Четко очерченные брови Алины взлетели вверх в задумчивом выражении, пока она внимательно слушала каждое из определений, которыми Дарклинг награждал Апрата. Очевидно, что старый священник был самой темной из всех темных лошадок дворца, раз даже Александр не смог разгадать его мотивы до самого конца. Формально придраться было не к чему. В Равке ведь до сих пор не сажали людей в тюрьмы за слишком странный внешний вид, или полное пренебрежение к остальным. Алинино левое запястье снова болезненно кольнуло, а свет, до этого времени свернутый кольцами, и спокойно дремавший внутри, дернулся, покрывшись рябью, как от брошенного на воду камешка.

Если в мире и существовал кто-то живой, кто мог бы ответить на ее вопросы об усилителях, то это явно были лишь Апрат или Багра. Один знал слишком много, вторая слишком много видела и пережила. Из нее выдавить ни слова не смог бы даже Дарклинг ‒ в этом Алина почему-то не сомневалась, особенно после того, как она умоляла Алину исчезнуть с глаз подальше, не заставляя ее сына все больше и больше прикасаться к скверне в ее лице. Только если бы применил силу, а этому Старкова не могла бы позволить случиться ни при каких обстоятельствах. Не потому, что ей очень уж сильно импонировала старуха, а потому, что она все-таки была матерью Александра, как бы сложно ни складывались их отношения.

Что же касается Апрата, здесь все было еще сложнее. Алина была уверена, что старый мошенник не выдаст ей и сотой доли нужной информации, пока не будет уверен в том, что она станет плясать под его дудку, изображая из себя идеальную святую. Оставалось только понять, что входило в это определение: ей нужно было отправиться по городам Равки со своим маленьким световым шоу, заставляя людей поверить в собственную божественность? Или начать избегать Дарклинга, как главного источника тьмы, с которым у Апрата как-то с самого начала не очень задалось?

Алина улыбнулась этой мысли, все еще блуждая рассеянным взглядом по лицу Александра.
На подобное условие она бы и вовсе никогда не пошла.

Еще был третий вариант, запасной и самый последний, самый крайний случай. Мал, и его удивительная способность чувствовать живых существ так, словно они крайне любезно нашептывали ему на ухо собственное местонахождение. Но когда Алина думала о том, что ей вновь придется использовать следопыта для того, чтобы во второй и в третий раз раздробить собственную душу на части, впустив в нее запрещенную и грязную силу скверны, по ее рукам бежала неприятная дрожь.

Он не заслуживал ничего из этого. И не должен был иметь к ее собственной войне никакого отношения.

Дрожь в ее теле только усилилась, когда часть свечей за спиной Дарклинга вдруг погасла, когда их неровное пламя пожрала невесть откуда взявшаяся тьма.

‒ Дарклинг.

Она произнесла его имя спокойно и тихо, но его внимательное ухо определенно способно было уловить в ее голосе некоторые напряженные нотки. Ее тело инстинктивно напряглось, когда его пальцы сжали ее затылок, и Алина вновь закрыла глаза, позволяя его властному голосу разливаться по ее телу свинцовой тяжестью. Его тон звучал однозначно и беспрекословно, а он сам был похож на человека, с которым стал бы пререкаться только последний безумец или глупец.

Алина не была ни безумна, ни глупа ‒ или, по крайней мере, ей так казалось. Но каждый раз, когда он разговаривал с ней вот так, она не могла отделаться от чувства, что они вновь находятся в его военном шатре, он вот-вот разрежет ее кожу с такой легкостью, будто это сливочное масло, а его голос произнесет ужасные вещи, в которые она не способна была поверить.

Этот тон был так хорошо знаком ей.
Он не нес в себе прямой угрозы ‒ скорее, был легким, едва ли не дружеским напоминанием, которое обманчиво скрывало в себе остро заточенную сталь.

Заклинательница солнца вздохнула, изгоняя неприятные воспоминания о том, что приключается, когда переходишь Дарклингу дорогу.

