…и когда с потолка крупными хлопьями повалил снег, до Джорджа начало доходить, что что-то тут не так. С полчаса светлые головы семейства всея Уизли – в лице того же Джорджа и Луиса -  бились с импровизированной погодной катастрофой, после чего дружно решили, что тут нужна тяжелая артиллерия в виде тётушки Гермионы. Особенно сильно ощущалась эта потребность в миссис Уизли, когда свинцовая  туча начала радовать всяк смотрящего разноцветными всполохами в своей пухлой тушке. Оказалось, она умеет разговаривать и сыпать не только снегом, но и пеплом. Последнее, что слышал Луис, прежде чем дверь за его спиной закрылось, был писклявый голосок тучи:
- СЛАВА МОГУЩЕСТВЕННОЙ СВЕТЯЩЕЙСЯ ТУЧКЕ. СЛАВЬТЕ МЕНЯ, ЖАЛКИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ….
Строго говоря, у него в запасе еще было целых два часа, – рабочий день заканчивался в девять вечера – а домой пока всё равно не тянуло. Чего он там, дома, не видел? На любимых сестричек он вот уже пятнадцать лет как любуется, родителям он, пожалуй, и сам надоел хуже горькой редьки. Маме на глаза ему вообще лучше не появляться: она наверняка не оценила замену пудры на порошок, волшебным образом окрашивающим кожу в фиолетовый. Конечно, насладиться деянием рук своих Луис не успел (смылся провожать утро в компании миссис Лонгоботтом  и бутылочки тыквенного сока в «Дырявом котле»), но о масштабах прошедшего концерта догадывался. Опять же, в комнате он прибирается вот уже вторую неделю как, и, учитывая общую динамику успеха, к первому сентября стол уже будет расчищен от лишних вещей – все они перкачуют или в шкаф, или под кровать. Спешка в столь щепетильном ритуале была чревата уймой последствий, ведь уборка мальчишеской спальни – целая философия. И если отец его понимал, то мама была далека от столь тонких материй. К этому Луи относился снисходительно: кому-то дано постичь тайны и секреты истинного устройства вещей,  а кто-то девушки.
Но сейчас, топчась на пороге «Всевозможных волшебных вредилок», рассеяно разглядывая рукава фирменной мантии магазина и ощущая приятную тяжесть от тысячи и одной дряни в карманах, Луис чувствовал себя совершенно счастливым и свободным белым человеком. На какую-то долю секунды его даже охватило поэтическое настроение, с которым он воодушевленно разглядывал горизонт, казавшийся далёким и прозрачным. Он думал: если  бы не крыши разномастных заведений и чьих-то домов, получилось бы заглянуть за край земли. Солнце, красно-рыжее, закатное, медленно опускалось за горизонт. Бледно-розовые облака рваными полотнищами лениво тянулись к небесному светилу, словно решили собраться в огромное одеяло. Холодает. Нет, еще тепло, даже жарко, но это уже какой-то неуверенный жар, словно ночная прохлада нетерпеливо постукивает длинными пальцами о плече. Налюбовавшись на красоты природы, паралелльно впитывая шум, гам и запахи Косого Переулка, Уизли зашагал в сторону «Дырявого котла». По пути ему в любом случае попадались и «Фортескью», и  «Всё для квиддича». Давненько он не пускал слюни на новенькую «Молнию» с рожком мятного мороженого в руках. Оставалось надеяться, что его старушка не прознает про эти акты моральной измены,  безобразная истерика от возлюбленной спутницы по жизни – не лучшая перчинка в их долгих и доверительных отношениях, особенно в начале школьного сезона по квиддичу. Да, кстати, надо бы не забыть купить полироля для рукоятки. Но это завтра, сегодня при себе у него двадцать семь сиклей, которых точно не хватит на что-то качественное и действительно хорошее, и …. Эй, погодите, а что это?.. Потёртая табличка, на которой неровными и постоянно меняющими свой размер буквами, значилось: «Лютный переулок», указывала в сторону дороги более узкой, более грязной и более тёмной. Не то чтоб он не знал о существовании этого мрачного местечка, но как-то так исторически сложилось, что всю сознательную жизнь Луи довольствовался только рассказами-страшилками взрослых об этой позабытой Мерлиной и Морганой части центра волшебных товаров, но самому исследовать никогда не приходилось. Естествоиспытатель и истинный гриффиндорец