Звучное выражение вечерних обильных возлияний никак не желало оставлять сэра Джейкоба, добавляя красок далёкому от идеалов лицу, возле которого на некоторое время застыл кулак неожиданной гостьи. Перед лицом благопристойной леди, чьё имя было в почёте в приличном обществе, бедняга чувствовал себя нашкодившим подмастерьем, а та брезгливость, что выражена в его адрес прямым текстом, только усугубляла его неловкость. Переминаясь с ноги на ногу и утерев стремительно взмокший лоб, Эрнандес воспользовался отступом миссис Аберкромби и неуклюже, сшибая по пути единственный и колченогий стул, кинулся вглубь своей лачуги, дабы схватить с перекошенного стола кувшин и сделать большой глоток воды. А пока сие действо спасало положение и приводило смотрителя в более-менее нормальное состояние для исполнения то ли просьбы, то ли приказа, вся обстановка внутри и дополняющие её алкогольные пары предстали в самом неприглядном свете перед глазами ожидающей дамы. Состояние же сэра Джейкоба было далеко от того, чтобы тот мог уразуметь, что его обитель может шокировать приличную леди. Сполна утолив жажду и перестав икать, могильщик утёр рот рукавом и встал на колени, поднимая крышку погреба, где хранились его рабочие инструменты.
- Просто закапывать будем или гроб делать?
Буднично спросил, поднимая голову и встречаясь взглядом с Эванджелиной.

У него получилось. Пространство вокруг ступившей на его территорию незнакомки магнитом притянуло призрака, жадно вбирающего в себя взметнувшийся всполох страха. Простейшая человеческая эмоция прошила насквозь то, что осталось от давно умершего юноши - не упокоенный дух отпрянул в тёмный и заросший паутиной угол, отчаянно скорчившись там до тех пор, пока свершалось падение потерявшей сознание девушки. И только тогда опомнился, чувствуя себя очень странно.
- Эй, я не хотел...
Но извинение ушло в никуда. Приблизившись осторожно, словно боясь нарушить чужой покой, Жан-Клод плавно опустился навзничь и вгляделся в бледное девичье лицо. Она была не слишком похожа на тех, кто жил здесь ранее - краснощёких здоровых людей, за которыми от иногда наблюдал из окон в минуты снедающей скуки. Бесплотная рука осторожно коснулась закрывающих половину лица кудрей, убирая и их, и упавшего сверху не в меру любопытного соседа. За вечность одиночества привыкший к соседству паучьего племени он впервые брезгливо поморщился, видя мохноногое создание. Не всё равно ли ему?..
- Брысь!..
Смахивая насекомое, он сосредоточился на своей незваной гостье. Что ему с ней делать? Не оставлять же её здесь, в этом запустении... Вся обстановка вдруг бросилась в глаза - и первой же реакцией стало раздражение. Звон упавшей картины - следствие. А бесчувственное тело плывёт в воздухе, поддерживаемое прилагающим к перемещению максимум усилий привидением. Туфли с ног сброшены намеренно, ибо там, куда направляется призрак, они не нужны. Распахнутое окно принимает торжественный выход порывом тёплого ветра, разгоняющего затхлость давно не проветриваемого помещения.
- Спи!..
Властный шёпот пресекает пробуждение девушки, так бережно переносимой в довольно таки ухоженный сад - одним из условий нейтралитета был уход за местом душевного равновесия Жан-Клода при жизни и после неё. Объяснить себе, зачем принёс именно сюда эту особу, он объяснить себе не мог. Но... Глядя на бледное личико, он ощущал некоторое волнение - существование вдруг приобрело давно забытый вкус новизны и интереса. А ещё он очень давно не бывал в прежде любимом месте. Странно было чувствовать себя чуть живее... Оставив свою ношу на широкой скамейке, художник вернулся за холстом и карандашом, спеша запечатлеть ту бурю новых ощущений, которые никак не воспринимались как уже испытанные при жизни чувства, но вдохновение требовало уединения и много света, а потому он не остался ни в одной из комнат. Скрытое от спящей нарушительницы границ укромное место было идеальным. Штрих за штрихом, по памяти - и вот на холсте проступает вполне узнаваемый лик. Очередной локон в процессе завершения, когда позади смолкают цикады и звучит, звеня, чистый девичий голосок. Чтоооо?..
- Ты видишь меня?
Непередаваемое изумление адресовано поздоровавшейся девушке вместо ответной вежливости. Как это может быть, если он сам того не желает?..

