Виктор думал о своем возвращении на лед, думал о предстоящих соревнованиях и о том мог ли он в них участвовать. Кроме того, Никифоров пообещал Якову вернуться (обнадеживать, а потом подводить своего же тренера было не комильфо), «завел» фанатов и всех, кто интересуется фигурным катанием, как таковым. Его ждали… ждали до сих пор, несмотря на то, что его личные рекорды были побиты в нынешнем же прокатном сезоне. Ждали… с новыми силами, которых не было от слова «совсем». Тем не менее, мужчина таки размышлял над вариантами развития событий, но к удобоваримым выводам так и не пришел.

Во-первых, он был не в форме. И речь идет вовсе не о спортивном костюме или костюме для выступлений. Блондин почувствовал всю свою никчемность, от которой избавлялся когда-то долгие годы, на показательном прокате после финала Гран-При, где его ученик – Юри Кацуки – был серебряным медалистом. Парный прокат своей же программы годовой давности дался не так легко, как могло бы показаться со стороны. Дыхания не хватало, легкие сокращались с такой скоростью, что, казалось, скоро вырвутся через гортань наружу. Поддержки, которых не было в изначальной программе, не прошли бесследно – запястье нещадно болело до сих пор. Приземление самого обычного тройного тулупа, который, наверное, кто угодно из опытных фигуристов выполнил бы и с закрытыми глазами, было не самым удачным. Нет, Никифоров не упал, не покачнулся и даже не поморщился, но лодыжку теперь тщательно бинтовал эластичным бинтом, прежде чем сунуть ногу в конек. В общем, парень был не в форме… Он бы мог ее вернуть за пару месяцев, максимум – полгода. Но был ли в том смысл? Как говорится, лучше уйти на пике своей карьеры, чем пытаться заскочить в уходящий поезд.

Во-вторых, Вик все еще оставался тренером у Кацуки. У того самого Кацуки, который – как никто другой – хотел видеть Никифорова на льду. Виктор знал об этом желании своего «подопечного» и даже пообещал ему вернуться. Но несмотря на свои обещания, желания Юри и не желание самого Вика разочаровывать впечатлительного парня, он все еще не мог представить себе, каким образом можно совместить работу тренера и карьеру фигуриста. По-хорошему, нужно было выбрать что-то одно, чему – в дальнейшем - посвятить всего себя. И, пожалуй, в данной ситуации, Виктор свой выбор давно уже сделал, когда почти год назад приехал в Японию.

В-третьих, работа тренера была альбиносу по душе. Для кого-то другого, особенно, талантливого, скромного и смешного японца, программы рисовались сами собой, элементы складывались один к другому, рождая настоящее произведение искусства. Для себя же Виктор не мог найти ни тему, ни музыку, ни силы. Тем не менее, пятикратный чемпион мира замечал, как на него порой смотрит Юри: с неким ожиданием, нетерпением. И Вик его понимал… отчасти. Мне тоже, наверное, хотелось бы увидеть еще раз своего кумира в его родной стихии, если бы, конечно, такой кумир у меня был. Виктор усмехнулся своим мыслям и одновременно лайкнул запись Плисецкого, где последний негодовал по поводу того, что его соотечественник – бывшая легенда – до сих пор не подтвердил свое участие в грядущем чемпионате на родине. Неужели, списки уже вывесили? Нет, не должны были… Видимо, с дядей Яшей обсуждали. Хмм…

