1898 – 1913 гг. Дочь портного.
Родилась в 1898 году, в одной из стран Восточной Европы. Пятый ребенок, вторая дочь в семье портного – ничто тогда не предвещало девочке карьеру воровки и мошенницы. Росла она в меру живой и любознательной, а еще наблюдательной и чертовски, для своего возраста, сообразительной. Хитрость эту применяла чтобы отлынивать от домашней работы, скрывать проказы, а если повезет, то вне очереди прихватить что-то вкусное на кухне. Мать изворотливую и ленивую дочь не очень любила, но та всегда умела найти подход к отцу и братьям. Они заступались, и в голове у пятилетней девочки складывалось первое незыблемое правило: «Мужчины – ключ ко всему». Всего-то надо завоевать их расположение, а потом можно меньше работать, дольше спать и вкуснее есть.
В 1905 году из-за нацбеспорядков в городе семье пришлось бросить всё и отправиться на поиски нового места. Длилось это путешествие тяжко и долго, год без малого, и завело оно далеко – аж в прусский Данциг.
Город девочке не понравился, как не понравилось и холодное Балтийское море, но выбора-то не было. Отцу не удалось начать свое дело, пришлось ему с братьями идти в мастеровые на фабрику. Для данцигских детей же находилась особая работа: когда заканчивалось лето и налетали штормы, неприветливое море выбрасывало на берег янтарь. Его-то и собирали, от рассвета до заката бродя вдоль линии прибоя под пронизывающим ветром.
Здесь осела вторая идея: «Дорогие камешки нравятся; собачий холод, грязь и ноющая спина – нет». Нужен был другой способ получить желаемое, какой-то совсем другой способ…
В 1909 году из-за быстротечного менингита умер отец. Это был удар – и моральный, ибо отца девочка по-настоящему любила, и финансовый. Если раньше жить было трудновато, то теперь стало тяжело. У старших братьев уже имелись свои семьи, и мать, не видя особого выбора, снова вышла замуж.
Отчим внушал симпатий не больше Данцига с Балтикой; каменщик по профессии, он сам напоминал валун – такой же огромный и молчаливый. В свободное время он пил и пил много, а напиваясь становился еще мрачнее. Во взгляде у мужчины появлялось что-то, какая-то тень – при виде ее внутри всё сжималось и переворачивалось от дурного предчувствия. Подхода к этому человеку девочка не нашла, предпочитая просто держаться от него подальше.
В 1911 году семья снова переехала – на этот раз в вольный город Краков. Здесь мать посчитала дочь достаточно взрослой, дабы идти в служанки. И место нашлось – художественная мастерская в Старом городе.
Расставание с домом прошло легче легкого – в мастерской ей даже собственный угол выделили. Тут не орал в колыбели младший брат, не было отчима, уборки не очень-то много, а готовить и вовсе приходилось на троих. Хозяин с учеником не возвражали, когда девчонка садилась в уголке рабочей комнаты со штопкой и наблюдала, как они пишут. Слушала разговоры и смотрела, смотрела, смотрела.
Это были по-своему хорошие два года, спокойные, стабильные и мирные. А затем весной 1913 в мастерскую явился на редкость расфуфыренный франт. Он заметил служанку и с полминуты смотрел на нее; затем купил что хотел и ушел. А через два дня вернулся, но на этот раз не за покупкой, а поговорить с девушкой. Спросил: хочет ли она подзаработать? Вот еще! Она не из таких!
Парень рассмеялся – какие у него были белые, ровные зубы – и сказал, что речь не о том. Надо будет лишь сыграть роль. Ничего преступного, так, маленькая шутка. Шалость.
Он ее таки уболтал и тем же вечером они сидели в кафе, где к ним присоединился еще один мужчина – ужасно старенький, как показалось четырнадцатилетней девчонке. Белозубого франта звали Андрей, а второго – господин Смит. По их словам надо было трижды войти в богатый дом под видом прислуги: пару раз как следует осмотреться, а второй раз спрятаться где-то, выйти ночью и открыть засовы. Почему ее пустят? Да очень просто: она невероятно похожа на дочку местной кухарки, повязать еще платок на волосы, так и вовсе не отличишь.
В том, что за «шутка» тут затевается у девушки сомнений не возникло, дурой она не была. Но деньги, они предлагали такие хорошие деньги… а она как раз намедни видела в витрине чудесные ботиночки на каблуке. С такими острыми носочками!
Ботиночки сместили чашу весов. Она согласилась.
«Шалость» прошла без сучка, без задоринки. Ее новые знакомые что-то внесли в дом, что-то вынесли, а на следующий вечер они втроем сидели в краковской ресторации. В своих новых ботиночках, ослепленная блеском хрусталя и позолоты, опьяневшая от шампанского, она слушала, как нахваливает ее мистер Смит. Он спросил: не хочет ли она помочь им еще раз? Только тут дело сложнее, дольше, да и далеко, очень далеко…
И тогда сложилось третье правило «Лови момент». Всегда. Везде.
Со своими новыми знакомыми она покинула Краков через два дня. Путь лежал ни много, ни мало – в Англию. В дороге выяснилось, что господин Смит никакой не Смит, зовут его Джеймс Кэмбелл, он сам англичанин, а еще он ужасно умный. Красавчик-франт – Андрей «Козырь» Разумовский, русский, сам себя называет «дельцом широкого профиля».