‒ Я нужна тебе в той же степени, в которой ты нужен мне, Александр. ‒ ровным тоном, будто голыми руками пыталась обуздать шторм, напомнила Алина, осторожно положив ладони на его лицо, чуть надавливая, заставляя посмотреть на себя. Вместо серого кварца ‒ темнота, вместо спокойной усмешки ‒ маска; Алина мягко смотрит на него, заставляя понемногу прийти в себя.

Хотя какой-то тонкий голосок инстинкта самосохранения внутри нее и умоляет бежать как можно скорее ‒ она намеренно и совершенно явно его игнорирует.

Тонкие, горячие пальцы обвиваются вокруг плеч Александра, когда он вновь поднимает ее в воздух, прижимая к себе, и Алина неслышно усмехается возле его уха.

‒ Осторожнее, генерал, я ведь могу и привыкнуть к такому способу передвижения, ‒ замечает она, ненадолго устраивая свой подбородок у него на плече. Ещё пара шагов – и холод оконного стекла обжег ее спину, обтянутую лишь тонким платьем так же неожиданно, как и вопрос, который вдруг задал Александр. Одно короткое мгновение Алина смотрит на него взглядом, в котором глубокое удивление мешается со странным чувством привязанности.

Наверное, еще ни разу она не видела Александра настолько уязвимым и человечным.

Алина осторожно выпуталась из его объятий, устроилась на подоконнике, оставшись зажатой между стеклом и его грудью. Ее руки все еще не отпускали его, пока она задумчиво водила кончиками пальцев по черной ткани на его груди, медля с ответом чуть дольше, чем того требовали приличия.

‒ Ты спрашиваешь меня об этом, хотя только что весьма ясно дал понять, что у меня нет иного выбора, кроме как остаться с тобой? ‒ ее улыбка сверкнула и тут же погасла, точно солнечный зайчик в дождливый день. Его вопрос звучал серьезно и одновременно робко; и так тихо, словно Александр и сам до конца не понимал, что произнес его вслух.

‒ Это сложный вопрос. ‒ наконец, признает Алина, хотя больше всего на свете ей хочется сказать ему простое и короткое "да". Но она понимала, что это будет лишь приятная ложь, легкое обещание, которое ненадолго успокоит его. Вот только Александр Морозов заслуживал большего, чем красивой лжи во спасение собственной души. Алинины руки покоились на его груди, ощущая мерные толчки сердцебиения, и сейчас как никогда просто было представить, что они ‒ лишь двое людей, которые планируют совместное будущее.

‒ Если ты спросишь меня, хочу ли я остаться здесь, и быть королевой в будущем, я отвечу "нет", ‒ она находит его подсвеченные диском луны глаза в полной темноте; тон звучит спокойно, но взгляд остается серьезным. ‒ Да, дворец принял меня, но эта жизнь чужда мне. Я сделана из другого теста, Александр. ‒ ее грустная улыбка вновь появляется и гаснет, так быстро, что и не разберешь, была ли она на самом деле.

‒ Больше всего я хотела бы сбежать с тобой, куда угодно. ‒ ее руки, бездумно рисующие узоры на его груди, замерли. ‒ Я бы сделала это без раздумий. Не сомневаясь. Потому что чувствую – мое место рядом с тобой, где бы ты ни был.

Затылок Алины вдруг сковывает морозом ‒ то ли от важности слов, которые она произнесла, то ли от соседства с ледяным оконным стеклом, то ли близости Александра.

‒ Но можем ли мы себе это позволить? ‒ еле слышно спросила она тоном, в котором чувствовались грусть и горечь. Их свободная от дворца жизнь ‒ мечта, завораживающая своей идеальностью. Но для ее воплощения слишком много звезд должны сойтись в одной точке.

