Когда спала молочная завеса тумана и дождей, воды успокоились, и холодный морской ветер присмирел. Белый чёлн мягко скользил по тёмным волнам, словно сам Вала Ульмо нёс его в могучей ладони.
- Земля! - воскликнул кто-то из эльфов, и Бильбо приподнялся, сощурив плохо видящие глаза. Вокруг простиралась бескрайняя звёздная бездна, но вдалеке, где кончалось небо, из моря поднимался одинокий остров - Тол-Эрессеа. Неприкаянный клочок цветущей земли в безвременье между вечностью и смертным миром и последний приют для всех усталых душ, чьё время почти иссякло.
Чёлн глухо ударился о пристань, опустился трап с резными перилами, и племянник помог Бильбо сойти вниз. Старый хоббит стеснялся своей немощности, нетвёрдых ног и вечно дрожащих рук, не способных уже взяться даже за перо. Годы всюду следовали за ним, прятались в каждой морщинке, в каждом хриплом вздохе, размывали память и взор так, что явь заволакивало зыбким маревом сна. Лишь иногда ночью при свечах или свете камина он становился прежним собой, помнящим всё хорошее и плохое, всё горькое и радостное, всё дорогое сердцу и мимолётное. Он перебирал воспоминания, как гладкий речной жемчуг, и переполнялся неизбывными сожалениями и щемящей тоской, которая известна только тем, кто прожил достаточно долго. Но потом старость закрывала его подслеповатые глаза и возвращала в блаженное забытье.
За пристанью Бильбо и Фродо ждала повозка, запряжённая пегой кобылкой. Они тепло распрощались с Гэндальфом, Элрондом и прекрасной Галадриэль, возница хлестнул поводьями, и, поскрипывая колёсами, повозка двинулась вперёд. Дорога вывела её из города Аваллонэ и зазмеилась между сонных холмов и забытых остовов, обвитых диким плющом, пока не скользнула в сосновую рощу, за которой, на зелёном утёсе расположился дом из белого камня.
Повозка остановилась у ажурной, железной калитки, где их встретила эльфийка, смотрительница дома, и сообщила, что отныне они будут жить здесь и ни в чём не нуждаться, потому что так распорядился владыка Элронд. Бильбо утомился после далёкого пути, поэтому племянник сразу проводил дядю в его комнату на втором этаже и уложил в кровать, заботливо укрыв лёгким летним одеялом.
- Иди, мой мальчик, тебе тоже следует отдохнуть, - сказал Бильбо, поворачиваясь лицом к открытому настежь окну, и Фродо молча вышел и притворил за собой дверь. По правде говоря, он уже давно не был мальчиком и даже не юношей. В его волосах прорезалось серебро, а голубые, как васильки, глаза растеряли все драгоценные искры молодости. Бедный, бедный Фродо... По вине Бильбо ему пришлось нести неподъёмную ношу через полмира, чтобы потом навсегда потерять часть самого себя. Шрамы Фродо не прекращали болеть, а проклятое кольцо до сих пор тяготило их обоих. Кто бы мог подумать, что эта неосторожно подобранная  безделица может причинить столько зла? Бильбо вспомнил тот день, когда впервые надел кольцо. Оно спасло ему жизнь, но цена оказалась чересчур высокой. Сейчас он бы с готовностью пожертвовал собой, лишь бы оно никогда не покидало мрачных сводов пещеры Голлума. Прошло больше пятидесяти лет, но старый хоббит не смог забыть ничего - ни поход, ни Одинокую гору, ни её погибшего короля, которого любил так отчаянно и беззаветно, как никого во всём мире. Если бы Бильбо только позволили вернуться назад, он бы написал историю заново. Жаль, что реки никогда не потекут вспять. И бессмысленно было придаваться мечтаниям о том, что уже нельзя изменить, и о тех, кого нельзя вернуть.
За окном солнценосная ладья озарила небосклон на востоке, и в её лиловом сиянии взошёл Вингилот. В Шире Бильбо часто встречал рассветы и наблюдал за движением утренней звезды, никогда не находя в ней сходства с кораблём из древний преданий. Приплыв на Тол-Эрессеа, он тайно надеялся, что наконец сможет разглядеть и само судно, и сказочного морехода, и, быть может, волшебный сильмарилл, освещающий Вингилоту путь в вечной мгле Небесных Морей, но, увы, звезда так и осталась крохотной горящей точкой, приютившейся у самого края небес. Бильбо ощутил разочарование и тяжело вздохнул. Тол-Эрессеа казался таким же обычным островом, как десятки других в Средиземье. Вместо обещанного покоя в воздухе витала светлая, древняя печаль. Но, наверно, стоило подождать, пока больное сердце не успокоится; тогда, возможно, незримые силы залечат израненную память и принесут умиротворение.
Бильбо закрыл глаза и попытался уснуть. В полудрёме ему чудились чужие голоса и смутные шорохи, непонятная тревога обжигала холодом грудь изнутри. Однако же усталость оказалась сильнее. Под шёпот ветра и далёкие крики чаек он забылся беспокойным сном.