Было ли Вите стыдно? Нет… Собирался ли он что-то объяснять? Тоже нет. Почему он должен это делать? Никифоров искренне считал, что может сам решить, что для него будет лучше. И не только решить, но и поступить соответственно. Так или иначе, вопросы никто не задавал, тренировки с Юри проходили в прежнем режиме, они даже успели согласовать короткую программу, которая, по мнению самого же Никифорова, была чистым самоубийством, если смотреть на ее сложность. С другой стороны, не мог же он поставить хореографию, которая по сложности уступала бы Эросу. Это было бы полным провалом, учитывая, что все теперь в курсе, на что способен мой поросенок. В этот раз Виктор поигрался с прыжками, исходя не из того, что умеет Кацуки, а из того, что он должен уметь. Тулупы только в каскадах, рядышком с четверными или тройными валлеями в перемешку с ойлерами. В остальном же, для короткого проката были использованы риттбергер, аксель и, конечно, флип (как без него?) – все в четыре оборота, все должны быть идеальны. Короткая программа, в принципе, и должна быть самой сложной частью соревнования, тут нужно показать всю свою технику, все свои умения, умереть и воскреснуть из пепла, как выразилась бы Барановская. К слову, Барановская бы здесь не помешала. Виктор бы с удовольствием отправил бы Юри к ней, а не к Минако, чтобы она его натаскала немного. Но Лиля занималась теперь Юрочкой, Лиле было не до того. А Витя думал, что поставил непосильную задачу своему ученику и эксперименту в одном лице. Юри не жаловался…

Юри ждал и, видимо, когда ждать совсем надоело, спросил о возвращении тренера на лед прямо в лоб. Виктор улыбнулся, откладывая смартфон в сторону и, протянув руку, растрепал черные волосы паренька. Честно говоря, он надеялся, что кацудон никогда не осмелится задать подобный вопрос, но раз уж задал…

- А разве я хотел вернуться к Чемпионату России, Юри? – Приподняв одну бровь, ответил он вопросом на вопрос. Россиянин никогда и ни с кем не оговаривал временные рамки или мероприятия, в которых он хотел бы участвовать. Увидев, что Юри слегка нахмурился, Витя продолжил: - Когда я такое говорил?

Виктору нравился Юри. Тот – почти всегда – был покладист, терпел все выходки Никифорова, кажется, даже привык к ним. Без устали тренировался и успехами очень вдохновлял своего кумира. Как ученика, Вик любил Кацуки больше, чем японец мог бы себе вообразить. Любил безгранично, отвечая на доверие, которое оказал ему Юри, согласившись отдаться в руки обычному, неопытному (в тренерском плане) фигуристу, заботой. Тем не менее, несмотря на эту любовь, котлетку иногда хотелось хорошенько встряхнуть, чтобы он, наконец, избавился от своих детских и навязчивых мыслей. Казалось, в воображении парня была сплошная утопия, где каждый может добиться всего, чего только пожелает. Реальность не так хороша, к сожалению.

- Кроме того, - парень внезапно стал серьезен, как никогда (умел же, когда хотел), - ты уже готов откатать короткую программу на золото? Разобрался со своим волнением и техникой прыжков? Я тебе больше здесь уже не нужен? И произвольная программа не нужна? Справишься сам? Или уйдешь к другому тренеру? – Говоря все это, Никифоров настойчиво пытался заглянуть Юри в глаза, но удавалось это с переменным успехом. – Ты хочешь, чтобы я бросил все и уехал? Я могу пойти собирать вещи.

Жестоко? Может быть... Но кто сказал, что все будет легко?[nick]Виктор Никифоров[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/2SVYS.gif[/icon]

Отредактировано Dazur (2019-04-06 09:34:25)

Виктор ожидал взрыва эмоций, негодования от своего собеседника, но ожидания русского – развеялись прахом, разбившись о холодность и спокойствие, прозвучавшие в голосе Юри, когда тот, спустя очень долгую минуту, наконец, ответил. Ответ Никифорову не понравился: слишком уж некрасиво прозвучала фраза Кацуки о том, что он «должен» что-то выполнить. Японец выразился таким образом, что создавалось впечатление, будто в спорте его это «должен» только и удерживало. Должен Виктору Никифорову золото… Приехали... Дожили! Блондин нахмурился, опуская взгляд на большую, лохматую голову своего питомца, лежащую у него на бедре. Запустив пальцы в длинную, кучерявую шерсть Маккачина, бывший фигурист стал не спеша ее прочесывать, размышляя о том, что же все-таки происходит.

