Весна в этом году явилась рано, взялась за дело жарко, и всё живое от такой прыти слегка одурело. Деревья, еще пару недель черные и голые, спешно обряжались в ярко-зеленую кипень молодой листвы; воздух звенел от птичьего пения; на дороги нет-нет да и выскакивали зайцы – глядели ошалелыми глазами на случайного путника, и неслись себе дальше, по своим важным делам, как и все жители Альгейта не слишком еще веря в подобную благодать. Сами дороги подсушило, и из непролазного месива они превратились в месиво пролазное, торжественно знаменуя начало летнего торгового сезона.
По одной такой дороге неспехом двигались два всадника. Опознать в них владетельных лордов можно было лишь по оружию у седел, хорошим сапогам и слишком уж добрым, откормленным коням. В остальном были то два похмельных мужика – и беседа, к слову, у них шла соответствующая.
- А потом, вроде, стучались куда… – Припоминал чернявый, с длинным многажды ломанным носом барон Рональд Кент. – В таверну?
- Нет, - качнул головой Алан, прижмуривая глаз от яркого солнца. – Там река была, точно помню.
- Река! – радостно хлопнул по луке седла Кент. – К лодочникам, вот куда мы пошли! Только… нахрена?
Шагов десять прошли в задумчивой тишине, когда Алана осенило. Он даже второй глаз открыл.
- За ладьей. Погребальной.
- Чего?
Память смилостивилась, хотя лучше бы не.
- Помнишь горлопана в «Лисице», который песни островные орал? Как королей там в старину хоронили? Так вот мы решили, что нам так же надо. И что мы непременно умрем молодыми, и тот, кто помрет вторым, должен сам хоронить первого. А потом пошли ладью заказывать, на всякий случай…
Вот так, под птичье пение и кое-как собранные воспоминания о вчерашней ночи, они ехали сквозь лес, туда, где встали лагерем дружинники с прислугой. Не спешили, не скрывались, понимая – мужики в лагере тоже, небось, допоздна бражничали, сейчас только сдирают себя с коек, готовятся к приезду господ.
Однако, на удивление, у просеки их встретил часовой из отряда Кента. Вытаращился на своего господина, будто никогда этой похмельной рожи не видел, едва ли на колени не бухнулся.
- Господин барон! Вы в порядке!
- А что мне сделается, Добс, - хохотнул Кент. – Если уж помирать, то явно не с перепоя.
Сам Алан, тем временем, рассеянный настрой уже растерял. Конных в лагере явно стало больше, все экипированы и вооружены, а среди них… да быть того не может!
Алан спешился, и, не обращая внимания на загомонивших людей, направился прямиком к широкоплечему бородачу.
- Дядя! – обращаться по сану он так и не привык. – Какими судьбами?

Если жрецы Темпуса ничего не путали, то либо бог оставил попытки выдать кому-то шанс, либо вино оказалось сильнее. Как бы там ни было, тучи действительно сгущались.
Выругавшись в полголоса, Алан двинулся к палатке.
Смердело бойней. Кровь уже подсохла, взялась бурыми пятнами, но запах требухи висел вязким облаком. Даже видавший виды барон промедлил с пару секунд, прежде чем откинуть лохмотья и присесть перед тем, что ещё сутки назад было человеком.
Как хреново-то…
Слабая надежда на то, что за чудище ночью сошёл бешеный зверь или чужой подранок, быстро истаяла. Медведь бы свою жертву изломал, волк рвал бы клыками, вепрь тоже. Но жуткие раны оставили когти – длинные, мощные, кинжально острые.
На ум пришла шкура из трофейной залы – ее привезли отцу купцы с юга. Шкура огромной золотистой кошки, с лапами в полтора кулака взрослого мужчины. На тех лапах как раз красовались подходящие когти. Вот только не бегают по альгейтским лесам южные кошки, не полосуют в лоскуты баронских гостей.
Холера.
Весна, солнышко, птички поют, зайцы скачут. Чего не хватает? Чудища, конечно!
Алан кивнул на замечание дяди, мол, да, веселый маскарад пора было заканчивать.
- Норт! – окликнул он сержанта. – Тащи сюда мой дублет. И пусть тут собирают всё. За телом пришлем телегу из замка.
Обратно ехали без лишней беспечности: впереди разъезд, за ним два барона и жрец, следом тыловой отряд.
- Облаву я, конечно, устрою, - хмуро рассуждал Алан; весенний лес вокруг уже не вызывал у него благостных чувств, да и похмелье никуда не делось, услужливо буравя висок. – Но вот, что мне не нравится: почему эта тварь сунулась только к тебе? В палатку в центре лагеря. И ни на кого больше не напала.
- Думаешь, именно за мной приходила? – так же хмуро поинтересовался Кент.
- Возможно. Что скажете, дядя?
Это для Кента, бывавшего при дворе от силы раза три-четыре жрец Ирвинг – велеречивый священнослужитель, сам Алан матушкиного брата знал получше и был уверен: у того на всё произошедшего наверняка есть не только притча.