Обер-инквизитор Дрездена, невысокий худощавый человек с тонко очерченным лицом и умными проницательными глазами, не был рад Северьяну на своём пороге и ничем не думал этого скрывать.
Вопреки ожиданиям, каковые, несомненно, обер-инквизитор мог бы иметь на этот счёт, Северьян был ему благодарен. Он знал, что люди его не любили, не мог их за это винить, а кроме того, уважал искренность, поэтому общение с обер-инквизитором вышло скорее приятным.

Северьян попытался было показать ему письмо от Совета Конгрегации, но обер-инквизитор только отмахнулся: увечья, полученные Северьяном ещё в походах, вкупе с исполинским ростом, давали опознать его без всякого труда. О том же, что конгрегат, отыскивавший на просторах Священной Римской Империи молодую девицу, таинственным образом исчезнувшую из отчего дома, заявится к нему, обер-инквизитор знал из письма, что любезный гонец занёс ему пять дней назад. Улыбка почтальона была много приятнее, чем содержимое конверта, но выбирать не приходилось.

Возможно, если бы всего два года назад не казнили Маргарет фон Шёнборн, история с таинственным образом овдовевшей герцогиней мало бы кого заинтересовала, однако теперь в распоряжении всемилостивейшей матери-Церкви было очень много подозрений о том, что не одну её опекал Мельхиор. После тщательного изучения метрических книг силами нескольких местных священников и одного въедливого монаха-францисканца, прекрасно ориентировавшегося в бесконечных записях о рождениях, крещениях и бракосочетаниях, были выявлены две неприятные особенности нынешней вдовствующей герцогини фон Рёмер.
Во-первых, однажды она уже была вдовой. Прошлое маркграфство отошло, однако, младшему брату её покойного супруга, так как детей в браке супруги не нажили.
Во-вторых, её собственный родовой замок в Моравии таинственным образом погиб в пожаре около двадцати лет назад, разнеся таким образом подтверждение её происхождения пеплом по ветру.

“Благодатный огонь призван пресекать зло, однако в Аду тоже горят костры,” - сказал на это кардинал Сфорца.

Дальнейший приказ расследовать, кем же была вдовствующая герцогиня фон Рёмер, куда исчезла её падчерица и в самом ли деле герцог, не старый ещё мужчина, внезапно слёг и умер от печёночной болезни, было лишь делом времени.

Время наступило через несколько недель, когда вечно спокойный Северьян прибыл в монастырь святого Макария. Из всех завербованных в последние несколько лет Конгрегацией людей он, возможно, подходил лучше всего: сам колдун по роду гиблого своего ремесла, Северьян хорошо разбирался и в чужом недобром колдовстве.
И, в отличие от малефиков, он никогда не поворачивал голову к дьяволу.
Цену злу Северьян знал слишком хорошо.

Дрезден был спокойным городом, и в интересах обер-инквизитора несомненно значилось то, что Дрездену лучше было бы оставаться таким и дальше, а для того конгрегата следовало выпроводить как можно скорее. Обер-инквизитор с большим почтением относился к службе Северьяна, но хотел видеть её с расстояния.
Чем больше было это расстояние, тем лучше.

Несколько дней проведя в Дрездене, чтобы послушать сплетни да исполнить пару приказов бургомистра о телесных наказаниях за конокрадство и за богохульство, Северьян собрал свои небогатые пожитки, среди которых особо берёг набросанный рукой одного монаха с Божьим даром к рисованию портрет той самой девицы, запряг крепкого конька мышастой масти и отправился дальше, вниз по Эльбе.
Ему было не привыкать выслеживать людей: ещё до Конгрегации он занимался тем, что отыскивал беглых преступников, заручившись у властей грамотой с их приговором.
Палач - последнее из воплощений закона, но самое из них неотступное.

Путь Северьяна теперь лежал к Велену.

“Хочешь кого-то найти - умей слушать.”
Отца не было уж почти десять лет как, но науку его Северьян не забыл, да и пользовался ей исправно.
Слухи устами рыночных кумушек донесли до него, как хвасталась белошвейка, будто бы повезло ей найти девицу двадцати лет, что умеет читать и писать, знает манеры и латынь, даёт уроки как няня. Белошвейка - редкое дело, на всю Саксонию наберётся три десятка, а то и меньше, так что вызнать, о ком речь, было и того проще.

“Вдова, поди,” - трещали женщины.
Но Северьян знал, что девица со знанием манер и латыни - вовсе не вдова. Мужа ей, может, и подобрали, только брак заключить не успели.
По крайней мере, шанс таковой у него был.

Добрался до Велена он глубоко за полдень.
Постоялый дом был тут один, и на сей раз, несколько месяцев спустя, Господь был к Северьяну милостив: заглянув в трактирный зал, он обнаружил за одним из столов ту самую девицу, которую искал. Она беседовала с кем-то, кто скорее сошёл бы за торговца, чем за сапожника.
Светить своей мрачной рожей посреди честного народа Северьяну не хотелось, так что, перекинувшись с трактирщиком парой слов и с облегчением узнав, что одна комната освободится лишь к завтрашнему вечеру, он вышел вон.

Мышастый конь, низко склонив голову, пил из корыта, которое наполнил мальчишка-конюший, и Северьян бросил ему медную монету. Девицу он решил подождать почти у порога и окликнуть, как пройдёт мимо.

Так он и поступил.

Низкий, звучный голос прозвучал, впрочем, не слишком-то громко - незачем кому-то лишнему было греть уши:
- Иветт фон Рёмер.

Радостно ли услышать собственное имя из уст человека столь мрачной наружности - о том Северьян старался лишний раз не задумываться. По крайней мере, одежда на нём была добротная, а сигнум Конгрегации он заботливо вытащил из-под ворота и держал теперь в руке, подставляя низко спустившему солнцу.
Золотые, но уже с краснотой лучи танцевали по светлому металлу, освещая заключённое в круг распятие.[nick]Severian Mainz[/nick][status]взыскующий истины[/status][icon]https://d.radikal.ru/d17/2007/d6/9d3fb4ea3fbf.jpg[/icon][sign]Einer sollte heute sterben
um die Sünd der Welt zu Erben.[/sign]

Северьян не удивился: он хорошо знал людей.
Знал он и то, что многие люди замирают, чувствуя опасность, но многие - бегут. Лишь малая часть впадала в ярость, и все они обычно вербовались в армию, быстро понимая, что их отсутствие страха - верный способ заработать на жизнь.
Правда, заработанное обычно не успевали потратить, но речь ведь не о том.

Иветт фон Рёмер была из вторых.
Не плохо, не хорошо; Северьян принял это, как данность.

В то мгновение, когда Иветт фон Рёмер на одно короткое мгновение замерла, а потом бросилась бежать, он понял, что это - она. Девица, для которой имя было пустым звуком, сказала бы Северьяну, чтобы шёл вон, девица, которая что-то слышала о пропавшей юной герцогине, кокетливо бы засмеялась, поправляя пальцами волосы, и сказала бы, что она ничуть не хуже.

Но только настоящая беглянка бросится спасать себя.
Ей было, чего бояться.

Северьян кинул радостно подставившему ладони конюшему ещё два медяка, провёл пятернёй по светлым волосам, отбрасывая их со лба, а после - тоже побежал.

Но если Иветт фон Рёмер мчалась, как напуганная лань, стремясь умчаться как можно быстрее и не задумываясь ни о чём, то Северьян бежал весьма целеустремлённо. Он был тяжелее и крепче легконогой молодой девицы, но вынослив, как бывалый охотник: в былые дни, живя за Майнцем, он легко загонял лося, преследуя его несколько дней подряд.
Впрочем, Северьян и был охотником.
На людей.

(“И сказал им Иисус: идите за Мною, и Я сделаю, что вы будете ловцами человеков.”) ¹

Топора из-за пояса он не снял, не заправил и сигнум Конгрегации.
Росту, впрочем, в Северьяне было достаточно, чтобы дорогу ему давали и так, шарахаясь по сторонам, но кто хотел - мог бы рассмотреть сияющий круглый медальон, который не захотела рассмотреть беглянка.
А зря, ой зря.