Все по жизни считают, что знают, что будет для меня лучше. Хочешь соревноваться, Витенька? Нет, соревнования – это не твое, ты не готов. Хочешь стать тренером, Виктор? Да черта-с-два у тебя что-то выйдет. Твой ученик взял призовое место? Тебе надо вернуться в спорт и показать всем на что ты способен. Да почему я что-то кому-то вечно должен доказывать? Почему Юри считает, что он мне должен эту золотую медаль? Нет, я, конечно, понимаю, что давил на него первым местом, золотом, которое я хочу поцеловать, как делал это со своими золотыми медалями. Но, мне казалось, он понимает, что я пытаюсь его мотивировать таким образом. Не понимает?..

Что я вообще тут делаю?

- Ты мне… - Мужчина запнулся, все еще, переваривая услышанное. – Ты мне ничего не должен. – Он звучал несколько растерянно, не так уверенно, как обычно. Тем не менее, сказанное не было ни упреком, ни намеком на что-то, просто, констатация факта. - У нас вовсе нет контракта, где было бы прописано, что ты должен взять первое место.

Слова вырвались много раньше, чем Никифоров успел подумать о том, а нужны ли они, должен ли Юри слышать их вообще. Блондин много и долго думал о том, как он выкрутится из ситуации, если Юри, вдруг, обидится на него за невыполненное обещание (или выполненное, но не в том виде, на который брюнет рассчитывал). Но вот слов про обязанности со стороны Юри в нафантазированном разговоре на эту тему - не было. Как не было и неловкого молчания, когда никто друг на друга не смотрит. Уж лучше бы ты обвинил меня во всех смертных грехах, Юри, как сделал бы это Плисецкий…

И все-таки ты ничего не понял…

Виктор усмехнулся своим мыслям, откидывая отросшую светлую челку слегка назад одним движением головы. Волосы, к слову, уже через секунду оказались в прежнем положении, почти полностью закрывая обзор слева. Ты не понял, Юри, что вдохновляешь тысячи людей. Не понял, что я тут потому, что, кажется, только здесь я могу свободно дышать. Не понял, что я не жду от тебя сверхспособностей или постоянных побед. Не понял, что я горд твоими успехами. Не понял, что я уже не такой, как прежде… что теперь твоя очередь становиться для кого-то кумиром. Как будто это золото что-то изменит… После золота всего лишь начнется гонка длиной в твою карьеру фигуриста, когда ты будешь пытаться прыгнуть выше своей головы, что, в принципе, возможно, но очень сложно. Думаешь, я хочу только этого?

- Какой же ты дурак, - фраза на русском и смешок, вот и все, что смог позволить себе Витя, дабы немного скинуть напряжение, сковавшее в ледяных объятиях небольшую комнатку. – А ты хочешь выиграть золото, Юри? – Теперь он уже говорил на английском, придвинувшись к столу ближе и поставив на него локти, подаваясь вперед к небезызвестному Кацудону. – Ммм?[nick]Виктор Никифоров[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/2SVYS.gif[/icon]

Новая программа была прекрасна. Виктор был согласен с этим утверждением. Мужчина видел будущий прокат, будто Юри уже откатал его со своими фирменными страстными дорожками, с мощными вращениями, которые обычно длятся слишком уж долго (и набирают рекордно большое количество баллов), чтобы их исполнял обычный человек. Кацуки был выносливее любого фигуриста, в настоящее время, соревновавшегося на льду. Выносливее и, соответственно, сильнее. Но у него была проблема с прыжками в четыре оборота. Проблема, которая не имела под собой каких-либо очевидных причин. Никифоров, порой, даже забывал про нее. Но, составляя программу, Вик надеялся, что Юри сможет развить свое мастерство под началом нового тренера.