Стоило Хоуку только улечься, глядя в сторону костра, как усталость взяла своё - он провалился в сон. Крепкий сон, который вместо восполнения сил стал испытанием. Начиналось всё вполне обычно - одно и то же на протяжении всего похода сновидение не заставило себя ждать и в этот раз. Раз за разом дополняемое новыми деталями, сейчас оно сопровождалось чувством какой-то завершённости. И нетерпением. Он бежал - то человеком, то зверем, стремясь куда-то, куда его почти что швыряло неведомой силой. Там, за пеленой тумана, слышался смех - влекущий, желанный, отзывающийся в нём острым желанием. Бежать, найти, взять себе. Он точно знал, что ждёт его там. Кто ждёт его там. Там она! И он найдёт её. А смех вдруг сменился криком, от которого сердце сжалось, меняя предвкушение на страх. Ужас, боль - в этом рвущем его душу крике. А потом всё закончилось.
- Вставай же! Она сбежала!
Разбуженный Шанти, он вскочил на ноги как ошпаренный. Сон как рукой сняло, а лицо исказила ярость. Конечно, чего ещё было ждать от девицы с таким характером? От того взгляда, что был "наградой" за упущение добычи, полукровка даже отшатнулась, с подозрением глядя на друга. А ему впервые было совершенно наплевать, что она подумает и как изложит свои мысли брату.
- Убью!..
Прорычал, отшвыривая девушку в сторону при попытке той схватить его за руку и поумерить охватившую его злобу. Возможно, она и впрямь испугалась, что бегство аукнется пленнице. Только предчувствие надвигающейся беды было не передать, да и времени не было. Он и правда был готов убивать. Не беглянку, конечно. Но всякого, кто посмеет её коснуться. Любую тварь этих земель, если и наяву услышит тот крик.
- Прочесать всё кругом!
Уже взлетая в седло, отдал приказ и рванул с места, растворяясь в ночи.

- Аррррииииеееннн...
Эхом донеслось откуда-то издалека шипение. А верный конь встал на дыбы в небывалом ужасе и сбросил всадника, пятясь и пропадая из виду в темноте.
- Проклятье!
Чудом не сломавший ничего себе северянин поднялся и вытащил меч, двинувшись в том направлении, откуда, как ему казалось, и доносилось шипение. Стоило же только углубиться в чащу абсолютно незнакомого леса, как он замер. И было отчего. Ноги опутало что-то, заставляя яростно сопротивляться и рубить путы острым клинком. Затраченное время могло стоить жизни эльфийке - эта мысль заставляла бороться на пределе сил. И северянин выбрался из ловушки, клянясь себе больше не ступать на эти проклятые земли.

- Аррррииииеееннн...
Уже не эхо. Тёмные фигуры медленно окружали кого-то. С мечом наготове и не помня себя Хоук бросился к ним, с разбега врываясь в этот полукруг, где о приближении чужака уже знали. Выбитая рукоять наотмашь ударила по ноге, а острие замерло у самого горла, вынуждая остановиться. И уже знакомое оплетение целиком начало душить смертельным сжатием, ядом прожигая одежду. И было всё же то, что заставляло с хрипом рваться из этих оков - безрезультатно, правда. Бросаемая в его сторону разодранная одежда до последнего лоскута была пропитана въевшимся в его нутро запахом. Запахом, не узнать который было невозможно.
- Ариен!..
Это обращение было больше похоже на вой раненого зверя - к уже не скрываемой от его взгляда обнажённой принцессе южных земель. В лапах двух врагов она казалась особенно хрупкой. А по девичьей груди скользил раздвоенный змеиный язык, оставляющий огненную дорожку на смуглой коже.