Велен был небольшим городком, в котором слухи распространялись со скоростью пожара. И сотни шагов не прошло, как кто-то из женщин закричал заветное “инквизиция!”, через два перекрёстка этот крик подхватили.

Тонкая спина девицы мелькнула в одном переулке и пропала; Северьян выбрал бежать прямо - это было разумнее, чем останавливаться. Плана у Велена не было, но все немецкие города сходились к Дому ², и, где бы не выскользнула Иветт, она оказывалась бы ближе к церкви, где все улицы расширялись.
Фигура её была приметной, а Велен - недостаточно большим, чтобы в нём затеряться, не Дрезден и не Кёльн. Возможно, беги Иветт фон Рёмер из города, шансов скрыться у неё было бы больше.

Возможно.

- Мейстер! Мейстер!
То был один из мальчишек. Не конюший, на том рубаха была темней, но того же возраста.
И он ткнул грязной рукой на перекрёсток.
- Налево!
Северьян решил, что поверит.

Чуть погодя он и впрямь заметил свою беглянку: светлое платье, волосы потемней. Интересно, долетело до неё волшебное “инквизиция”?

Вот теперь Северьян бежал быстро, и перед ним расступались ещё живее, чем в начале, у постоялого двора. Иронично, что теперь он двигался Иветт навстречу.

1 - Мк. 11:30
2 - Domkirche, главная церковь города[nick]Severian Mainz[/nick][status]взыскующий истины[/status][icon]https://d.radikal.ru/d17/2007/d6/9d3fb4ea3fbf.jpg[/icon][sign]Einer sollte heute sterben
um die Sünd der Welt zu Erben.[/sign]

Отредактировано Neradence (2021-04-29 15:37:14)

Помощи Северьян не ждал, но она пришла - причём со стороны отчасти неожиданной. Обычный народ делам Церкви, конечно же, никогда в жизни не вздумал бы мешать, но и открыто помогать побаивался.
Как известно, между молотом и наковальней металлу бывает худо.

Но некоторые соображали очень быстро.
Как, например, сейчас.

- Да отпустите вы её, - сказал Северьян наконец.

Из парней тот, что постарше, лет шестнадцати, прищурился, глядя исподлобья на заявившегося на порог гостя. Жили тут, мягко сказать, небогато: опытный взгляд Северьяна, много путешествовавшего по городам и деревням, мигом отметил прохудившуюся крышу, покосившуюся дверь.

Вероятно, мать одна.
Отец семейства или умер, что в это неспокойное время, омрачённое вдобавок пришествием с Востока чумы, было не редкостью, или его никогда здесь и не было. В Велене Северьян был прежде довольно давно и лишь проездом в соседствующую с курфюршеством Моравию, так что не помнил, был ли тут бордель.
Но такая профессия бы легко объяснила и нескольких детей, непохожих друг на друга, и печальное состояние жилища.

Взгляд, которым на него смотрели, Северьян отлично знал.
Равно как и то, что последует затем: люди слишком часто тешат себя тем, будто бы, сотворённые по образу и подобию, они обладают свободой воли и сами всё решают. В большинстве случаев они были предсказуемы, как погода в летние месяцы.

- Мы ведь вам помогли, мейстер, - произнёс мальчишка.
Голос у него был высоким, но неприятным - уже начал ломаться, через год-другой загрубеет.
- Нам бы благословение. Много не просим, лишь бы благодать божественную одним глазком увидеть, знаете.

Ну вот, именно об этом Северьян и думал. Ничего нового, ничего неожиданного. Хоть бы раз кто-нибудь помог по доброте душевной и природе человеческой, которая, как говорило само Писание, стремится к свету.
Чёрта лысого.
К материальному она стремится, да и только.

- Девицу-то отдайте, - ответил на это Северьян.
И полез за кошелём, в очередной раз мысленно повинившись перед суровым кардинальским взглядом. Но не слишком сильно. Церковь от пары серебряных монет не обеднеет.

Воодушевившиеся мальчишки протащили свою упиравшуюся добычу и буквально всучили её в руки мейстера инквизитора, не забывая говорить ему “спасибо”. Почти, кстати, искреннее.
Северьян сжал тяжёлую ладонь на чужом локте: руки у палача были крепкими, привыкшими держать оружие, особо и не вырваться.

- Сжигать тебя, - на немецком сказал палач Иветт фон Рёмер, понизив голос до полушёпота, - конечно, не за что, но вот пяток плетей всыпать для острастки уж точно бы не помешало. Найдётся в Велене позорный столб или придётся в Дрезден везти?
Впрочем, низкий мужской голос, несмотря на напускную мрачность, звучал совершенно беззлобно. Возможно, если бы она и впрямь сумела куда-то удрать, Северьян бы несколько расстроился, а так…
Бывало и похуже, прямо сказать.

Он заглянул ей в глаза.
Его собственные, гиблые, как зелень коварных лесных болот, смотрели строго и прямо, её - то ли с усталым вызовом, то ли с решимостью.
А девица-то была хороша, какая другая на её месте уже давно бы или в петлю полезла, или в монастырь ушла, а эта ничего, царапается, что дикая кошка, за свою жизнь.
Северьяну решительные люди были скорее по душе. Уныние, как известно, смертный грех.

Медальон конгрегата, светлый и гладкий, с распятием, заключённым в круг, танцевал на толстой цепочке. Северьян рассеянно коснулся его пальцами, погладил привычным жестом, точно сам хотел почувствовать, что его правое дело и его единственный смысл бытия всё ещё с ним, а потом кивнул куда-то в сторону.

- До Дома от силы сто пятьдесят рут ¹. Пойдём, - он смерил её задумчивым взглядом, но имени так и не назвал, словно уважал её право здесь быть кем-то другим, - пусть Господь будет свидетелем моим намерениям.

На самом деле, конечно, особого выбора Иветт фон Рёмер никто не давал, но в целом Северьян не поволок её с собой за волосы, что мог бы себе позволить и благодаря росту, и благодаря положению.
Но нет, предпочёл помянуть Господа - он в самом деле на Него только в своей жизни и уповал.
Это можно было считать почти знаком доброго расположения.

Народ, занявший хорошие наблюдательные посты, воодушевлённо перешёптывался. Шутка ли, инквизиция! Да за приезжей! Да на улице!
Ох и дали же им нынче повода для сплетен - на пару месяцев вперёд хватит.

1 - старонемецкая мера длины, в очень усреднённом виде равна примерно 3,5 метра[nick]Severian Mainz[/nick][status]взыскующий истины[/status][icon]https://d.radikal.ru/d17/2007/d6/9d3fb4ea3fbf.jpg[/icon][sign]Einer sollte heute sterben
um die Sünd der Welt zu Erben.[/sign]

Северьян спрятал усмешку, на миг склонив голову: в присутствии конгрегата такими словами разбрасываться было опасно, и всамделишная ведьма бы то прекрасно понимала. Злое колдовство таится в словах, сыну малефички и владетелю дара столь тёмного, что впору было самому в омуте топиться, это было известно хорошо.
Но он не считал Иветт фон Рёмер ни ведьмой, ни одарённой святым талантом, если не считать таковым навык язвить направо и налево. Ну, с таким-то норовом немудрено, что девица не пропала и выжила в бегах: такая и глаза выцарапает.

Впрочем, Северьяну ли было судить людей и нелюдей за их желание выжить. У него на всё ответ бывал один: палач - человек исполнительный и исполняющий, а в желаниях да праведности пусть копается кто-нибудь пограмотнее.

- Да ты верно подметила, - хмыкнул он. - На ваше счастье, герцогиня фон Рёмер, я из последних, о чём имею поверительные грамоты от самого Совета Конгрегации и дрезденского обер-инквизитора. Если бы вы не решили дать от меня стрекача, а соизволили посмотреть на сигнум Конгрегации внимательно, получили бы их в руки ещё у постоялого двора.