В дороге Кэмбелл «причесал» свою подопечную – приодел, подучил вести себя и кое-как говорить по-английски. Она должна была изображать из себя дочку польского магната, отправленную папенькой учиться в британскую школу-пансионат.
И учиться пришлось. Аж целый месяц девушка изображала из себя прилежную студентку, милую, кроткую тихоню, которая сумела растопить сердца даже стервы-француженки и местных сторожевых псов. А затем произошло два события: одно запланированное властями школы, второе – не очень. Школа дала ежегодный благотворительный вечер, леди Н., бывшая выпускница, презентовала на этот вечер часть коллекции своего мужа.
Наутро коллекцию обнаружили сильно прореженной – «ушли» два Рафаэля, один Тициан и несколько мастеров поменьше. Замки взломаны очень аккуратно, а вот внутренние засовы не выломаны – отодвинуты. Собаки заперты, охрана загодя получила лошадиную дозу лауданума в питье.
Ах да, и «дочь польского магната» куда-то пропала.
Виноватой себя девушка не чувствовала. А что такого? Она всего-то увела псов и оставила кофе для ночной смены. Ну и двери открыла. Подумаешь. И вообще, Рафаэлями надо делиться.
Тут плодотворное сотрудничество могло и завершиться, но Кэмбелл обнаружил, что девица не только нахваталась за месяц Шекспира, античной истории и латыни, но и лопочет по-французски. А еще она смотрела на него глазами бездомной кошки, которая вбежала в дом и очень не хочет быть изгнанной на улицу.
Из нее мог выйти толк. Придется, конечно, поработать, но все же…
Начали они с имени – так появилась Ивэн.

1913 – 1926 гг. Мошенница.
Кэмбелл «обтесывал» свою Галатею долго – почти семь лет. Сама же «Галатея» делала все возможное, чтобы учителя не разочаровать – не спорила, не задавала лишних вопросов, не ленилась (от зубрежки-то спину не ломит!). Она заботилась о своем наставнике, когда того снова накрывал приступ малярии, подхваченной в молодости на востоке. Раз в год Кэмбелла накрывало и что-то другое, какое-то черное уныние, и тогда он пил, как не в себя – Ивэн научилась поддерживать его и в этом состоянии. В ее отношении к этому человеку накрепко сплелись расчет, благодарность и настороженное уважение.
Андрей же казался кем-то куда более близким и понятным; высокий, голубоглазый, с этой своей ухмылочкой и баритоном от которого меж лопаток бежали мурашки. Он стал ее первой влюбленностью, а позже и первым мужчиной.
Шесть лет трио путешествовало по Европе и бывшей Российской империи; Великая война если и беспокоила их, то скорее косвенно – резким обнищанием людей. От самого фронта мошенники держались подальше, зато не брезговали пользоваться хаосом и неразберихой – порождениями войны.
В последние годы Кэмбелл и Разумовский все чаще ссорились; Андрею, умелому шниферу, приелись все эти сложные схемы и многоступенчатые аферы, он хотел денег быстрых, больших и легких. Сперва Ивэн удавалось гасить конфликт, мягко усмиряя гнев обоих мужчин, но даже она понимала, что разрыв неизбежен.
В 1919 году приступ малярии затянулся, стало ясно, что в этот раз Кэмбелл не оправится. Троица и так засиделась в Италии, в конце концов, Андрей заявил, что уезжает. Он звал Ивэн с собой, но та после некоторых колебаний отказалась. Прогремел скандал (едва ли не первый в их отношениях) и любовник уехал.
Спустя два месяца Джеймс Кэмбелл умер. Перед смертью он взял с Ивэн одно обещание, дал наводку на несколько перспективных схем и оставил несколько специфическое наследство.
Покинув Италию, Ивэн решила найти Разумовского. Он успешно нашелся, но отношения не задались – любовник присоединился к банде налетчиков и теперь лихо гулял по постреволюционной России. Посмотрев на его «коллег» и их методы, Ивэн содрогнулась и уехала. На этот раз навсегда.
Последующие годы – это одно длительное путешествие, череда афер, мошенничеств и краж. Ивэн Маршан побывала в Испании, Ватикане, Италии, на юге Франции, в Люксембурге и Бельгии. В 1922 году она отправилась на колониальный восток, в Индию; хотя дело там выгорело, сам восток искренне ужаснул. В 1924 году волна, так сказать, моды, занесла ее в Египет; там схема тоже вроде как шла неплохо, но в результате завершилась грандиозным провалом.
Ивэн вернулась в Англию, и некоторое время успешно работала там, пока не обнаружила самый весомый недостаток страны – ее размеры. Обманутый герцог не поскупился на свору детективов и те постоянно усложняли жизнь бедной девушке.
Ивэн стала перебирать варианты. Послевоенная Европа выглядела довольно убого. Советская Россия пугала. В Англии ноги поставить негде, чтобы не наступить на ищейку. Восток – хоть Дальний, хоть Ближний, ужасен, ну его к черту. И тогда взгляд обратился за океан, туда, где лежала огромная Страна Возможностей.
В конце 1925-го Ивэн Маршан отправилась в Соединенные Штаты, где и пребывает по сей день. Для старта она выбрала три города: Нью-Йорк, Чикаго и Новый Орлеан, но все тамошние большие схемы пока пребывают на стадии подготовки.