими зверями и птицами и их кровью, но это удовлетворяло его не надолго. И однажды он смог призвать на свою территорию первую жертву. Это оказался пухлощёкий крестьянский ребёнок с круглыми синими глазами, но мораль сгинула где-то между первой и второй жертвой, поэтому Риго без зазрений совести (которой у него тоже больше не было) выпил живую кровь и создал своё первое Исчадие.
А ещё он мог теперь становиться волком, как в давних детских снах. Которые, впрочем, почти забылись и не имели значения.
...
Много времени прошло с тех пор.