Не то, чтобы её подозрения были совсем уж беспочвенны, конечно. Сигнумы Конгрегации не были слишком сложны для подделки: номер у них был, вот только с обратной стороны, не видный обычно, и это ещё надо было свериться, кому какой выдали, с монастырскими книгами. Простому прихожанину - задача невыполнимая.
Однако всё же сильно Северьян сомневался, что кто-то бы решился. С церковью, всем давно известно, лучше не шутить, в несении веры Христовой и искоренении ересей она бывала даже чуть добрее, чем в уничтожении посмевших прикрыться её именем.

Дом встретил их открытым боковым входом, запахом ладана и пустыми рядами скамей. По времени было пусто: утренняя месса кончилась, вечерней ещё рано было начинаться, так что прихожане занимались более насущными делами. Горели пара лампад да несколько широких, но низеньких свечей. Кто-то, должно быть, поминал своих умерших.

На миг Северьян задержался у привходной чаши со святой водой и привычным жестом обмакнул в неё пальцы, осенил себя крестом. Колено преклонять не стал - свою язвительную добычу он так и не отпустил, а с ней такой гимнастический трюк исполнить было бы непросто.

Обычно в силу своей не самой уж, откровенно сказать, светлой профессии Северьян не подходил к алтарю слишком близко, мучительно опасаясь привнести скверну в дом Божий на своём чёрном плаще. Но сегодня он был не один, так что в меру возможного - аккуратно сгрузил госпожу Иветт на первую в ряду скамью и полез освободившейся рукой за пазуху.
Ценные вещи носить в сумках он всегда разумно опасался.

Прекрасная белая бумага с надломанными печатями полетела на скамью, словно распластавшийся голубь улеглась рядом с Иветт. На красноватом воске были видны блики от зажжённых свечей.

- Северьян Майнц, инквизитор второго ранга, - и кланяться он, разумеется, не стал.
С этикетом у палача вообще было так себе: были сведения и более полезные, чем запоминать, что, как и кому говорить при знакомстве. Благо, что в большинстве случаев он вообще общался со своими собеседниками, когда те сидели в кандалах, и там всё было как-то менее мудрёно.

Садиться Северьян не спешил: стоял, заложив одну руку за спину, и его широкоплечая фигура закрывала собой алтарь, из-за чего казалась причудливо осенённой свечным светом, лившимся сзади. Затем медленно, задумчиво потёр свободной ладонью шрамы на своей левой щеке - длинные четыре полосы от когтей. Они чуть заметно ныли, как всегда бывало в церквях - оставленные на прощание вервольфом, шрамы, должно быть, сами несли в себе отпечаток дьявольского.

Низкий голос звучал негромко, казался между каменных стен ещё глуше:
- Мы, коль можно так сказать, крайне любопытствуем о нынешней вдовствующей герцогине фон Рёмер, которую подозревают в неприятных и совсем не подобающих доброй христианке вещах. Однако фрау нельзя обвинить в глупости: всё, что могло бы послужить доказательством в её дурных делах, она ловко прячет или уничтожает. Ты едва ли не единственное исключение, которое пока нам удалось отыскать.[nick]Severian Mainz[/nick][status]взыскующий истины[/status][icon]https://d.radikal.ru/d17/2007/d6/9d3fb4ea3fbf.jpg[/icon][sign]Einer sollte heute sterben
um die Sünd der Welt zu Erben.[/sign]

Отредактировано Neradence (2021-05-16 18:03:35)

Из двери трансепта, за которой пряталась лестница на второй ярус, выглянул священник. Это был немолодой уже мужчина, сейчас, по времени вне мессы, без сутаны.
Он нашёл взглядом девушку, сидевшую на первом ряду, потом внимательно посмотрел на широкую спину её странного спутника. Не сказать, конечно, чтобы пожилой провинциальный священник мог сделать что-то серьёзное против этого мрачного гостя, но долг требовал у него вмешаться в любом случае.

- Тебе нужна помощь, дочь моя? - Спросил он хорошо поставленным голосом.

Северьян только тяжело вздохнул, бесцеремонно сгрёб свои грамоты и развернулся на пятках тяжёлых сапог одним плавным ровным движением. В его отточенных жестах всё ещё таилась военная сноровка.
Взгляд священника прилип к длинным шрамам на щеке непрошеного гостя, это было легко понять по тому, как по лицу прошла тень сомнений.

- Конгрегация, - с некоторой даже усталостью сказал Северьян, встряхнув письмами.

На мгновение священник задумался.
Стоило отдать ему должное, ориентировался в пространстве и времени он отлично.

- Тогда вам нужна помощь, мейстер?.. - Он запнулся, не зная имени.
- Майнц, - не стал особенно сопротивляться Северьян, - нет, святой отец, спасибо. Нам было нужно безопасное место, чтобы немного поговорить о вечном.
- Благослови вас Господь, - привычно отозвался тот, потом ещё раз посмотрел на девушку и мягко улыбнулся ей, прощаясь.

Дождавшись, пока дверь за священником точно прикроется, Северьян медленно и аккуратно сложил наконец все свои письма, пригладил сургучные печати, убрал обратно за пазуху и, вздохнув снова, сильно потёр пальцами переносицу. На мгновение лицо его пропустило выражение затаённой, уже ставшей совершенно привычной усталости.
Но прошёл миг - и всё исчезло. Тряхнув головой, отчего светлые волосы опять взъерошились и их пришлось приглаживать раскрытой пятернёй, Северьян просто пожал плечами.

Обвинительную речь юной герцогини, которая пылала праведным гневом, он выслушал не то, чтобы без интереса, но без особой отдачи.
Что он мог ей сказать, если так подумать? Что у церкви проблем сейчас со всем на свете хватает и борьба с малефицией даётся очень тяжело? Что доносов драгоценные подданные по всей Священной Римской Империи друг на друга строчат столько, что у всех монашеств не хватит времени, чтобы их прочесть? Что история про склоки мачехи и падчерицы уж до того известна, что про них уже даже сказки пишут, и никто на первый взгляд всерьёз это не воспримет?
Слабое утешение, когда беда происходит лично с тобой.

- Все мы несовершенны, - только и сказал он, - даже те, кто служит Господу.

Помедлив миг-другой, Северьян опустился рядом с Иветт. Но не на скамью; он старательно держался поодаль, теперь, когда ему больше не надо было волочь непокорную девицу за собой на манер норовистой лошади под уздцы, он снова сторонился быть рядом со всем живым. Не потому, что близость жизни была ему неприятна.
Напротив - потому что жизни был неприятен он.

Вместо того Северьян опустился на корточки напротив Иветт, легко и просто удерживая равновесие. Спина его была пряма, как его же меч с отлитым крестом на яблоке.
Редкая возможность была - посмотреть на этого великана сверху вниз. Обычно что сидя, что уж, тем более, стоя, Северьян возвышался над всеми хорошо, если всего лишь на полголовы.

Он сплёл пальцы между собой в замок.
Грубая кожа, мелкие шрамы, двух фаланг на мизинце и вовсе нет - руки у Северьяна соответствовали его ремеслу.

- Сейчас - да, ваши слова друг против друга, и ничего больше. И Церковь вас судить не станет, потому что очевидно - это совершенно светская склока за наследство. Герцогиню не отправишь на костёр по одному обвинению, уж она наверняка найдёт свидетеля, который за деньги заявит, что видел над ней нимб, а за спиной ей пели хвалы ангелы. Но если мы найдём, что докажет твои слова, и Конгрегация, - тут он позволил себе усмехнуться, - в моём добропорядочном лице, разумеется, за них поручится, разговор выйдет совсем другой.

Молчание.
Тёмные тени, что лежали за спиной Северьяна, под его ногами, неожиданно ожили, подались в стороны - лепестки цветка или капля крови, растекающаяся по озеру.
Тронули алтарь…
И сгинули - не то устыдившись, не то испугавшись.

Северьян поморщился. Где-то в склепах дремали здесь мёртвые, да и кладбище рядом: сила его, дурная, тёмная, беспокоилась, и беспокоила этим его, слышащего мёртвый, глухой зов.