Если у них двоих получится уничтожить Каньон.
Если у Равки появится новый, достойный правитель.
Если Вторую армию возглавит кто-то другой.
Если гришей перестанут преследовать охотники на ведьм, и у них появится возможность жить с людьми на равных, не скрывая своих сил.
Если у них с Александром хватит силы духа для того, чтобы удержаться от соблазна обладания вечной силой, и не сойти с ума.

Так много "если" для одного короткого вопроса, для одной желанной и недостижимой пока что мечты. Все это горчило на языке Алины, но она так ничего больше и не сказала.

Вместо этого мягко взяла обе руки Дарклинга в свои ладони, согревая пальцы этим коротким электрическим прикосновением. Выражая им то, что никогда не смогла бы выразить никакими словами, пусть даже самыми правильными.

‒ Я не смогла уйти от тебя вчера. ‒ наконец, произнесла Алина, поднимая взгляд от его рук вверх, к его зрачкам, четко очерченным светлым лунным диском. Ее пальцы, держащие его руки, снова едва заметно дрогнули.
‒ И думаю, что не смогу сделать этого уже никогда.

Отредактировано sankta alina (2021-10-22 00:00:33)

[nick]Alina Starkova[/nick]
Когда Алина думала о собственном будущем в далёком детстве, оно включало в себя не так много всего: лишь второе яблоко для Мала, потому что своё, утреннее, он всегда отдавал ей, и простое желание понять, живы ли её родители. Она не хотела увидеться или даже познакомиться с ними (подозревая, что это может причинить ей серьёзную боль), а просто была бы рада понять, что с ними все в порядке. Просто по каким-то причинам они больше не хотят видеть её. Масштабными категориями Алина не мыслила никогда, ибо воспитатели превосходно научили её радоваться тому немногому, что она имела, не смея мечтать о чём-то большем. К чести всех этих серьёзных взрослых, к детям в приюте относились скорее хорошо, не бросали их на произвол судьбы, и не играли в показное равнодушие, но, конечно, заменить семью были просто не в силах.

Поэтому Алина никогда не думала о себе как о ком-то, в чьих руках сосредоточена великая судьба и способность переломить ход событий; она даже собственную силу скрывала по большей части из простого нежелания выделяться. Из нежелания, чтобы на неё кто-то смотрел чуть более пристально, чуть более долго, чем того требует простая вежливость.

Если бы тогда она только знала, что каждое её промедление в настоящем, в будущем шаг за шагом все сильнее отдаляет её от него.

Ей вдруг становится страшно смотреть в глаза Александра, будто этот страх тянется за ней с самого детства, как у всех людей, которых пугали монстрами, что живут под кроватью. Алина знала, кем он был, не питала иллюзий, что перед ней стоит просто человек, но осознанно тянулась к нему, ежедневно наступая этому страху на горло. Она боялась, что как только откроет глаза, то столкнётся с суровой реальностью, в которой есть место и монстрам под кроватью, и смерти, и чувству всепоглощающего одиночества, которое она испытывала до встречи с ним.

Ещё страшнее, чем в глаза, было бы посмотреть за его спину, в этот океан чернильного цвета, который изгибался, принимая самые причудливые формы, незаметно сливаясь с темнотой её спальни. Точёные черты лица Александра таяли в этом мраке, и картина была до дрожи пугающая: казалось, что он вот-вот утонет, захлебнётся, уйдёт на дно, а эта черная вода, сотканная из тысяч теней, так и будет заливать его прекрасное лицо. До тех пор, пока от него ничего не останется.

Его прикосновения к ней такие точные, аккуратные, и вместе с тем лихорадочные – чистый лёд, пробирающий до костей холод, что забирается внутрь, под самую кожу. Он касался Алины так болезненно и обреченно, словно понимал, что одно неловкое движение может разбить её на множество осколков, но все равно не мог остановиться, даже зная, что они порежут его, причиняя ответную боль.