В то время, когда японец подбирал музыку к своей нынешней произвольной программе, блондин отметил для себя, что бывший тренер Юри – Челестино – не пытался развить у своего ученика уникальный стиль и вкус, свое собственное мнение и принципы. Не пытался дать спортсмену простор для творчества, как, например, делал это Яков, видя, что его протеже готов к тому, чтобы уверенно стоять на собственных ногах. Гиперопека в каких-то моментах была губительна… И Виктор, на самом деле, был счастлив, что не попал в свое время в руки такому вот Чалдини. Кем бы он был сейчас, случись такой момент в его жизни? Сложно сказать…

Так или иначе, вероятнее всего, Юри привык полагаться на мнение более опытных людей, не рискуя пробовать что-то свое. И это было проблемой, по мнению Никифорова. Юри мог набирать хорошие – проходные – баллы всего с двумя четверными, которые он прекрасно исполнял еще в прошлом году. Но разве был в этом спортивный интерес? Может, и был… Может, Юри хочет кататься ради того, чтобы кататься, а не побеждать? Он любит лед, я вижу это в каждом его движении на катке. И он всегда со мной соглашается. А ведь мог бы попросить заменить четверные прыжки, пока что сложные, на те, что удаются у него хорошо. Короткая программа – настоящая демонстрация мастерства фигуриста, он должен быть уверен в каждом исполняемом движении. Короткая программа будет его визитной карточкой, как минимум, на один сезон, а, может, и больше. Так почему же он не спорит со мной? Потому что я – это я? Как глупо.

В короткой программе достаточно исполнить всего 4 прыжка, я же поставил ему задачу в 6 взлетов и ни одного падения. Для короткой программы достаточно 1 прыжка в 4 оборота, а все остальные (прыжки) будут наращивать оборотность по мере роста мастерства соперников. Я же хочу, чтобы он был готов прыгать четверные еще до начала соревнований. И, нет, мы, конечно же, не будем заявлять программу со всеми четверками в ней. Зачем открывать козыри в рукаве? Но Юри даже не уточнил этот момент. Просто… согласился. Как же часто я слышу это «да, Виктор», «конечно, Виктор»… Действительно ли он согласен?

А, может, он соглашается, потому что пятикратный чемпион тратит на это время? Виктор усмехнулся, протянул руку вперед, положив ее на щеку брюнета, слегка погладил гладкую кожу, скользнув пальцами по скуле, которая не порозовела от подобных телодвижений (честно говоря, Виктор скучал по смущению поросенка, которое тот демонстрировал раньше), взял Юри за подбородок, подушечкой большого пальца очертив контур его нижней губы. Я ведь могу тратить время и на это тоже. И на много других вещей, о которых ты пока не имеешь представления, Юри. Никифоров не считал, что чемпионство возводит его в ранг святых или что-то в этом роде. Да, мужчина мог позволить себе больше, чем обычные люди, зарабатывал больше, вел себя так, как только хотел, мог эпатировать месяцами. Но и только. В остальном, ради своих побед, он пахал так же как и все остальные, если не в два раза больше. Все медали не достались Вите просто так, никто не принес их к его ногам на блюдечке с золотой каемочкой только потому, что он такой вот талантливый. Нет. В остальном, он был обычным человеком, который иногда уставал, иногда злился, иногда падал и подворачивал ногу. Медали не делали мнение русского единственным истинно верным. Как же мне раскачать тебя, Юри? Как понять, чего ты действительно хочешь, если ты все время молчишь и только соглашаешься со мной?

А ведь я пытался… Пытался рассказать про себя, чтобы ты подарил мне ответную откровенность. Пытался жить твоей жизнью, чтобы понять тебя больше. Пытался вывести тебя из себя случайными или не очень прикосновениями, разными намеками, даже программой, которая тебе совсем не подходила. Ты же просто адаптировался ко всему, что я мог тебе предложить. Адаптировался, сжился и, кажется, чувствуешь себя комфортно, как никогда. И остался для меня закрытой книгой при этом. Терпеливый Кацудон… Который показывает истинные эмоции только тогда, когда на кону провал выступления. А что? Витя ехидно усмехнулся. Это может быть планом.