Но он продолжил, будто ничего и не случилось:
- Кое-что мы уже нашли - церковные книги ей не подделать, но нужно больше. И единственный человек, кроме её сына, кто сейчас жив и знал её в лицо, это ты. Мы подозреваем, что бедная вдова сильно старше, чем она говорит о себе, и сохранившиеся портреты… Возможно, станут первой ступенькой к сомнениям в истинности её слов.[nick]Severian Mainz[/nick][status]взыскующий истины[/status][icon]https://d.radikal.ru/d17/2007/d6/9d3fb4ea3fbf.jpg[/icon][sign]Einer sollte heute sterben
um die Sünd der Welt zu Erben.[/sign]

Северьян не пытался оправдывать ни собственных слов, ни отцов Церкви, ни того, что уже случилось. Иветт - от силы двадцать, она едва ли всерьёз старше его собственной дочери, и палачу потому было хорошо известно, насколько молодые люди могут остро к сердцу принимать несчастья.
Даже чужие, не говоря уж о своих.
У Северьяна внутри давно ничего не горело - всё уже выжжено было в аравийских пустынях, в маршах до Иерусалима, а затем окончательно рассыпалось в тихом шепотке мертвецов над могилами. Злость в нём тоже давно иссякла, уступив место пониманию того, что горечь и боль - неизбежные спутники человеческой жизни.

Мир не идеален, а церковь - не всесильна.
Увы.
Так, конечно, было задумано Господом. Если бы на Земле всё было легко и просто, как закалялся бы человеческий дух? Бывают испытания, через которые неминуемо приходится преодолеть.

- Скорее всего. Следы её прошлого уходят достаточно далеко, чтобы предположить, что твой замок - не единственный, который отошёл в её руки. Но большая часть её прошлого тщательно уничтожена.

Как крупная птица, Северьян склонил голову вбок, и это было единственным проявлением эмоций, которое он себе позволил. Свечной отсвет скользил по его бледной щеке, касался виска, и было не разобрать, седина это среди светлых прядей или лишь смутный иллюзорный блик.

О том, что власть имущие охотно заводят себе таких же, как они сами, друзей, Северьян был наслышан. Казнь пфальцграфини фон Шёнборн была отличным тому подтверждением. Мало-помалу, но Церковь, поднявшая наконец голову после реорганизации, наводила порядок.
Как говорили крестьяне, а они знавали порядок жизни очень неплохо, вынужденные отбирать себе у смерти каждый новый день, быстро плодятся только кошки. Во всём остальном требуется терпение.

- Мотивы свидетелей в приговор не вносятся, а я - не исповедник, чтобы накладывать на тебя епитимью за неподобающие доброй христианке мысли. Прощать - дело Господне, не наше. Пока ты не проповедуешь ересь на главной площади, можешь руководствоваться чем угодно.

К тому же, Ветхий Завет говорил “око за око”.
Церковь советовала не изучать старое писание самостоятельно, но всё же определённые полезные идиомы там имелись, даже в достатке. Северьян хорошо знал, насколько порой мощные силы будят в человеке вроде бы низменные мотивы. Сыновья мстили за отцов, создавая новые империи, жёны - за мужей, разбивая чужие войска. Почему нет, если это идёт во благо.

Усмехнувшись, Северьян щёлкнул языком. А девочка-то молодец, за словом в карман не полезет и своего не упустит.
- Пути Господни неисповедимы, госпожа фон Рёмер, и не в моих силах обещать, что всё обернётся желаемым, что не будет ни единой беды на дороге и что всё сладится. Я на себя много не беру. Но если вам угодно, то могу пообещать, что Церковь возьмёт вас под опеку, и я лично предложу вам свою защиту и обустрою таким образом, чтобы даже моя смерть не стала для вас неприятностью. Никто не собирается бросить вас мачехе в одиночестве или, упаси все святые, отправлять в одиночестве путешествовать по трактам. Совершенных гарантий вам не даст никто, защиту всеми возможными способами - разумеется. Господь будет тому свидетелем.

И ни один идиот не рискнул бы лгать подобным образом, стоя в церкви.

- Это несложно обустроить. Сомневаюсь, впрочем, что вещи бы фрау стала сжигать - их же можно продать, а никто не любит терять лишнюю марку. Ещё помимо вещей, вам придётся разжиться лошадью, мой не вынесет двоих на долгие переходы.

И, одним гибким движением поднявшись на ноги, Северьян повёл головой, разминая шею, а после - протянул Иветт правую руку.

- Не люблю маленькие городки.
- Ты никакие не любишь. В больших тебе слишком людно, в маленьких - подозрительно,
а в деревнях все поголовно ведьмы и еретики.
"Тьма века сего"

Надо признать, что Северьян о возрасте чёрной вдовушки со слабостью к пожарам тоже размышлял. У него был печальный жизненный опыт, который говорил, что сильная малефичка может прожить и сильно дольше отмеренного человеку: молва доносила, что его матери было около трёхсот, и были причины этому верить.

- Думаю, что ближе к сотне, - ответил он, будто задумавшись, хотя на самом деле все эти числа давно уже для себя подсчитал. - Но она не так уж сильно задерживается на одном месте, а потому не привлекает особого внимания. Странно другое: мне доподлинно известно, что она была замужем за маркграфом до твоего отца, однако почему-то не родила в том браке детей, и после того, как овдовела, покинула те земли. Не было записей о рождении детей и в метрических книгах, и как бы твой единокровный брат - не единственное её дитя вовсе. И тогда следует задаться иным вопросом: в чём же загадка твоего отца, почему именно его семя? Едва ли твоё графство - богатейшее из всех.

Низкий голос Северьяна звучал размеренно, почти убаюкивающе, он словно сам с собой советовался в первую очередь. Оно, впрочем, и верно: бумага, чтобы на ней размышлять, денег стоит, а воздух, поди, бесплатный, сотрясать можно сколько угодно - без всякого ущерба для инквизиторской казны.

Впрочем, эти странные мысли так и остались таять ночным туманом посреди мягкого свечного света и запаха ладана. Их быстро развеяло весеннее солнце и толпа зевак, которые не иначе как ожидали казни здесь и сейчас.
И были здорово разочарованы её отсутствием.
Всё же со времён Древнего Рима, на чьих костях да крови стояла папская резиденция - новый и вечный Рим, ничего не поменялось. Единственное, чего на самом деле всегда жаждали люди, так это хлеба и зрелищ, а не небесного блаженства. Праведность, конечно, прельщала некоторые умы, но лишь в случаях исключительных, и они обычно сами добровольно стриглись в монахи.

- Люблю маленькие города, в них всегда так и царит любовь к ближнему своему, того и гляди - ножиком ткнут в жесте особой привязанности, - пробормотал Северьян вполголоса, решительно прокладывая себе и своей новообретённой спутнице дорогу.
Заступать ему, конечно, никто не рисковал, но расходиться народец, к счастью, не жаждал.

Однако мечта о зрелище их всё же явно не отпускала.

Лишь когда стало понятно, что “ведьму” ведут без пут и не к ближайшей реке, чтобы проверить утоплением, разочарованные жители начали с неохотой разбредаться обратно по своим делам. Ну спасибо, что и самого Северьяна не решили на вилы поднять, такой опыт в его жизни тоже был. Он тогда был ещё больше разочарован в человеческих добродетелях.

Фрау, у которой госпожа фон Рёмер изволила снимать себе комнату, на пару с кумушками уже развернула бурную деятельность. Если их и смутило присутствие уполномоченного конгрегата, то не слишком: как пришёл, так и уйдёт, а вещички-то останутся. Одна из соседок, пышногрудая и коренастая, заметила, что приезжим рассказывать о прежней хозяйке необязательно, а что похуже, на ветошь сойдёт - не всё ли равно, чем посуду чистить, ведьминым передником или монашкиным.