Её собственные чувства пугали Алину настолько, что сердцебиение заходилось на самой высокой частоте, сходя с ума от волнения за него, от желания укрыть и защитить от всего на свете. Наверное, это могло бы показаться кому-то даже смешным (ведь Дарклинг в последнюю очередь выглядел как человек, который нуждался в чьей-либо защите), но Алина вовсе так не думала. Ей казалось, что её собственное сердце вынули из грудной клетки, и отправили гулять на волю, поместив в чужое тело, а она только и могла, что наблюдать со стороны и молиться, надеясь, что оно останется в целости.

Так Алина чувствовала себя рядом с ним – тревожно, и одновременно головокружительно правильно. Как будто каждый кусочек её разбитого раньше тела наконец встал на своё место. Как будто каждое из её чувств было обострено на максимум.

Так странно, что её велели убить вчера, и в итоге она все-таки погибла – но совершенно от другой руки. И даже по собственной воле.

– «Никогда» звучит как обещание, Александр, понимаешь? – едва слышно спросила она, пока знакомый липкий страх уже ласково коснулся её шеи. Слишком много и слишком часто все вокруг ей что-то обещали; от пустых слов о её безопасности, до старинных заверений в преданности. Алина наверняка смогла бы вынести ещё множество эпизодов подобной лжи – но только не от него.

Ибо ничего на свете ей не хотелось сильнее, чем того, чтобы именно это будущее, что незримо скользило в его словах, стало для них правдой.

Никто никогда не касался её так, как он, когда его поцелуй стёр последний вопрос с её губ; Алина неосознанно подалась вперёд, хотя между ее грудной клеткой и его чёрным кафтаном и так больше не оставалось никакого свободного места. Монстр, которым её пугали в детстве, убийца, который забрал бессчётное количество жизней, лжец, который думал только о собственной выгоде, или сумасшедший, которого уже ничто не спасёт. Как же просто Алине было бы видеть в нем чудовище, цель, которую нужно уничтожить вместе с Каньоном, безумное наследие всех Морозовых, которому давно суждено было закончиться. Когда-то она хотела облегчить себе участь, смотреть на него теми же глазами, которыми его видят все остальные, но теперь сама мысль об этом была абсолютно нелепой и невозможной.

Он – её оружие и её сердце, которое теперь живет в его теле.

Поцелуй, которым Алина отвечает ему, медленно, постепенно стирает с его губ все не заданные вопросы, о которых он успел лишь подумать. Первый шаг – и она проходится губами по краешку его рта, оставляя несколько легких касаний, убеждающих его, обещающих; второй поцелуй стирает напряжённость с его скул, заставляя расслабить их; третий вновь приходится на губы, и Алина обхватывает его лицо руками, мягко прижимая его к себе ещё ближе (хотя казалось бы – ближе уже некуда).

– Мне страшно, – она выдохнула, отстраняясь на дюйм назад, чтобы поймать каплю воздуха губами. Ей нужно было заглянуть вглубь себя, чтобы достать наружу самый тёмный и самый пугающий страх из всех, что её терзали. И теперь, в лунном свете, который словно обещал не раскрыть никому ни слова из того, о чем они двое говорили, теперь, когда её губы едва касались губ Александра при каждом произнесенном слове, Алина могла позволить себе эту роскошь – быть с ним откровенной.

– Я боюсь, что… – она сглотнула ком в горле, что мешал говорить, все ещё не открывая глаз, – что мои чувства к тебе сделают меня слабой. Лишат объективности. На тот случай, если мне придётся… – даже думать об этом было так больно и сложно, что Алина тут же замолчала, обрывая себя на полуслове. Но её ненавистное воображение услужливо дорисовало картину, в которой причинить Александру боль, даже если он вдруг заслужит её своими словами или действиями, становилось просто невозможным.

Насколько ей было бы проще остаться в стороне, видя в нем несуществующего монстра; но Алина пошла по самому длинному и самому сложному пути, который только могло выбрать ее сердце.

Она медленно открыла глаза, подняла голову, скользнув пылающим тысячей оттенков взглядом по лицу Александра, а затем, через выдох – за его спину, в чернильное море теней, смерти, и бесконечных сожалений.

