Максимилиан. Интересное имя. Длинное такое. Джеймс давно заметил, что те, кто предпочитает представляться своим полным, а особенно таким длинным и содержательным, именем, люди сложные и много о себе думающие. Джеймсу повезло. У него с рождения имя было коротким, простым, никаким практически, поэтому он о себе лишнего не думал, предпочитая оценивать себя трезво, а иногда и принижать, но последнее случалось редко.

— Надеюсь, что только мы вдвоем можем сказать подобное, — пожал плечами Джеймс, понимая, что этому человеку наверняка неприятно осознавать, что не он один обладает Томасом. Наверняка это должно бить по его самолюбию. Наверняка он будет мстить. Мерфи надеялся, что словами, а не кулаками — ему не хотелось разгуливать потом с синяками, сестра начнет беспокоиться и не оставит все так легко.

А дальше Джеймс лишь слушал, глядя на Максимилиана спокойно и совершенно не нервничая. Он разбирал речь любовника Томаса на составляющие и пытался сравнить с теми знаниями, которые были у него самого о Томасе.

Томас любит боль? Джеймс слышал об этом впервые. Он всегда старался быть нежным с Томасом, даже засосы предпочитая не оставлять, хотя и случалось иногда, особенно часто в последнее время, когда Джеймс уже начал что-то подозревать. Тот Томас, которого знал Мерфи, любил нежность. Или Джеймсу так только казалось, поэтому Томас пошел искать приключений у этого Максимилиана, который мог дать то, что он так хотел? Это был промах Джеймса. Но он и не мог причинить боли Томасу. Просто не был способен.

Властность. Джеймс периодически видел непонимание в глазах Томаса, даже когда просто заваливал его на диван, оказываясь сверху, пока тот шел на кухню или в свой кабинет. Джеймс всегда думал, что Томас просто не хочет, чтобы с ним так обращались, что сам хочет быть властным и подчинять себе Джеймса... Он снова был неправ? Про то, что Томас любит, когда его дерут, и говорить было нечего. Он редко позволял Джеймсу даже просто быть сверху, что уж говорить про "драть". Или это было только с Мерфи? Чем он был плох? Размером не вышел? Снова его вина?

Погрубее. Томас сам мог быть грубым. Его слова могли резать — как Джеймса своей холодностью, так и читателей своей правдивостью без прикрас. Но в действиях Томас никогда не был груб с Джеймсом. А сам Мерфи не был способен на грубость в принципе. Нет, если обстоятельства вынуждали, если перед ним был человек, морда которого кирпича просит — то конечно. Но не в повседневной жизни, не с Томасом. Снова Джеймс был виноват? Снова не смог угодить?

Джеймсу было немного больно от осознания того, что он не мог так много. Не был способен дать Томасу того, в чем тот так нуждался. Но ему было интересно, почему вообще Томасу нужно было все это.

Целостный и счастливый... Психологи говорят, что корни всех проблем нужно искать в прошлом. Джеймс мало знал про детство Томаса, тот не особенно распространялся о нем. Но перед глазами Мерфи при словах "проблемы Томаса" сразу появлялся пятнадцатилетний парень, который общается с ним в НИИ "Кадуцей". После всех опытов, которые на них ставили, после всего, что им пришлось перетерпеть, Джеймс вынес свою истину. Что в боли нет ничего страшного. Что ничего больнее Кадуцея в его жизни уже не будет. Что ничего страшнее Кадуцея он уже не встретит. Томас же был в НИИ дольше, чем Джеймс, и он повлиял на него совершенно иначе. Неужели боль стала ему необходима? Неужели после выхода на свободу ему все это время был необходим человек, который будет смотреть на него сверху вниз с усмешкой, со знанием, что ничего этот мальчишка ему не сделает, что вся власть в руках этого человека. А если Томас будет сопротивляться, он получит очередную порцию боли. И если ему нравится эта боль, часто ли он сопротивляется? Джеймс не знал, занимались ли работники НИИ сексом со своими подопытными, но если да, то это объясняло все.

Джеймс перевел взгляд на Томаса, пытаясь найти в нем хоть какие-то признаки того, что его мысли верны. За недолгое время размышлений мысль о том, что Джеймс не подходит Томасу и ему необходимо уйти и оставить их с Максимилианом вдвоем, отступила на второй план. Теперь самым важным было то, что Томасу, видимо, плохо. И он живет с таким состоянием всю свою жизнь, пытаясь вписаться в окружающий его мир. Возможно, в Джеймса ему вписаться было проще, чем в других, потому что Мерфи был частью того самого прошлого, где была боль и власть. Но он сам не мог дать ни того, ни другого. Он даже младше него был, какое уж тут подчинение? А Максимилиан подходил на эту роль идеально. Интересно, он никак не связан с Кадуцеем? Может, все они трое тут повязаны одним и тем же местом?

Джеймс молчал, ему нечего было говорить пока что. Он просто смотрел на Томаса, ожидая его реакции, ожидая, что тот подойдет к Максимилиану и обнимет его в ответ. Даже издевательские слова Максимилиана, явно рассчитанные на взрыв со стороны Джеймса, были пропущены мимо ушей. А в голове начинал бить колокол, боль от него растекалась от висков к макушке, пока еще совсем не сильная, практически незаметная, но на нее Джеймс все же обратил внимание. Стоило принять еще одно обезболивающее, иначе домой он будет добираться пешком через весь город.