неприятно зашевелились в груди. А, может, не так страшен чёрт как его малюют? Ну что случится, если он один-единственный разик, одним-единственным  глазком…. «Ну, вообще-то… ну, поговаривают, там в основном тусуются разные шарлатаны, воры, проходимцы и преступники, проворачивающие свои тайные делишки. Ставлю сто сиклей, что хоть кто-нибудь да захочет разобрать меня на составные. Да что там, я бы сам себя разобрал, если б за это неплохо заплатили. Да  и если б не заплатили, тоже разобрал. Красавец-парень, полная комплектация, симпатичная рожа, сто фунтов харизмы и беззубая совесть в качестве бонуса!.. Нет, ну надо и на местных поглядеть, и себя показать. Если что, палочка всегда со мной. Чего бояться-то? Не дрейф, парень. Есть задницы куда более непролазные, чем волшебный черный рынок!» - именно с этими мыслями он сделал первый шаг в сторону влажного мрака Лютного. Постоял еще чуть-чуть, глубокомысленно разглядывая оставшиеся три ступеньки, ведущие буквально в музей социального дна.
- Ох, да ладно, эдакая сюся… - уже раздражено буркнул сам себе, окончательно решаясь организовать небольшую экскурсию в столь гостеприимное местечко.
Разница между солнечным и ярким Косым Переулком и его мрачным братом-близнецом ощущалась настолько остро, что для верности Луи даже обернулся, чтобы удостовериться, будто двери в мрачное измерение не закрылось, а там, за спиной, его ждёт широкая улица, всегда одинаково праздничная и шумная. Здесь, в Лютном, тоже было шумно, но шумно… по-тихому. Люди, все как один в тёмных поношенных-заштопанных мантиях,  мрачными тенями сновали по своим делам, расползались в сокрытых тенью углах и шептались. Он снова оборачивается. Позади него — буйство красок, веселье. Позади – в широкие камни жадно вгрызается солнечной свет. Он опять пялится вперед,  в темноту, сырость и гниль. Нащупывает  палочку, крепко сжимает её в правой руке, кутается в пёструю мантию и идёт вперед, воровато озираясь, силясь разобрать буквы на вывесках и рассмотреть товар на витринах. Его экскурс получается каким-то уж очень беглым, но с каждой секундой тяга к исследованию таяла на глазах. А уж когда чья-то ледяная ладонь почти ласково коснулась затылка, уверенность в том, что пора делать ноги, прошибла до мозга костей и костей мозгов. В лучших традициях ужастиков, Уизли медленно обернулся к обладательнице холодной конечности. И, если  уж говорить совсем на чистоту, складывалось впечатление, что эту каргу убили, а она ожила и самостоятельно и  прогрызла себе путь наверх: землистый цвет лица, рытвины на щеках и щербатая улыбка (кажется, во рту она организовала древнее кладбище  времен первой мировой – зубы кривыми гнилыми надгробиями стояли вкривь и вкось). Особенно сильное впечатление на юного волшебника произвело её бельмо на правом глазу. Как бы то ни было пародоксально, но пахло от старухи розмарином и гвоздикой, специями, которые уж точно не напоминали ни о какой опасности. «Опасность? Какая опасность?» - сонно ворочалось  в буйной головушке мальчишки,  который был уже не в силах прервать визуальный контакт. Постепенно, его глазницы забила темнота. Темнота же втекала в уши, скреблась о ботинки,  гладила по спине. Мягкий  тихий шёпот убаюкивал, укачивал на своих тёплых волнах:
- Пойдем со мной, мал-льщик. Пойдем со мной, моя замещ-щательный, мой красивый мальщ-щик…
И он покорно шагал, как ягнёнок на закалывание.  Этот голос должен, просто обязан, разогнать беспросветный мрак, так упорно заполняющий его ватную голову. А даже если Луи никогда не увидит света… что ж, это не так страшно. В конце концов, темнота застыла где-то в гортани, замерла в носоглотке, не дошла до лёгких. Они могли бы дружить, вместе барахтаться  в бесконечном вакууме и зависать в самом пике нигде. Какая разница, что станется с его телесной оболочкой? Зачем она ему? Не проще ли существовать так, без воли и возможности самостоятельно шевельнуть пальцем, без тревог и забот подлунного мира? Вся его жизнь, все его заботы – это суета суёт и томление духа. И как только он не понимал этого раньше? Как мог быть так безбожно слеп?