- И не посчитаю слёту, сколько здесь нарушенных заповедей, - сказал Северьян Иветт достаточно отчётливо для того, чтобы его точно услышали.
Но сделали вид, что не заметили. Всё это яркое сборище напоминало чаячью стаю - громкую и суетливую.

Да и чёрт с ними. О душах и спасении пусть думает местный священник, которому и надобно навязывать своей пастве понятия о морали. Северьяново дело простое.

- Надо же, “Зелёный парус”. С выдумкой хозяин.
Большинство постоялых дворов не обладали подобной красотой названий и именовались как “двор Ганса” или “гостиница Марты”.
- Что же, значит, у него и купим. Моего конька заберём на обратной дороге, отдых ему на пользу.

Всем на пользу отдых, конечно, но Северьян себе позволить подобной роскоши не мог в силу, как говорится, непреодолимых обстоятельств.

Конюшня у постоялого двора была скромной, и из двух кобылок и одного мерина Северьян опытным глазом выбрал чалую лошадь с тёмными ясными глазами. Невысокая и крепенькая, она рядом с чистокровными скаковыми никогда и не ночевала, не то, что не состояла в родстве, была добротного крестьянского разлива - самое оно, выносливость на долгих переходах много полезнее скорости. Содрал хозяин немало - два талера ¹, правда, вместе со сбруей.

Пока её седлали, кобыла с интересом косилась на гостей и охотно пошла за тяжёлой мужской рукой, когда Северьян взял её под уздцы.

- До Дрездена полдня пути, - рассуждал он вслух, - если выйдем прямо сейчас, уложимся до темноты.

Один он бы переночевал и на дороге, бывшему крестоносцу было не привыкать, но с девчонкой в качестве полезного груза такая идея блестящей не казалась. Мёртвого пса в караул при ней особо не поставишь.

1 - крупная серебряная монета средневековой Германии

Отредактировано Neradence (2021-06-25 13:12:49)

Северьян приподнял широкую бровь, одним этим только и выразив сдержанное недоумение. Если прежде ершистая девица, которая всё время так и пыталась ткнуть если не ножом, то словом добрым, не сильно выбивалась из ожиданий, то вот теперь, пожалуй, удивила.
Если она вела к тому, что Конгрегации придётся где-то брать денег, то это было одной из самых странных претензий, которые Северьяну когда-то удавалось выслушать. Обычно даже у самых оторванных от реальности людей вроде монахов из далёких альпийских обителей, до которых пять лет надо было добираться - и то в одну сторону, не возникало вопросов о церковной казне.
Католическая церковь в средствах, прямо сказать, недостатка не испытывала - когда под тобой лежит вся Европа, можно скопить достаточно.

Однако Северьян всё же ответил, не придя к однозначному выводу, дурит его бывшая-будущая герцогиня или нет. Господь с ней, он из образа мрачноватого детины без воображения и ума мог днями напролёт не вылезать, меньше спроса бывало.
- Точно также, как все остальные. Десятину все платят исправно, церковные земли приносят доход, да и желающие замолить грехи молодости уважаемые люди не прочь пожертвовать сундук-другой на благое дело.

О славной традиции имущество скончавшихся на аутодафе передавать церкви (или церкви и королю, так и быть, памятуя о печальной истории Ордена Храмовников) Северьян решил пока умолчать. У него были причины подозревать, что нынешняя вдовствующая герцогиня фон Рёмер много чего накопила за свою жизнь - кроме мерзкого норова и дурной славы, - но отыскать этот клад ещё предстояло.
И не быть им сожранным - тоже.

Мышастый конёк, уже напившийся, наевшийся и отдохнувший, встретил хозяина со святым практически стоицизмом. Как и лошадь, купленная для Иветт, он обладал широкой грудью и невысокой холкой, происходил из породы скорее крестьянской, чем рыцарской, и вместо благородной красоты покорял выносливостью.

Когда-то давно, когда Святая земля ещё грезилась Северьяну местом обетованным, а крестовые походы - не политической игрой, но богоугодным делом, у него был добрый породистый жеребец. Родословная у коня была подлиннее, чем у Северьяна, а красотой хозяина он и подавно превосходил.
Конь ещё несколько лет сопровождал хозяина, пока не пал от старости, и с тех пор Северьян постоянной лошади не имел. То ли смутно чувствовал, что не привяжется ни к кому, как к Бруно, то ли просто не сложилось - сам не знал.

К новой кобыле мышастый конёк интереса проявил мало. Терпеливо подождав, покуда его заседлают и взвалят на спину седельную суму, он всхрапнул, хлестнул своего седока длинным хвостом о сапоги и пошёл рысцой обратно из Велена по собственным следам.
Стати в коньке не было, но ума - может, и побольше, чем в некоторых людях.

Северьян, запрокинув голову, снова сверился с солнцем.
Да, на беготне по городским улочкам времени они потеряли, он-то рассчитывал управиться быстрее, но что уж поделать. С женщинами никогда не предскажешь, как всё обернётся: по смутному его палаческому разумению, женщин не понимали ни святые, ни дьявол, ни праматерь Ева, ни даже они сами.

- Расскажи про мачеху, что знаешь, - окликнул он Иветт, - как она появилась в вашей земле, с кем приехала, откуда, как свадьбу играли. Всё, что я знаю о ней - отрывки из церковных книг, как бракосочеталась и как вдовела, но что она за…
Нет, пожалуй, слово “человек” подходило тут смутно.
- За женщина? - Закончил Северьян, на миг запнувшись.

Тени медленно удлинялись, указывая, что день неминуемо клонится к вечеру, и Северьян снова хмурился. Может, надо было переночевать в Велене и выходить утром; но ничерта бы они там не сняли после такого переполоха - ни комнаты, ни гостиницы.
Дорога в этих землях в основном была спокойная; но если Иветт права - а она, скорее всего, была права, потому как убедиться в намерениях мачехи, бегая от неё по всей Империи, очень уж было можно, - то нельзя было сбрасывать ни случайной недоброй встречи, ни подстроенной.

Подозревал Северьян всё и всех - скопом, как его научила жизнь, и потому присматривался и прислушивался - не зазвучат ли где подозрительные голоса, не треснет ли ветка, не блеснёт ли между деревьев наконечник стрелы.
Всякое случается в этом несовершенном мире.
И всё чаще плохое.

Идея обдумывать причины, по которым Церковь не желает терпеть на территории своей Священной Римской Империи чудовищ, никогда особенно в голове Северьяна не задерживалась. Ему не было смысла искать глубокую подоплёку, по которой законы должны исполняться, в том числе и законы, запрещавшие ересь и любой вред, нанесённый колдовством.
Происходя из палаческой династии, Северьян, сын Севера, с раннего детства принял то, что так просто должно быть.

Он равнодушно пожал плечами:
- Затем же, зачем мы искореняли ереси и зачем отправляли на аутодафе прислужников дьявола многие годы до этого. Пусть тебя не беспокоит вынужденная исключительность твоего дела - её на самом деле нет, многие братья мои во Христе занимаются выслеживанием иного зла.

Некоторое время Северьян молчал, положив руку на тяжёлый топор, притороченный к седлу: он доверял ему едва ли не больше, чем мечу. Высокий и крепко сбитый, бывший крестоносец обладал огромной физической мощью, так что тяжёлые рубящие удары в любой схватке были его преимуществом.
Но нет, то только птицы переругивались, не люди.
Северьян будто бы расслабился, разжимая пальцы.

- Всё сводится к тому, что искоренение зла меньшего предотвратит появление большего, с которым справиться было бы не под силу, - сказал он наконец.

“Церковь дальновидна.”
Об этом он тоже умолчал - негоже самому конгрегату отзываться так о руке, которая его же кормит. Но, пожалуй, отчасти девицу Северьян понимал: по-своему он тоже в хорошее не верил, слишком много плохого повидал, путешествуя от эшафота до эшафота.
Вырезая ростки зла, Церковь прежде всего защищала собственные интересы: ведь нет паствы - нет и денег. Всё крутится вокруг денег, а уж только после - вокруг спасения душ.