- Отлично! – Ответ прозвучал радостно, а ладонь переместилась с подбородка вниз, пальцы сжались на запястье фигуриста, сам же Виктор быстро поднимался на ноги, потянув за собой и Кацуки. – Идем, прогуляемся. – Он больше не спрашивал, зная, что Юри любит ответить отказом, просто, взял и повел брюнета за собой к выходу из Ю-топии. На улице все еще было холодно, а потому пришлось притормозить у самой двери, чтобы обуться, надеть куртку, намотать на шею Юри шарф, прежде чем вывести будущего чемпиона и надежду всея Японии на улицу.

Приобняв Кацуки за плечи, Виктор потащил японца к побережью, где сейчас было очень красиво, но – в противовес – холодно и ветрено. Зато именно там Юри чаще всего позволял себе откровенничать больше, чем где бы то ни было. Никифорову нравилось видеть брюнета таким, какой он был, к примеру, с семьей или друзьями. Правда, с самим Витей Юри редко проявлял эмоции. На соревнованиях – еще куда ни шло. Тогда ему нужна была поддержка, вот и все. А сейчас парень совсем закрылся где-то так глубоко в себе, что не откопать, не увидеть. Собственно, копать Никифоров не собирался и выводить на откровенности – тоже. А вот заставить понервничать – вполне может быть.

- На счет программы, - он присел на камни у линии берега и похлопал ладонью рядом с собой, приглашая опуститься рядом, поднимая голову вверх, чтобы встретиться взглядом с Юри, - я тут подумал: может, еще увеличим сложность? Ты ведь справишься?

Ну же, Юри, скажи хоть раз «нет»… Скажи, что я требую слишком многого, что я неопытен, что непоследователен. Пожалуйста! Мысли отразились чуть ли не мольбой во взгляде, но взгляд этот тоже мог быть трактован по-разному: как нетерпение в ожидании ответа; как вдохновение от нафантазированных каскадов; да как что угодно, в принципе...[nick]Виктор Никифоров[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/2SVYS.gif[/icon]

Если сказать, что Виктор расстроился, услышав ответ Юри, значит, ничего не сказать. Он тряхнул плечом, скидывая руку парня, ссутулился, поставив локти на свои колени, упираясь подбородком в одну из ладоней. Он снова услышал «да, конечно, Виктор» только другими словами, суть же осталась прежней. Настроение внезапно испоганилось от слова «совсем», ветер стал слишком холодным, а вечер слишком поздним. И зачем я только сюда его привел? Надо было отправить спать и дело с концом.

Если ты хочешь… А чего в этой жизни хочешь ты, Юри? Чего-нибудь вообще хочешь? Свое мнение есть? Или так и будешь тренерам в рот заглядывать? Как же бесит иногда то, насколько он хороший… покладистый. Лепи из него что хочешь, наслаждайся, Виктор. Бесит…

Надолго уйти в свои мысли, отдаться негативным эмоциям не получилось, так как Кацуки продолжил свою фразу, правда, заговорил совсем не о том, о чем следовало бы. Сменил тему на ту, с которой, собственно, разговор и начался. Никифоров неспеша к нему развернулся, приподняв одну бровь, мол: «Серьезно? Это все, что тебя сейчас волнует? Мое возвращение?». Честно говоря, о своем невыполненном обещании сейчас думать Вите хотелось меньше всего.

- Что я мог бы тебе сказать? – Спросил блондин, сжав одну из рук в кулак, а потом резко ее стряхнув, потому что запястье прошило болью. Он вовсе не привык жаловаться кому-то на проблемы, не привык делиться опасениями или своими мыслями. Чаще всего, все, кто требовал от Вика ответы, оставались без этих ответов. И ничего, жили себе спокойно. – Ты вот мне ничего не говоришь… Почему я должен? А, Юри? Я вот не верю в то, что ты не анализируешь свои программы. Ты прекрасно знаешь, что твоя новая короткая – более чем сложная. Так почему тебя волнует, что хочу я, если… А знаешь, пофиг, - последнее слово было сказано на русском, но интонации хватило, чтобы кто угодно понял общий смысл.