Выдёргивает Уизли из состояния блаженной бестолочи визгливый крик:
- Уснея, старая ты горгулья! Как это понимать?  Я оставила тебя у прилавка, а ты… Ты опять за старое?!  -он крупно вздраивает и одним махом к нему возвращается всё: и способность видеть, и возможность двигаться, и головокружительная волна ощущения вместе с потребностью дышать глубоко  и часто, очищая лёгкие от противного навязчивого смрада розмарина. Сейчас все казалось слишком громадным и жутким, хотелось завыть или заплакать, настолько резко навалилась реальность. Ему кажется, что темнота вытекает у него из уголков глаз и ушей, он неровной рукой проводит по щекам, но ничего, кроме холодного пота, не чувствует. Ноги дрожат как желе, а на предплечье стальная хватка ведьмы, которую он старается ослабит дрожащими пальцами. Но или тут нужны клещи, или какая-нибудь даже самая фиговая магия. Палочка! Да, палочка! Где же она?..
- Он нужен мне, Клодди. Разве ты не видишь? – когтистая лапа сжимает веснушчатую щеку несчастного пленника – Он такой молодой, так сощщненький… в нем слишком много жизни для одного щщеловека. Десяток-другой лет, он нищего бы и не заметил…
«Клодди» визжит что-то нечленораздельное и уже даже  не на английском. Кажется, на итальянском.  Да, это точно итальянский – он различает чёткое «бастардо», когда женщина тычет толстым пальцем в Луиса. Лицо Уснеи приобретает насыщенный пунцовый цвет,  её руки разжимаются, и Луи, только и ждавший такого шанса, бежит, не разбирая дороги. Откуда-то издалека разносится ругань, кажется он даже различает вспышки заклятий. Но сейчас главное  - нестись вперёд, чтобы не догнали и не превратили в овощя. Картинка перед глазами плывёт, но ощущение твёрдой почвы под ногами и мысли, пусть и путанные,  но заполняют собой всё его сознание. Мерлин всемогущий, как это хорошо-то: дышать, думать, шевелить пальцами на ногах!.. Ну а координация, как у оглушенного лося, так это ничего,  главное вовремя уворачиваться от стен (или земли? Он бежит или ползёт? Взлетает или падает?) и огибать прохожих. А то, чего доброго, одним сеансом зомбирования дело не станется.
Наконец, Луи позволил себе уцепиться за кирпичную кладку, переводя дыхание и оглядываясь. Он не узнавал… ничего. Видимо, он держал курс не в родной и замечательный Косой переулок, а в сердце этого серпентария. Истерический смешок вырвался сам собой, предвещая лавину из хохота. И, действительно,  Уизли уже сползал по стенке вниз, сотрясаемый тихим и неистовым ржанием.  Чтобы хоть как-то остановить этот свой приступ, он прикусил костяшки пальцев до боли, до крови. С булькающим в горле смехом он рассеяно разглядывал на собственные ладони в крапинку, следы от зубов и старые царапины. Надо было как-то выбираться отсюда. И сделать это так, чтобы те старые кошки не загребли его под белы рученьки продлевать свою жизнь или пополнять ряды артефактов или еще Мерлин знает для чего. Не без лёгкой гордости Луис подумал, что угробить-то его не так уж и просто – он живучий как таракан. И такой же рыжий, если уж на то пошло. Только с усами не повезло, но усы – дело наживное. И, если он таки доберется до отчего дома, то первым делом опустит растительность на лице. Вот сядет и будет ждать, пока щетина проклюнется. И бриться не станет ни в коем разе. А  в процессе можно разгрести свои авгиевы конюшни, извиниться перед мамой, научиться печь яблочные пироги, подтянуть зельеварение с трансфигурацией, расцеловать Малфоя в обе щеки  и… Тут Луис уже спохватился, потому что лезть слюнавить щеки Скорпиусу – это был серьезный перебор: «Постой горячий техасский парень!  Давай-ка остановимся на усах и извинениях...» 
