Через закрытые веки и почти мертвое сознание пробивались какие-то вспышки, слышались какие-то звуки. Сначала было тихо абсолютно, но чем больше времени проходило, чем оттенки становились ярче и уже, казалось, можно было отличить: где сигналила машина, а где тяжело дышал человек. Можно было почувствовать через звуки, что где-то взлетала птица, а в в совершенно другой стороне хлопала от утреннего сквозняка дверь. Карла пыталась открыть глаза, но только лишь мгновение было перед тем, как снова погрузиться в тяжелое, болезненное беспамятство. Это не было сном - не было в этой темноте того теплого ветерка, что сопровождает человеческий разум в чертоги ночной дремы. Это не было и полным беспамятством - телом ощущался холод и боль, бьющие от затылка. С легким стоном, чувствуя, что ее тело подхватывают на руки, блондинка снова погружалась во тьму и фальшивое одиночество.
    Потом стало тихо, ощущался лишь холод, и сырость ломала кости девушки. Безумная боль, словно все тело было одним большим синяком. Карла чувствовала, как затекают ее руки, как отнимаются ноги, но глаза ее так же оставались закрыты, не в силах поднять будто свинцовые веки. Прошло еще сколько? Час? Два? Полтора? А может всего лишь паршивых 20 минут, она не могла понять, терялась в реальности, а нужно было только одно - дотянуться до тонкого мобильного, что ощутимо вибрировал в заднем кармане расстегнутых брюк. Во рту пересохло, а десны под клыками сводило от голода, тонкие пальцы пытались извернуться, чтобы достать до кармана. Лежать на холодном полу, сыром и грязном было настолько отвратительно, что Карла едва лишь сдерживала рвоту, подступающую к ее горлу. Новая волна боли пронзила ее тело, руку свело, не давая возможности коснуться пальцами холодной поверхности трубки, которая в панике разрывалась за тонкой тканью костюма.         Снова забвение, всего на минуту. И вновь еле-еле открыты голубые глаза. А ноги отнялись, не чувствует тело почти ничего - ни давления, ни холода мерзкого пола. Едва шевеля, только одной рукою, девушка смогла кнопку нажать так и не достав телефон. Просто в слепую. Кому - это не важно. Из динамиков перепуганный голос создателя - когда девушки нет слишком долго, Энзо места себе не находит, считая что его собственность должна, свернувшись колачиком быть ночами у его постели. Карла пытается что-то сказать, но уже еле, еле, что кажется даже не слышит себя. Смешались слова с липкой ,ноющей болью, что снова заставляет со стоном вгрызться в алые губы самой себе ... Это на пару мгновений дает вампирше возможность собрать в себе силы, и с хрипом безжизненным и сухим, сказать абсолютно не слышно:
    - Волк ..., - и вновь темнота, а в трубке немые гудки. Ее не найти. Ее уже не спасти. Возможно, ей больше не удастся очнуться.
    Резкая боль, будто сотни муравьев вгрызаются в кожу одновременно, будто на свежую резанную рану льют раскаленное масло. От такой боли разрывается сердце, от такой боли идет носом кровь. И если бы Карла была сейчас в сознании, то потеряла бы его в один миг с выступившими на лице слезами. А сейчас ей пришлось проснуться. Так резко и с таким страхом, что поднять казалось навеки обездвиженное тело не составило никакого труда. Карла глубоко дышала, распахнув глаза смотрела на Эрика, вязавшего руки веревками с вербеной. Девушка рвалась, словно рыбка, попавшая на крючок удавшегося рыбака, да вот только чем сильнее блондинка дергалась, тем сильнее узлы стягивал Ламберт на ее кистях.
    - Эрик, пожалуйста, - язык прилип к небу от сухости, но голос ее он расслышал. Все тщетно. Перед глазами отрывками короткие кадры о прошедшей ночи: ее побег, ее желание говорить, ее удар, его руки. Подцепив веревку, мужчина тащил ее с центра пустого подвала с отсыревшей стене. Эта игра более не была честной. Это не было схваткой, Эрик не был охотников, он вел себя лишь как испуганный террорист, считающий единственной возможностью победить врага, это медленно сводить его жизнь на нет в протяжной, холодной агонии.
    - Лично мне такая игра нравится, - если бы вампирша не была уже так голодна, если бы руки не горели медленно под путами вокруг кистей, если бы не кованные цепи, что сдерживали волка в полные луны. Франко молчала. Лишь отвела глаза. Плюнуть в лицо этому самоуверенному болвану, в котором не было уже ни капли человечности, было бы самым простым и правильным. Чуть подобрав ногу, что благо еще не были ни связаны, ни скованы, Карла ловит момент, чтобы засадить по челюсти волка прямым ударом. Возможно, хрустнули кости. Слух девушку сегодня явно подводил.
    Но радость длилась не долго. Ноги скованы. Руки обернуты вторым узлом, а брюки грязной тряпкой валялись посреди лужи конденсата. Попытки сдвинуть ноги, прикрывая от взгляда бывшего возлюбленного постыдное влажное пятно ее физической к нему слабости.
     - А ведь я хотел по-хорошему. Почему ты такая не послушная?, - Франко отказывается принимать реальность всего происходящего. Как этот человек, что шептал ей слова любви и обещания быть всегда рядом, может этим же голосом превращать банальную фразу, что может быть сказана отцом маленькой дочери, превращать в грязную и банальную пошлость.
    - Потому же, что ты не можешь удержать возле себя бабу по ее воле, не приковывая ее при этом цепями и сжигая ее руки магическими травками?, - девушке не хотелось смотреть на мужчину против себя. Ее волосы совсем растрепались, а некоторые пряди стали слипшимися и сухими от капель засохшейся крови. Карла сделала глубокий вдох, улавливая как легкие распахиваются, вбирая в себя аромат парфюма и крови в такой близости. Ты слишком близко ко мне, милый Как забитая в угол психопатка, Франко улыбается в безумстве растягивая пухлые губы и оголяя белые зубы. Поднять абсолютно черные глаза, которые обступают тонкая венозная сетка, смотреть в глаза напротив - такие же безумные, но светлые, и за этой всей ненавистью не чувствовать больше боли. Короткий рывок, что собрал в себе все силы, что еще могли остаться в девушке, надорвать, но так и не сорвать цепь со стены, надеяться на удар, а получить лишь жалкую пощечину, что алым следом горит на небритой коже.
    - Давай, тебе стоит лишь пустить сюда свет восходящего солнца.