Надевать маску вечно-веселого-и-беззаботного-Виктора Никифорову порядком осточертело, а потому он не стал скрывать ни свою злость, ни разочарование. Почему он должен был это делать? Правильно… Нет для этого причин. Юри все равно на то, что Виктору может надоедать вечное «подобострастие», что, иногда, ему нужен тот, кто будет общаться с ним без оглядки на прекрасную карьеру фигуриста. Виктор думал, что Кацуки достаточно времени провел рядом с ним, чтобы понять это… но нет. Что ж, ладно.

Блондин чувствовал себя разбитым, словно за одну минуту из него вытянули все силы, как бывало после хорошей тренировки под началом Якова. Вот кому стоит позвонить сегодня… дяде Яше. Не пошлет же он меня, в самом деле. Поднявшись с насиженного места, альбинос поперся поближе к воде, плюхнулся на зад, на мокрый песок едва ли не у самой кромки, чувствуя, как неприятно прилипают спортивные штаны к коже, понимая, что зря он это сделал. Откуда ни возьмись появился Маккачин, с лаем бегая вокруг и тыкаясь мокрым носом под руку.

- Замочил лапы, старик, еще заболеешь, - пробормотал парень, почесывая собаку за ушами.[nick]Виктор Никифоров[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/2SVYS.gif[/icon]

Пары минут наедине с самим собой, которые благоразумно дал Виктору Кацуки, сделали свое дело. Никифоров немного успокоился. А, может, на него так – отрезвляюще - повлияла мокрая и холодная одежда, от которой мурашки бежали по всему телу. Так или иначе, русскому давно пора было выпустить пар, правда, естественно, не на Юри… добром и милом Юри, который стерпит что угодно и слова в ответ не скажет. Блондин прежде никогда не заботился о том, как отразится его «забывчивость» на тех, кто его окружает. В этот же раз он думал об этом вопросе, кажется, слишком долго и упорно. Сорвался… Наговорил ли глупостей? Наверное, нет. Сказал лишь то, что его беспокоит, но, наверное, не в той форме, в которой следовало бы.

Новоиспеченный тренер не заметил, как брюнет снова оказался рядом, почувствовал лишь прикосновение к плечу, услышал слова. Ничего нового Юри не сказал. А так хотелось бы… Пятикратный чемпион усмехнулся и поднял голову вверх, пытаясь рассмотреть лицо японца. У воды не было освещения, а на улице было слишком темно, чтобы что-то разглядеть, но Виктор провел с этим парнем уже так много времени, что ему и не нужно было действительно видеть выражение лица последнего, чтобы знать, что на нем написано. Растерянность…

Возможно, проблема была как раз в этом: в том, что Виктор довольно давно – с самого детства – не проводил с кем-либо так много времени. Он любил иногда побыть один, не вечно же быть заводным энерджайзером, любил поигнорить всех, а потом вернуться в социум полным энергии и сил. Когда ты тренер на личное пространство рассчитывать не приходится, как оказалось. Яков, как ты с нами всеми справлялся? И как не поубивал, когда мы начинали тупить или психовать? Не, орал ты, конечно, знатно, но я даже этого себе позволить не могу. Витя снова усмехнулся, глядя на своего Кацудона. Если я начну орать, он совсем в себе закроется. Это того не стоит.

- А ты хочешь знать, о чем я думаю, Юри? – Спросил русский, хватаясь за руку, лежащую на его плече и поднимаясь. – Ладно. Я расскажу. – Он снова приобнял Кацуки за плечи и повел его вдоль линии берега, пытаясь не споткнуться о радостного пса. – Я думаю о том, что хотел бы слышать - хоть иногда - твое мнение, к примеру. Не хочу, чтобы ты делал что-то только потому, что это предложил я. Понимаешь? А еще я не хочу, чтобы ты говорил мне, что я трачу свое время… время пятикратного чемпиона. Ты забыл, что я сам приехал сюда? Ты не думал, что мне нравится то, что я делаю? Нет? Мне неприятно, что ты воспринимаешь это таким образом.