Время будто застыло для пленника, когда вырванное в буквальном смысле сердце неспешно поднесено к губам и перекрывает улыбку, которая не несёт в себе ничего хорошего, да и больше похожа на оскал зверя - в глазах вынужденного наблюдать. Момент, когда Дэрвин - опять же буквально - чувствует сердцем тепло чужого дыхания, сопряжён с невозможностью дышать. Было ли то по воле покинувшей его Госпожи, было ли то лишь прихотью Властелина - но притуплённое на этот миг чувство боли спасло несчастного от такого близкого сумасшествия. Надолго ли? И, если то всего лишь прихоть, то как долго она продлится? Замерший узник не ощущает ничего, кроме всепоглощающего холода и всеобъемлющей притупившейся боли, даже не понимая, реально ли всё происходящее. Войди кто сюда, то увидел бы совсем иную картину: стоящий над обездвиженным и сотрясаемым крупной дрожью юношей маг сосредоточенно вглядывается в то, что видит он один, а лёгкое облако тумана прозрачной пеленой укрывает обе фигуры - то разом, то попеременно - и изредка пронзаемо тускнеющими раз от раза чёрными всполохами. Слабеющая помощь ушедшей супруги уже сведена на нет контролирующим процесс Владыкой Севера, даже если изначально была не столь очевидна - сейчас же разум назвавшего свое истинное имя не скрывал ничего, будучи захвачен совсем другой реальностью. Другой - на двоих.
Кусочек, могущий показаться изысканным лакомством по неспешности распробования, предложен тем способом, от которого сумасшествие становится чуть ближе. Тепло чужого дыхания щекочет давно зажившие от пореза губы, всё с той же страшной улыбкой предлагается взять и съесть кусочек собственного сердца, но требование сопровождаемо поцелуем - совсем не тем, как чуть ранее. И принимающий "угощение" пленник не имеет возможности отказаться - ни от лакомства, ни от поцелуя. Но понимает это только, когда дышать становится совсем невозможно. А когда понимает, то всё же принимает предложенное, языком забирая и проглатывая через ком в горле. И вместе с тем чувствует всю сладость окровавленных губ и уже сам продолжает поцелуй, не просто жадно слизывая кровь, но и лаская перепачканный ею рот. Уже не важно, что рядом враг - вкус и насыщение перекрывают всё.

Рейстлин не был бы собой, если бы верил всем слухам, всем домыслам. Сейчас же он воочию убедился, что всё, о чём говорили между собой его наставники в бытность его малозаметным школяром, допоздна засиживающимся за книгами, - правда. Непоколебимость, надменность - вот что слышал он в пламенной тираде жрицы. Одно это стоило того, чтобы взять на заметку в проработке дальнейшего разговора. Но не это вызвало живейший интерес во взгляде мага. Что ему прописные истины, что ему косность адептов Света!.. Скучно, неинтересно - всё, что вещает ему Крисания. Одна лишь гордыня, явственно выступающая на первый план, заставляет ликовать в душе - какое прекрасное качество, какая зацепка! Если у него и были какие-то сомнения в успехе по пути сюда и в самом начале беседы, то разом испарились. На какое-то мгновение Маджере даже забыл о своих целях, искренне упиваясь чужой гордыней - не меньшей, чем его собственная. Ради такого можно простить ей, что она всего лишь смертная, всего лишь тлен в его глазах!..
- Разумно, но не думаешь ли ты, что знак был совсем не о том, чтобы остановить меня непонятно от чего, а только лишь о встрече? Не допускаешь ли мысли, что твой Бог обеспокоен чрезмерным усердием отдельных своих жрецов и возлагает на тебя определённые надежды по устранению косности среди истинно верующих? И только в связи с этим тебе послан знак, приведший тебя ко мне? Может, тебе стоит посмотреть на всё немного иначе?..
Нет, спорить не входило в планы чародея. Совсем другого хотел он, уводя разговор исподволь к более глобальному вопросу. Упоминание же собственной репутации заставило чуть нахмуриться и с досадой подумать о том, что упёртость Крисании в это знание может стать проблемой. Совершенно очевидно, что ему придётся как следует постараться, дабы преподнести себя не как слугу Зла, а только лишь использующего все средства ради благой цели...
- Знаешь ли ты о том, как может мучить незавершённое?..
Искренность могла быть быть опасна. Искренность почти наверняка была опасна. И только одно сподвигло Маджере на этот рискованный шаг - живейший интерес к тому, что он задумал. Нет, открывать все карты никто не собирался - ни один из тех, кто находился сейчас в библиотеке, где и у стен есть уши. Но только рискуя, можно было добиться результата - Рейстлин чувствовал это и был готов рисковать. В конце концов, только так он мог рассчитывать на хоть какой-то успех своего предприятия.