"Вот же! Убежал! — подумала Рангику, дёргая бровью, — Мелкий засранец. И это его благодарность!"
Догонять руконгайского сорванца и учить его манерам она не хотела, да и не всё ли равно? Таких, как он, среди душ было полно, кроме этого, судя по тому, что еду и воду он всё же покупает, а не крадёт, да и одежду носит вполне сносную, живётся этому мальчишке не так уж и плохо. Просто избалованный ребёнок. Потому и Мацумото мгновенно отвлеклась от своего раздражения в пользу дел более насущных.
— Не обращайте на него внимания, этот парень всегда такой. — Рангику обернулась на торговца, вопросительно вскинув бровь, — Живёт с бабушкой в паре кварталов отсюда. Детишки его сторонятся, говорят, шибко странный, ещё и седой. Оттого и диковат. Вы его смутили, госпожа лейтенант.
Мацумото тут же уловила смену настроений в его голосе: от грубовато-уничижительного "а теперь проваливай" в адрес руконгайской детворы до уважительно-благоговейного обращения ко второму офицеру одного из отрядов Готей Тринадцать. В принципе, дивиться нечему, так было заведено всегда и повсюду, но у ещё не успевшей остыть Рангику этот тон не вызвал ничего, кроме отвращения. Слушать последние сплетни про ребёнка, о существовании которого она забудет раньше, чем выйдет из лавки, она не желала. Особенно в такой ситуации. Особенно от подобного неотёсанного быдла.
— Твоё дело — продавать сладости, а не чесать языком. Если ты надеешься, что я приплачу тебе за деревенские пересуды после этого спектакля, ты имбецил, — небрежно бросила Мацумото, желая поскорее купить то, зачем она, собственно, пришла, и выйти, наконец, наружу: вдохнуть свежего сентябрьского воздуха, да неспешно прогуляться по узким улочкам провинциального Джунринана, любуясь начавшей желтеть листвой на деревьях.
— Подай-ка мне лучше мне во-о-он тех вагаши, да поживей.

Неприятный инцидент выветрился из памяти с первым глотком свежего воздуха. Если в магазине приторно, удушающе пахло сладостями и лицемерием, то на улице эта навязчивая, вяжущая, липнущая к одежде и волосам вонь отступила, оставив лишь лёгкий, незатейливый аромат цветущей таволги и едва ощутимый холодок с ручья. Солнце уже садилось, и люди, сновавшие туда-сюда весь день, стали расходиться по домам. Где находится тот самый замеченный ею водоём, Рангику не знала, хотя любопытство и избыток свободного времени после трудового дня побуждали её немного пройтись и разведать окрестности. Всё равно сегодня её никто не ждёт.
Лабиринты пёстрых улочек. Торговцы, сворачивающие прилавки и бодро, но негромко переговаривавшиеся между собой. Женщины, торопливо зовущие своих воспитанников к очагу... Детвора, не иначе как по команде замолкающая и изумлённо провожающая взглядом бойко ступающую мимо них женскую фигуру в форме шинигами... Джунринан едва ли был похож на то место, где выросла Рангику, и от этого ей было хорошо, спокойно и приятно провести здесь остаток вечера. Завтра придёт новый день, новые заботы, но сейчас, в этой атмосфере провинциальной простоты и ленности всё это было так неумолимо далеко...
Чтобы не блуждать по Руконгаю впотьмах, разыскивая тот самый ручей, Рангику всё же пришлось прибегнуть к расспросам обывателей. К счастью, первый же юноша, встретившийся лейтенанту после того, как эта гениальная мысль посетила её светлую голову, подсказал ей верное направление, и скоро взору васильковых очей предстала серебрящаяся в свете восходящей луны лента воды, видная ещё с пригорка. Мацумото спустилась вниз и присела у берега, переводя дух, а, посидев так пару минут, и прилегла, откинувшись на мягкую траву, шуршащую от прикосновений ветра с речушки. На небе зажигались первые звёзды...
В какой момент её угораздило провалиться в сон, Мацумото так и не поняла, ровно как и то, сколько она успела проваляться в забытьи вот так, с мешочком сладостей в одной руке и пучком травы - в другой. Голова после пробуждения была тяжёлой как на следующее утро после самого забористого саке. Рангику приложила руку ко лбу и тихо простонала. Попробовала встать, вот только спина-предательница тоже отозвалась ноющей болью. Что ни говори, уснуть на голой земле у реки было не самым блестящим решением с точки зрения здравого смысла. Делать нечего - здесь, конечно, хорошо, но пора бы уже и честь знать, в конце концов. Мацумото поднялась на ноги, разминая затёкшие конечности, тихо ругаясь сквозь зубы и обвиняя во всех своих бедах что угодно, кроме себя самой.
Именно в тот момент, когда Мацумото начала выбирать травинки из своих волос и проклинать холодный ветер, дующий с реки, удивление заставило её замолкнуть на полуслове. Где-то совсем недалеко от ручья она ощутила присутствие чужой духовной силы - нестабильное, незрелое и неконтролируемое, что дикий огонь. Это совершенно точно был не пустой и не шинигами. Характер реяцу первых был совершенно иным, а вторые не выпускают её так грубо, неряшливо и неумело. Даже ученики Академии.
"Неужели я весь день могла ходить мимо такого и ничего не замечать..?" - изумлённо подумала Рангику. Наскоро расчесав волосы и забрав мешочек с покупками с собой, она поспешила к источнику этой странной духовной силы, пока чутьё не привело её к обшарпанному, как и все в Руконгае, но явно обитаемому и по-своему ухоженному домику на отшибе Джунринана. Дверь, как ни странно, не была заперта - и Мацумото успела удивиться, насколько беспечен хозяин этого жилища, раз не считает нужным хотя бы минимально обезопасить себя в тёмное время суток. Но сейчас это было неважно. Важно было то, что, стоило лишь двери распахнуться, на Мацумото дохнуло холодом и морозной свежестью - она невольно вспомнила холодные январские ночи и пушистый снег, укрывающий следы тонким одеялом...
В доме спали два человека: бабушка и ребёнок. "Тот. Самый. Ребёнок!" - обескураженно, с вспыхнувшим раздражением отметила Рангику. Ну не шутка ли? Мацумото бы звонко расхохоталась, если бы не видела краем глаза, как свернулась под одеялом иссохшая от старости и болезней женщина, притягивая ноги к груди в попытке сохранить хоть какое-то тепло. Ну дела... пожалуй, медлить не стоит. Рангику тихо и осторожно, ровно настолько, чтобы не разбудить старушку, но заставить очнуться седовласого мальчишку, взялась за его хрупкие плечи и несколько раз встряхнула.
— Проснись! — вполголоса произнесла она, — Эй, ты!