Тяжело вздохнув, Северьян ударил пятками гладкие бока мышастого коня, чтобы тот перешёл в галоп, но было в этом что-то от самообмана. Добраться по светлому времени они уже не успевали.
И если самому Северьяну, колдуну по рождению и ремеслу, ночь была домом родным, полным мёртвых теней и ледяных касаний, то насчёт молодой герцогини он как-то сомневался. Нормальные люди темноту не привечают - и правильно делают.

Он всё обдумывал этот короткий рассказ, уместившийся в полторы сотни слов. Встреча, женитьба, смерть - обычное течение жизни, но гости в балахонах как-то не помещались в понятие светских приёмов. Да и с “соседом” следовало бы поговорить словом добрым: Северьян не сомневался, что того тоже опоили, но вдруг что-то да вспыхнет в памяти даже сквозь дурман зелий.

- Был среди тех гостей старик? - Спросил Северьян. - Высокий и смуглый, на руке носит массивный перстень с зелёным камнем.

Таинственный старец Мельхиор так до сих пор на глаза никому и не попался: после казни пфальцграфини он исчез из своего укрытия, оставив пару бездыханных тел прислужников, и кроме того смутного описания, что выдала сама фон Шёнборн, Конгрегация так ничерта и не знала.
“Мы работаем с бабскими сплетнями и мужицкими страхами!” - Сказал тогда в раздражении кардинал Сфорца, приложив с размаху на стопку донесений тяжеленное пресс-папье.
“Как и всегда, кардинал, как и всегда.”

Сумерки сгущались, и вскоре Северьян натянул поводья. Конь замедлился с большой охотой.
- Уже не успеем, - коротко ответил он.

Подняв руку привычным жестом, который велел остановиться, Северьян несколько томительных мгновений вслушивался в звуки леса, потом медленно покачал головой. Его светлые волосы в наступивших сумерках казались сероватыми, точно седыми.
Перекинув поводья вниз, он спешился, удивительно бесшумный для своих габаритов, взял коня под уздцы, второй рукой сдёрнув топор.

Оружие легко, как пёрышко, промелькнуло меж пальцев, так и не сказать, что тяжеленным обухом можно в лёгкую раздробить череп. На лезвии - едва заметный серебристый блик.

Северьян склонил голову к плечу. К Иветт он стоял вполоборота, но стоило ему лишь чуть шевельнуться, как сверкнули глаза - точно у хищника, они отражали свет. Гиблая зелень болотных огней.

- Сейчас волкам не время подходить так близко к тракту, - негромко, будто бы сам себе, произнёс Северьян.
Перебросив поводья своего конька Иветт, коротко велел:
- Привяжи к своему седлу. Вдвоём им понести сложнее.

На дорогу мягко выступило крупное животное с угольно-чёрной шкурой. По виду оно напоминало волка: та же лобастая голова, те же сильные лапы, но обычный волк в половину меньше.
Зверь скалился, вздыбив шерсть на загривке.
Сбоку появилась ещё одна тень, оказавшаяся второй такой же тварью. Из раскрытой пасти на утоптанную землю капала слюна.

Северьян покосился в сторону, ожидания появления третьей.
Но нет, пока непрошеных гостей, от которых ощутимо пованивало серой, было только двое.

- Сдаётся мне, твоя мачеха передаёт тебе уверения в своей искренней любви и желает отобедать твоим сердцем, - заметил он без всякого намёка на улыбку.

Может, оно и к лучшему, что герцогиня так переполошилась, что рискнула призывать чудовищ: должно быть, надеялась похоронить падчерицу и отделаться от лишнего внимания. По крайней мере, она, выходит, боялась - а раз боялась, то чувствовала опасность.
Но об этом хорошо рассуждать, сидя в тёплом кабаке или за высокими монастырскими стенами.

Северьян выругался.
Твари медленно приближались, пытаясь забрать путешественников в кольцо.

В этот раз, к счастью, девица артачиться не стала. Верно говорил старый друг, брат-крестоносец, опасность всем здорово прочищает голову - хоть аристократке, хоть крестьянке, потому как всякая божья тварь стремится выжить.
К сожалению, были подозрения, что на тварей с другой стороны от любви и христианского милосердия это правило тоже распространяется. Они тоже хотели жить и нуждались в свежей крови для того, чтобы эту жизнь в себе поддерживать.
Увы, мир никогда не был простым местом.

Северьян повернул топор, направляя его лезвием параллельно к земле. Крупный и тяжёлый, в уклонении от ударов он особо-то и не преуспел, зато брал обычной физической мощью. Рубящим ударом палач перебивал хребты быкам с одного замаха.

Чёрная тварь недовольно оскалилась. Попытавшись сделать стремительный выпад пастью, она тут же получила взмах лезвием перед самым носом, отпрыгнула, затрясла тяжёлой лобастой головой. Попыталась зайти с другой стороны, но получила ещё один выпад, на этот раз почти достигший цели.
Второй везло вроде бы чуть больше, но перепуганные лошади, топтавшиеся на одном месте и яростно дёргавшие ушами, явно мешали выверить прыжок.
Мышастый конёк всхрапнул и попытался лягнуться. Копыто так никуда и не прилетело, но чёрная псина озадачилась. Кажется, в их плоском разуме, состоявшим из жажды убийства, сама мысль о сопротивлении прежде не задерживалась, и теперь они не знали, что и предпринять.

Северьян медленно отступил ещё на шаг.
Всё равно плохо. Будь он один, справился бы, а тут ещё девицу надо уберечь от того, чтобы ей отгрызли что-нибудь. И ладно ногу, а если голову; тут уж кардинал Сфорца точно взбесится, и будет в своём праве.
Следить за двумя нападавшими было тяжело: не успеешь повернуться, один уже прицеливается прыгнуть, а второй и вовсе остаётся невидим. Они слишком далеко друг от друга - и явно старались так и оставаться.

Глаза Северьяна были полны зелёного тусклого мерцания - гибельный блеск болотных огней, мёртвая зелень. В сгустившихся сумерках странный этот свет виднелся ничуть не менее отчётливо, чем уголья во взгляде чудовищных собак, да и пугали, должно быть, ничуть не меньше.
Не так уж много должно было оставаться в нём человеческого.

Разум колдуна заметался, отыскивая выход. Уберечь девчонку, не сдохнуть самому, лошадей бы тоже сохранить.
Одному не справиться, из герцогини боец - как из него миссионер.

И ни одного помощника в округе, ни единого мертвеца, случайно заблудившегося в лесу, ни одного убитого душегубами и прокопанного в ближайшей канаве.
Или всё-таки?..
Скелет был совсем близко - кусок, но хватит и этого, лапы сохранились, а до рёбер ему дела нет. Павшая собака где-то в подлеске; сойдёт.
С девицей потом как-нибудь объяснится, какого дьявола тут происходит и кто он сам такой. (Будто сам Северьян на этот вопрос знал правильный ответ.)

Он сжал левую руку в кулак, медленно, палец за пальцем, затягивая узлы нежизни и пробуждая кости.
Мёртвые когти скребли по чёрной земле, раскапывая и рвясь всё выше, наружу.

Лошади тесно прижались друг к другу, истерично ржали и без всякой цели пытались то ударить, то встать на дыбы. Шоры и натянутые поводья пока мешали им понести, но запах серы доводил до паники, и они уже явно готовы были или переломать ноги, бросившись с тракта, или протянуть копыта от испуга.

Шурх, шурх, шурх.
Костяные лапы шелестели по прошлогодней листве.

Обе чёрные твари внезапно застыли, насторожили уши, та, что поменьше и целила в Иветт, повернула голову чуть-чуть вправо. Третьего тут не ждали.
Северьян тянуть не стал - второго шанса не будет.
Шаг левой ногой, повернуться вокруг себя, уводя руку дальше, что набрать побольше силы на замах, ударить, куда дотянешься, метя в бок. Топор рассёк воздух с таким свистом, что уши закладывало, и адскую псину снесло шагов на пятнадцать в сторону, не меньше.