Он замолк ненадолго, думая, как облечь свои эмоции в слова, ведь его поведение выглядело, наверное, и вправду, довольно глупо. Между спортсменом и его тренером должно быть какое-никакое понимание, и если уж Виктор подписался тренировать фигуриста, то должен был впустить того в свое личное пространство хоть немного. Проблема была в том, что не только Никифоров был закрыт. Юри отвечал своему тренеру полной взаимностью.

- Когда мы пришли сюда впервые, - мужчина усмехнулся, вспоминая тот день, - ты помнишь, о чем мы говорили? Ты сказал мне, чтобы я был самим собой, никем не притворялся. Так почему же ты в ответ так трясешься надо мной? Почему ты со мной не такой, как со своими друзьями? Я тут уже почти год… с прошлого апреля. Ты до сих пор ко мне не привык? Я делаю что-то не так, что заставляет тебя чувствовать… вину? Я не понимаю этого, Юри… Вот и все.

Говорить – на удивление – было не так сложно, как Виктор себе представлял. С каждым словом становилось не тяжелее, а, наоборот, легче, будто проблемы, озвученные и отпущенные, куда-то испарялись, снимая груз тяжести с плеч. Вопросы, давно крутившиеся в голове, уже больше не казались такими глобальными, такими страшными и личными. Ничего в них такого не было.

- А еще ты хочешь, чтобы я вернулся в спорт, - Никифоров тепло улыбнулся, прижимая брюнета к себе крепче и целуя того в висок. – Хочешь посоревноваться со мной? Верно, котлетка? – Он тихо засмеялся. – Я не могу вернуться, Юри. Я целый сезон нормально не тренировался, только отрабатывал с тобой некоторые элементы твоих программ, те, которые у тебя получались не так хорошо. Я не в форме, чтобы соревноваться на национальных в России, понимаешь? А выйти на лед, чтобы, в лучшем случае, проиграть всем, или, в худшем, получить травму или растяжение, я не хочу. – Снова повисшее молчание не было неловким, каждый из этих двоих думал о чем-то своем. Юри, по всей видимости, дал Вите выговориться, не перебивал, не задавал вопросы, наверное, ждал, пока тренер умолкнет совсем, но Никифоров все продолжал говорить, изливать душу. – А еще у меня есть ты… у тебя на носу твои национальные. Как я могу кинуть тебя и поехать к Якову? Я, конечно, мог бы тренироваться сам, но тогда я не увижу свои ошибки. Ты и сам знаешь, что даже самому опытному фигуристу нужен тренер.

Береговая линия близилась к своему завершению, дальше шли скалы, где берег поднимался высоко над водой. Туда идти, естественно, Виктор не собирался. Позвал Маккачина и завернул к выходу с пляжа. Улочки Хасецу в такое время были почти абсолютно пусты, никакого тебе оживленного движения на дорогах, никаких прогуливающихся друзей или парочек. Было слишком холодно для этого, да и слишком поздно к тому же. Так спокойно, как нигде… Никифорову нравился этот городочек в богом забытой провинции Японии. Отсюда все рано или поздно уезжали, население старело… а Витя с удовольствием бы перебрался в такую "тихую гавань". Собственно, он и перебрался, изначально, даже не предполагая, что это за место такое  - Хасецу.