– Для меня было бы безопасней держаться от тебя подальше. – она говорит это медленно и тихо, не сводя яркого взгляда с теней, которые словно бы дразнились с ней, то подплывая ближе, то ускользая вдаль. Но я не хочу. Эти слова не были сказаны, но эхом звучали в их синхронном дыхании.

– Но, – её взгляд вновь переместился к лицу Александра, медленно скользнув по скулам, остановившись на его губах, а голос упал до едва различимого шёпота. – Разве любовь как раз не заключается в том, чтобы быть необъективной и слабой, позволяя себе совершать бездумные вещи?..

Алина не дала себе шанса услышать его ответ, вновь накрывая его губы своими, чувствуя, как его вяжущий вкус оседает на кончике её языка. Её пальцы легли на его шею, надавливая и притягивая, словно из страха, что он может отстраниться от неё. Алина малодушно могла бы предложить ему остановиться, если он захочет;

но они оба понимали, что тогда она бы точно солгала ему.

[nick]Alina Starkova[/nick]
говорят, перед рассветом ночь всегда тёмная
и в эту ночь мне достаточно просто
дышать с тобой в одной комнате

В ночной тишине глубокого чернильного цвета было невозможно уловить никаких иных звуков, кроме до дрожи ускорившегося сердцебиения. Его или её ‒ не разобрать. Алина с трудом понимала, где заканчивается она, и начинается Александр, как будто они вдруг стали единым организмом, который уже никак не разделить. В его глазах ‒ её отражение с тонким золотым контуром, подрагивающее и нечеткое. И ничего больше. Тени вокруг тоже будто бы изменились, из хлестких и мертвенных стали бархатными и практически нежными. Как будто руки Александра, которые касались её везде и были повсюду.

Их черные кафтаны растворяются в кромешной тьме, соскальзывая с плеч вниз, в пустоту, сливаясь с мраком, оставляя после себя лишь последний отблеск света на золотой вышивке. И собственная постель, в которой Алине был знаком каждый дюйм, бывшая обычно гостеприимной, но вежливо-холодной, сейчас казалась ей обжигающей и раскаленной. На всем, чего касался Дарклинг, всегда стояла невидимая печать тьмы. Но сейчас, когда тяжелая ткань кафтана больше не разделяла их тела, Алина едва ли не впервые почувствовала неровное, лихорадочное тепло Александра.

Или это был её собственный жар, который теперь передался им обоим?..

Она ловит мгновение, откидываясь на подушки, чтобы оставить между их лицами немного свободного пространства; чтобы рассмотреть его, увидеть его. Его лицо, бывавшее то строгим, то разочарованным, то задумчивым, сейчас казалось ей таким идеальным, словно было высечено из чистейшего мрамора самой высокой пробы. Кончиками пальцев, едва касаясь, Алина провела по его скулам вниз, очерчивая выпирающие ключицы и край рубашки, скользя под нее, останавливаясь в области сердца. Только эти гулкие удары напоминали ей о том, что он живой человек, а не тёмная душа, заточенная в прекрасном, холодном мраморе. Она подхватила края шелковой ткани, проведя руками вверх, заставляя Александра избавиться от рубашки, и её взгляд с раскаленной, расплавленной лавой в зрачках скользнул по его обнаженной груди.

‒ Иногда мне кажется, ‒ её голос, совсем тихий, в обволакивающей тишине прозвучал слишком вкрадчиво, ‒ что на самом деле тебя не существует. Что я сама тебя выдумала, чтобы больше никогда не оставаться одной.

Там, где Алинины пальцы касались его груди, плеч, спины, прочерчивая легкие, невидимые узоры, оставались едва заметные золотистые следы. Будто Александр был чистым холстом, на котором она теперь оставляла свои отметки. Никогда в жизни она не видела ничего прекраснее этого зрелища, чем его тёмные глаза, наблюдающие за ней, белоснежная кожа, раскрашенная тонкими золотыми нитями, и тяжело вздымающаяся грудь. Алина невольно улыбнулась, возвращаясь взглядом к его лицу, отпечатывая в памяти каждый из его тихих вдохов и выдохов.