Северьян её едва ли не пополам разрубил - рёбра все разворочены, лёгкие в клочья, тракт залило кровью с душком падали. Прижав сапогом передние лапы к земле, палач склонился и вторым замахом отрубил голову, перебив шейные позвонки с ломким хрустом.

Вторая тварь дурно выла.
На её задней ноге висело что-то, ещё более страшное на вид, чем она сама: жёлтые гладкие кости, матовые блеск да всё то же зелёное сияние в глазницах голого черепа. Немёртвый пёс сжал челюсти, как капкан, и сдвинуть его с места было нельзя. Костяные лапы точно вросли в утоптанную дорогу.

- Держи! Лошадей! - Рявкнул Северьян девице, перехватывая топор.
Мышастый конь бился в нервном припадке и рвался в сторону. Кобыла оказалась поспокойнее.

Северьян добежал до сцепившихся собак в два прыжка, влепил мощный пинок под чёрное брюхо, сбивая её с ног, и обрушил удар прямо на голову. Череп раскололся вдребезги, и новая порция тёмной крови залила видавший виды тракт.
Передние лапы дёрнулись раз, другой, а затем замерли.

Адские гости отчалили туда, откуда вышли.

Северьян сплюнул в сторону.
- В Бога душу мать…
И он принялся вытирать лезвие о тёплую ещё чёрную шкуру.

Немёртвый пёс разжал челюсти и, ступая всё с тем же шелестом, отошёл - да недалеко. Сел точно посреди дороги - не объехать, не обогнуть.
Не надо было быть колдуном, чтобы сообразить - эта тварь теперь тоже чего-то ожидала. Единственной, пожалуй, радостью было то, что в отличие от предыдущей домашней скотины она путешественников хотя бы не пыталась сожрать.
Перепачканные сабельные клыки блестели под лунным светом.

Посмотрев на него, Северьян крепко выругался ещё раз, поминая и чудесную вдову герцога, и всех её родственников, и потомков до двадцатого колена, чтоб они сдохли в серном дыму, где им самое место.

- Спешивайтесь, госпожа фон Рёмер, нам теперь торопиться некуда, - буркнул он.

И что же чудовищного ты сотворил?

В усмешке Северьяна сквозила такая горестная, тёмная печаль, что она была физически ощутима:
- Нет, девочка. Я много хуже, чем твоя мачеха.

Подняв левую руку так, чтобы Иветт могла её видеть, он медленно сделал пальцами простой жест: веером сложил пальцы от мизинца к указательному и тут же снова выпрямил их. Вспыхнул и заплясал над ладонью зелёный болотный огонёк, гибельный и тревожный, и в нём можно было разобрать не то очертания черепа, не то - причудливого зверя.

- Перед тем, как ты решишь сбежать, позволь поведать одну малость: ночь - моё время, лошадь твоя никуда тебя не унесёт. Я остановлю её сердце быстрее, чем ты успеешь её пришпорить. Не заставляй меня убивать эту божью тварь, она и так за сегодня достаточно настрадалась, не будучи ни в чём виновата. Это уж если ты не желаешь подумать, какого дьявола я бы тебя спасал, если бы желал убить.

По голосу Северьяна едва ли можно было сказать, что он бахвалился. Звучало также печально, как и прежде: он всего лишь говорил, что будет. Не угрожал, даже не предупреждал. Лишь говорил о том, что может.

Он тряхнул рукой, и призрак тут же исчез, как и не было.

Повесив топор за пояс, Северьян присел на корточки перед огромной тварью, чьи глаза уже подёрнулись блёклой плёнкой. В лунном свете она казалась грудой чёрных тряпок и масляно блестела кровью.

Обмакнув в неё два пальца, Северьян попробовал на вкус, тут же сплюнул, снова вполголоса выругался, поморщился. Вместо обычного привкуса металла была гниль и почему-то плесень. Из странного состава делали своих чудовищ малефички, удивительно даже, ладно мясо, но плесень-то откуда.

И для чего.

Следовало об этом тоже записать, если он сумеет добраться до писем. Пока это казалось несколько сомнительным: девица так и не спешилась, а в утешениях Северьян никогда не был достаточно хорош. Он был прекрасным палачом и даже исповедником, но заботу о сердечных делах и спасительных беседах для дочери за него взяли монахини, так что опыта в этом деле как-то не скопилось.

Он снова вздохнул.

В разговорах Северьян тоже был не силён. Он был человеком дела, а не слова, и сейчас был вынужден мучительно собираться с мыслями, чтобы донести до своей вынужденной спутницы ту простую истину, которая казалась и очевидной, и почти невозможной:

- Все мои бумаги - правда, и знак мой, и крест, всё. Я состою на службе Конгрегации доктрины веры. Дар мой достался мне не по моей воле, и я всю жизнь мечтал избавиться от него, но не мог, и вот теперь милостью Господней отцы Церкви смогли обернуть его на благо людям.

Он выпрямился, развернулся на пятках и посмотрел прямо на Иветт, чуть запрокинув голову. Жёсткое лицо, сейчас казавшееся осунувшимся, постаревшим, не выражало ничего - пустое, бесстрастное, алебастровый слепок, который скульптор снимает для рыцарского надгробия. Шрамы на щеке тоже не служили украшением.

Только глаза всё сияли - тем же гиблым зелёным отсветом, что мёртвое пламя над некромантской рукой.

- Я - чудовище, - буднично сказал Северьян, - и я всегда об этом помню, но то не было моим выбором, и никому я не желаю зла. И тебе я его не причиню.

Он не сказал ничего больше. Ни того, что, коли бы он в самом деле желал бы, она не прожила бы долго. Ни того, что явил себя лишь по той причине, что не было выбора, обычно он прятал силу от случайных людей. Ни того, что боится пасть во мрак и искушение больше любого монаха, потому что помнит свою мать - и не может её простить.

Костяной пёс улёгся наземь, вытянув длинные когтистые лапы. Взгляд его неотрывно следовал за колдуном, но больше мёртвая тварь не двигалась, превратившись в причудливом лунном отсвете в загадочного истукана.

Отредактировано Neradence (2021-11-27 16:35:34)

Единственный след того, что Северьяна задели чужие слова - едва уловимо дрогнувший край бледных сухих губ.

Вообще-то ему случалось слышать много лестных слов о себе и раньше, и наверняка придётся услышать их и позже. Ни к палачам, ни к храмовникам с мечами, ни к вестникам недоброй смерти народ особой любви не питал.
И, стоило признать, имел на это определённые права.
Но всё же что-то царапнулось внутри, в самом сердце.

Гиблые зелёные глаза взглянули в девичье лицо с каким-то странным выражением затаённой боли. Замкнутый сам в себе, вечно отстранённый от мира - и не по той причине, что он этого хотел, Северьян избегал живых, но каждый раз, получая вместо благодарности страх или ненависть, чувствовал себя… Обманутым?
Да нет. Он от людей и не ждал-то ничего.
Скорее, он чувствовал всё ту же печаль. Снова и снова.

Ему захотелось оспорить её слова - уже не для того, чтобы что-то донести до неё, а чтобы самому себе ещё раз поверить.

- Они не могут быть разными, - спокойно и твёрдо возразил Северьян, - что есть добро и что есть зло открыл нам Спаситель наш. Я христианин, как и ты, и я верую, как и ты. Да, ремесло моё - дело гиблое, но ты уже не малое дитя, чтобы верить, будто бы в мире не бывает мест, где оно нужно. Я пешком прошёл до Иерусалима и повидал то, что творят те люди, что считают себя праведниками. Нет чудовищ страшнее людей, Иветт фон Рёмер, потому как каждый человек сам выбирает, кому он служит, и к дьяволу приходят по своей воле. Я к нему не поворачивался никогда.

Оглядев собственную одежду, Северьян равнодушно пожал плечами. Ему приходилось входить в города в кольчуге, на которой виднелись грязь сотни дорог и ржавчина от пролитой на неё и под ней кровью, приходилось входить в города с отрубленными головами и руками, притороченными к седлу, приходилось входить в маске и чёрном, чернее сажи, палаческом плаще.
Грамоты, что лежали у него за пазухой, быстро примиряли любого стражника с необходимостью уйти с дороги и не спрашивать ни о чём.