Сидеть на холодных камнях, вытянув ноги буквально через всю дорогу, - это, конечно, круто, но надо бы и честь знать. Как там говорят? «Спасибо этому дому, пойду к другому»? Да, самое время «идти  к другому. С тихим кряхтением поднимаясь с насиженного места, Луи принялся озабоченно оглядывать мантию на предметов грязных пятен и рванных краёв. Масштаб поражений оказался намного радужнее, чем можно было себе представить: одно очищающее и тёмно-синяя ткань в ярко-оранжевую полоску будет как новенькая. Вздохнув с облегчением, Луис развернулся и… тут же столкнулся с волшебником, сжимающим поднос, на котором можно было рассмотреть всякую-всячину (от старого ботинка до золотой цепочки). Незнакомец принялся шипеть в адрес нерадивого подростка такие речевые  конструкции, что не запомнить их во благо отечественной филологии было бы сущим кощунством. Стоит отдать должное, матерился он, пока быстро сгребал свой драгоценный хлам обратно на поднос. 
- Пардон, пардон, - тут же забормотал Луи и  кинулся помогать. Мужчина пытался оттолкнуть его, но, как водится, Уизли, жаждущий помочь –  бронированный танк, вышедший на лагерь неприятеля. Чьи-то загребущие ручонки нашли тяжёлый медный подсвечник раньше, чем его успели уберечь от роковой ошибки. Только сейчас Луис заметил: на руках у волшебника красовались плотные перчатки, кажется из драконьей кожи.
Путешествия с порт-ключом – удобное средство передвижения. Этого Луис не признать не мог. Но вместе с тем, он имел слишком небольшой опыт в путешествиях таким образом. И, если уж на то пошло, брать такие важные и нужные штуки нужно уж точно не в Лютном Переулке, а из рук проверенных ведунов. Хоть бы и потому, что некачественный порт-ключ мог развалиться в середине пути и не просто выбросить в жерло вулкана, но и прихватить с собой лучшую часть тебя. Помимо всего прочего, этот полёт очень разнился с предыдущими его перемещениями посредством зачарованных вещей. Обычно он чётко ощущал падения и искренне старался не сблевать, сейчас же он мог запросто подумать, будто его крутит в  карусели запахов, отдаленно доносящихся голосов, смеха и рыданий. Луи даже с трудом, но успевал уловить какие-то отрывки лесного пейзажа. Ему страсть как хотелось выпустить из рук этот вшивый подсвечник, но было надёжнее держаться за подставку  до организованной остановки.
Юное дарование не был уверен сколько прошло: несколько часов или несколько секунд, когда он с размаху рухнул на что-то… мягкое. Буквально на пару секунд он ослеп от нестерпимо яркого солнца, потому инстинктивно прикрыл глаза свободной рукой. В ушах всё ещё стоял гул ветра, что не прибавляло к его способностям ориентации в пространстве. Луис  медленно опустил руку, пытаясь проморгаться. Простиравшаяся  вокруг картина… удручала. Во-первых, это точно был не Лютный. Во-вторых, тут было очень много песка («Пустыня? Какая к черту пустыня в Англии?!»). В-третьих, под ним что-то шевелилось. Последнее – решающий фактор для решения отползти от места приземления подальше. Но голова кружилась так отчаянно, что горе-путешественнику удалось только перевернуться на спину, сопровождая это героическое  действо протяжным жалобным стоном.