Так странно было осознавать, что он мог бы дать ей всё, что угодно, если бы только она его попросила. Власть, влияние, положение в обществе, громкое имя и чужую преданность ей, святой, умноженную на число "бесконечно". Но ничего из этого Алине было не нужно. Её любовь и преданность невозможно было купить ни титулами, ни золотыми монетами, ни красивыми обещаниями.

Всё, чего она хотела от Александра ‒ его самого.
Так мало и так чудовищно много одновременно.

"Ты ‒ самое прекрасное, что я когда-либо видела".

Алина вновь поцеловала его, лихорадочно, жадно и требовательно; ей казалось, что потрескивающее напряжение между их переплетенными теперь телами можно было потрогать физически. Каждый из взглядов, который она бросала на него, когда думала, что он не замечает. Каждое лёгкое касание их рук, случайное или не очень. Его целомудренные поцелуи в лоб, со взглядом, в котором улавливалось что-то едва сдерживаемое. Её голова у него на плече вчера ночью, и на его груди сегодня днем. Все это и много большее по томительной капле переполняло тот сосуд, в котором Алина только что похоронила собственные терпение и добродетель.

Ей хотелось быть с ним так сильно, что это желание буквально сводило её с ума.

Алина, наконец, отстранилась от его губ, но только для того, чтобы повести плечами, позволить им выскользнуть из рукавов собственной рубашки. Тьма, что укрывала их, любезно поглотила собой шелковую ткань, и Алина замерла на мгновение. Каждый дюйм её пульсирующей от жара обнаженной кожи был покрыт едва заметными золотыми узорами, тонкими вспышками света, которые переливались под кожей, начиная сиять особенно ярко в тех местах, которых касались пальцы Александра. Её неяркое отражение ‒ в его зрачках; Алина прикусила нижнюю губу, с которой успел сорваться приглушенный вздох.

Он усиливал её магию с самого первого дня; и повелевал ей даже теперь, делая весь момент особенно, невыносимо прекрасным.

Алина слегка надавила на его грудь, чуть отталкивая от себя, и его недоуменный взгляд вызвал у нее очередную легкую улыбку. Перехватив его ладони, чтобы зафиксировать в недвижимом положении, она гибко выскользнула из-под его тела, которое вдавливало её в постель. Легко увернувшись от прикосновения его сильных пальцев, которые зацепили лишь воздух, Алина выпрямилась, устроившись на нем сверху, меняя их местами.

Кончики её пальцев дрогнули, пробегаясь по его шее и груди, а глаза ярко блеснули, медленно изучая открывшийся перед ней вид.

Взгляд Александра, направленный на неё, на все её обнажённое тело, сводил её с ума, заставлял дышать чуть резче и чаще, чем стоило бы. В этом взгляде мешалось так много разных чувств, которые обжигали её пальцы на его коже снова и снова.

Алина аккуратно провела рукой по краю его губ, остановилась на подбородке. Её дыхание в очередной раз сбилось от раскаленного золотого света, который теперь плескался и в его глазах тоже.

‒ Посмотри на меня, ‒ немного хриплым от нехватки воздуха тоном попросила она. Её мягкий, ласкающий взгляд скользнул от глаз Александра вниз, к его груди.

Его завораживающий образ, белоснежная кожа на белоснежной простыне посреди черного океана тьмы, навечно впечатался в её сетчатку. Слишком, невозможно красивый. Оставаться неподвижной, когда каждая клеточка обнаженного тела ныла, желая оказаться как можно ближе к нему, было невыносимо.

Когда Алина дюйм за дюймом наклонилась ниже, к лицу Александра, и её взгляд вновь задержался на его губах, вся её кожа была расчерчена тонкой золотой картой, подрагивающей от каждого её движения.