- Меня встречали и пропускали в куда более неприглядном виде. Но, если желаешь, дело твоё, нам уже торопиться некуда.

О том, что он лично пока никуда из этого леса не собирался, даже если бы очень хотел, Северьян умолчал. Причина тому скользила по соседству, мягко ступая костяными лапами, бледными и тонкими, сияя зеленцой мёртвых глаз.
Как только люди тронулись с места, нежить, костяная жуткая тварь, поднялась и, не то следуя, не то напротив - указывая путь, пошла рядом. Её даже не было видно, по крайней мере, рассерженная и напоминавшая от этого маленькую злую кошку Иветт не реагировала на то, что их небольшая компания стала чуть больше.

Но Северьян, конечно, ощущал.
Мертвецы были его старой компанией, его собственной частью. Смерть и посмертие, нежизнь и перерождение - всё это он чувствовал нутром, видя тёмный ночной мир серыми силуэтами. Почти так же чётко, как днём, хотя и не так ярко.

Река была не слишком бурной, не слишком широкой, да и вообще это был скорее разлившийся ручей, и это было на руку. Утонуть в реке после драки с двумя чудовищами из Ада было как-то бы совсем тоскливо.

Заходить в воду Северьян не стал - довольствовался тем, что выпил ледяной воды, омыл лицо и руки, а после поднялся.
- Я разведу костёр: лошадям нужно будет обсохнуть, иначе заболеют, - сказал он, - у меня есть второй плащ, я оставлю его тебе, он чист.

Плащ с кровавым подбоем из тонкой шерсти был его рабочей одеждой, но он действительно был чист и пах на удивление шалфеем от мыла, которым одна хорошенькая служанка его стирала по просьбе мейстера Майнца. Северьян повесил чёрную ткань на сук пониже, чтобы Иветт, бывшей ростом ниже, не пришлось слишком стараться его достать, и ушёл, прихватив свои пожитки.
Лёгкий шелест оповестил о том, что костяной пёс следовал за ним.

Ушёл Северьян недалеко.
Шагах в десяти от места, где плескалась Иветт, пытавшаяся сделать вид, что в дороге ничего не произошло, запылал костёр - самый обычный, рыжеватый с красным. Благо, хвороста здесь хватало.
Протянув руку, палач погрел пальцы левой руки, потом тихонько свистнул нежить.

Та не желала выходить на свет, но приблизилась, держась в тени.

- Зачем же ты меня ждал? - Спросил колдун чуть слышно.
Ведь мертвецы ничего не делали просто так. Смерть требовательна и знает цену всему - ведь это она их устанавливает, так уж повелось.

“Помоги мне… Мне не найти покой.”
Мерцающие огоньки костяного пса смотрели на Северьяна неотрывно, жуткие и… Печальные.
А он вздохнул. Так колдун и думал. Очередной невинно убиенный, не нашедший спасения, прикопанный под каким-то деревом, всё томится между землёй и небом.

Достаточно громко, чтобы девица точно услышала, Северьян сказал:
- Тут кое-кому нужна моя помощь, так что придётся задержаться.

То ли на пару мгновений, то ли на пару дней. Этого он тоже не сказал, привычный умалчивать о том, чего не знал и не мог знать.
Нежить, тихо клацнув челюстями, отодвинулась от костра ещё и улеглась там вновь, будто бы обычная собака, дожидавшаяся хозяина.

Должно быть, осторожность Иветт была оправдана - в конце концов, даже Конгрегации пришлось приложить немало усилий, чтобы отыскать её на богатых землях Священной Римской Империи. Она ускользала от чужаков с гибкостью ласки, и ускользала бы дальше, если бы не счастливый случай.
Для Северьяна, конечно.
Насчёт самой Иветт судить было сложно. Может быть, без того, что церковь заявилась к ней в лице не самого своего красивого представителя, девицу бы волки и дальше искали бесследно.

А может, и нет.
Кто знает.

Неисповедимы пути.

- Ты путешествуешь с палачом, у которого на роже - четыре шрама. Твоё существование вообще едва ли отметят в моей-то гигантской тени, - хохотнул Северьян, хотя не то, чтобы сильно весело. - Не раз убеждались, что все мои спутники - не более, чем просто общее “осуждённый”, даже девицу от мужа не отличают.

Брата Яна, сколько он помнил, это оскорбляло до самой глубины монашеской души. Путешествовать много им не довелось, всего дважды - что для молодого францисканца, собиравшегося посвятить свою жизнь лишь молитвам да изучению богословия, конечно, было огромным опытом. И он потом ещё долго припоминал, как майнцская молва судачила в базарный день “ой, да приволок этот кого-то, на казнь наверняка, еретичка какая-то опять, поди”.
Северьян только посмеивался.
Интересно, доведётся ли им встретиться с Яном ещё раз? Он не видел монаха уже два года и не знал, жив ли тот вообще - смерть порой приходила внезапно, посмеявшись над всем, что возомнил о себе человек.

“Так что смерть действует в нас, а жизнь в вас…”¹

Северьян подкинул ещё хвороста. Огонь плясал, радостно потрескивая богатой пищей.

Поднявшись на ноги, Северьян по очереди перевёл лошадей ближе к огню. Упряжи с шорами не было, но, как ни парадоксально, она и не нужна была - зверей огонь вовсе не напугал. Скорее - наоборот, лошади и сами жались поближе.
От мокрых шкур вскоре начал подниматься лёгкий пар.

Взглянув в ту сторону, где лежал костяной пёс, блестя полированным боком жёлтого скелета, Северьян лишь чуть заметно качнул головой. Люди и не могли разглядеть ничего за этими жуткими длинными лапами и пустыми глазницами, полными зелёного мёртвого пламени.
Но он никогда не видел в мертвецах чудовищ.
Ибо нет чудовищ, кроме людей. Просто им, смертным, грешащим день за днём и оправдывающим себя, было куда проще думать так о других, чем о себе. Они защищались тем - от самих себя и от осознания Ада, что насмешливо раззевал бездонную огненную пасть, ожидая каждого из них.
Там, в вечности.

Молчание затягивалось, и казалось, что колдун вообще решил сделать вид, что не расслышал и забыть о вопросе Иветт вовсе, но затем он всё же заговорил. Медленно и негромко, глядя куда-то сквозь сквозь свою вынужденную спутницу, сквозь дремавшего пегого конька, низко опустившего голову:
- Всё это немного сложнее. Я лишь одалживаю у смерти то, что принадлежит ей, а не подчиняю её своей воле. Я не приказываю - я прошу, и Смерть соглашается мне помочь. Но она порой требует помощи в ответ. Той, что для мёртвых могут дать лишь живые.

Сняв с пояса топор, Северьян провёл пальцем по кромке и, вытащив из сумы точильный камень, стал медленно править лезвие, тщательно выдерживая наклон. Глаза его мерцали, отражая пламя очага.

Ночное время - странное, тревожное; самое то, чтобы открывать душу попутчикам, которых затем выбросишь из головы и памяти, как и они - тебя.
А может, Северьян просто устал - и потому снова безотчётно потянулся к живому обществу, пусть даже девица однозначно не была ему рада. Осуждать её, в общем-то, не получалось.
Но хоть представить, что он не один - уже лучше, пусть и ненадолго.

- Мертвецы сопровождают меня всюду, этот мир вообще полон смерти. Я слышу их шёпот, вижу их тени, ухаживаю за могилами, где могу, чтобы им спалось спокойно. Здесь кто-то погиб… Нет, скорее, был убит. Не исповеданный, не отпетый, не похороненный - и вот ему не сдвинуться с места, он врос в землю и в свои кости. Смерть помогла нам - Смерть просит долг обратно.

Жёсткий металлический звук казался размеренным, почти успокаивающим.

1 - 2-е Коринфянам 4:12