- Вот, о чем я думаю, Юри. И я ни в коем случае не обижаюсь на тебя, тебе не стоит об этом беспокоиться.[nick]Виктор Никифоров[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/2SVYS.gif[/icon]

Виктор готов был рассмеяться в голос, согнуться в три погибели, упереться ладонями в колени и ржать, когда услышал, что Юри считает, что Никифорову с ним скучно. Да как вообще может быть скучно с человеком, который в трезвом состоянии скромник и затворник, а в не трезвом – станцует Эрос на пилоне со всеми желающими? Как может быть скучно с человеком, мысли которого невозможно прочесть, пока он сам их не озвучит? Как может быть скучно с тем, кто дарит так много разномастных эмоций? На льду он один, в жизни другой, со мной третий, бухой – лучше не вспоминать…

- Зачем же ты так?

Сделав небольшой шаг вперед, Виктор взял лицо парня в ладони, вынуждая того на себя посмотреть, а потом приблизился вплотную и крепко его обнял, прижимая голову Кацуки к своему плечу, перебирая пальцами темные волосы фигуриста на затылке. Им нужно было успокоиться… обоим. Точнее, Вите хотелось успокоить Юри после всего того, что он успел наговорить японцу за этот вечер.

- Послушай меня… очень внимательно. - Тихо заговорил блондин, уткнувшись носом в макушку спортсмена. - Я, безусловно, амбициозен, но я, по большей части, реалист. И я знаю, - тут он усмехнулся и смешок этот прокрался в звучание следующей фразы, - что пока что никто не назовет меня лучшим тренером, выиграй ты хоть сто золотых медалей. Почему? Потому что я не лучший тренер, у меня не хватает опыта. Пойми, - мужчина слегка отстранился, пытаясь заглянуть в лицо Кацуки, - то, что все знают – не имеет никакого значения. Мне важно только то, что ты захотел, видеть меня рядом в роли твоего тренера. Это очень и очень лестно, что ты считаешь, что я могу тебя чему-то научить, что ты доверил мне свою карьеру и здоровье… и что ты до сих пор не отправил меня к черту на куличики, особенно, после того, как побил мною же поставленные мировые рекорды.

Никифоров снова прижал к себе парня настолько сильно, насколько вообще был способен, чтобы хотя бы так показать как ему важно то, что происходит сейчас.

- Ты чертовски талантлив, Юри, с тобой не может не быть интересно. Если бы мне было скучно, меня бы тут уже не было. Ты готов выполнить элемент любой сложности, стоит мне только этого захотеть. Ты скажешь «да» и начнешь пытаться это сделать. Знаешь, сколько раз я видел подобное, среди своих конкурентов? Ни разу. Чаще всего, тренер и его подопечный прекрасно знают границы возможностей спортсмена и, исходя из этого, делают упор в программах на те или иные элементы. Я же пока и близко твоих границ не увидел. Мне иногда кажется, что у тебя их нет.

Виктор не собирался нахваливать способности Юри. Он, как и Яков в свое время, боялся, что его фигурист решит, что сделал достаточно и перестанет пытаться выжать из себя что-то большее. Тем не менее, Витя Яшей не был, а Юри не был русским фигуристом. Кацуки страдал странным комплексом неполноценности, неуверенностью в себе, несмотря на то, что, отбрось он эти эмоции, и был бы лучше всех, круче всех. Японец нуждался в поддержке. В поддержке со стороны того, кого он, так или иначе, уважал. Никифоров не мог не высказать свои мысли на счет таланта Юри, особенно, после слов о не интересности.

- Я очень горд, что под моим началом, ты завоевал свое первое серебро. Слышишь, Юри? Очень горд. Тебя отделяли от золота какие-то сотые баллов. – Он замолчал, прижавшись губами к макушке своего поросенка, ощущая непередаваемое чувство собственника. Мол, это мое и ничье больше. – Хочешь, когда придем в Ю-топию, я поцелую твою медаль? М? Я не сделал это, когда ты сошел с пьедестала, только потому, что не хотел, чтобы ты бросал это все. Не хотел, чтобы ты закончил все на полпути. А ведь ты хотел…[nick]Виктор Никифоров[/nick][icon]https://funkyimg.com/i/2SVYS.gif[/icon]

Отредактировано Dazur (2019-04-07 19:26:48)