‒ Я хочу, чтобы ты меня видел. ‒ её тихий, невесомый, обжигающий шепот оседает на его лице, растворяясь в бархатной темноте вокруг.

Сейчас Алине как никогда просто было притвориться кем-то другим, сделать вид, что она вовсе не спасительница, не святая, а Дарклинг вовсе не повелевает ночными тенями и бескрайними чудовищами Каньона. Сделать вид, что она может выбрать его потому, что ей так хочется, потому что он — всё, что нужно её порядком израненному сердцу и душе, потому что его травмы идеально совпадают с её, ложатся друг на друга с той же безупречностью, с какой его ладонь ложится на изгиб её тела ниже спины.

Вырвать с корнем изводящие её день за днём «что, если бы» — если бы в ней никогда не проснулся свет, если бы она никогда не познакомилась с ним, если бы нашла в себе силы уйти, если бы, если бы... Теперь Алина чувствовала лишь невероятное, мерцающее бликами от её света облегчение и эйфорию, когда губы Александра стирали последние страхи и сомнения, что одолевали её. Алина будто бы смотрела на них обоих со стороны, впитывая в себя каждый хрупкий кусочек происходящего.

Как легко было бы представить, что их ждёт не одна ночь, а тысячи. Спокойная жизнь, в которой из страхов есть только то, что он слишком долго не возвращается к ужину. И сейчас Алина была слишком уязвима и обезоружена перед Александром, поэтому с лёгкостью позволила всем тревожным, нервным и лишним мыслям раствориться где-то в ночной темноте, там, где уже исчезли их кафтаны. Где исчез весь остальной мир. Где остался только Александр, и его нарочито-медленные касания.

Его руки, что обычно подхватывали её, чтобы она не упала, или вежливо придерживали за талию во время того, как он куда-то сопровождал её, и всегда, всегда оставались морозно-ледяными, сейчас высекали огонь из каждого дюйма Алининой кожи. Делая её мягкой и податливой, как воск, который плавится, принимая любую форму. На долю секунды её позвоночник вновь напрягся, и Алина задержала дыхание, когда его ладонь, тесно обтянутая тенью, коснулась её лица. То, что всегда казалось Алине враждебным, чужеродным, несущим лишь боль, сейчас ощущалось невероятно правильным. Она скользнула взглядом из-под полуприкрытых век по тени, а потом закрыла глаза, ощущая бархатные, бестелесные прикосновения, позволяя своему телу принять тьму. Золотые прожилки вен на её ключицах и груди стали медленно гаснуть, одна за другой, по мере того, как тень двигалась по её телу вверх, к сердцу, смешивались с чёрным, заставляя тугой узел в груди Алины затягиваться всё больше и больше.

Присутствие ли Александра, их силы, что смешивались в одну, или её бесконечная, бесконтрольная привязанность к нему — что-то из этого коктейля сломало ослепляющую белизну света внутри, позволяя ей окраситься в угольно-чёрный.

И если это была скверна, которая сейчас окончательно и бесповоротно завладевала её телом — пусть так. Алина принимала её. Принимала её и себя, ту, какой она станет в конце этого долгого пути, на который ступила сегодня.

С её губ сорвался тихий вздох, когда слишком горячее тело Дарклинга вновь нависло сверху, вдавливая её в постель, и Алина улыбнулась, коснувшись губами крошечного участка кожи за его ухом. Её шёпот обжигал. — Не оставляй меня, — попросила она, вкладывая в свои слова много больше, чем простую просьбу остаться с ней сейчас, до самого утра. Избегая его и своей зависимости от него, Алина сама загнала себя в угол, в самое сердце тьмы, которое сейчас ласково смотрело на неё глазами Дарклинга.

И это сердце было до невозможности прекрасным.

Алина поймала его стон губами, ловя каждую каплю его сбивчивого дыхания на своём лице, и подалась ближе, ещё ближе, так, что ещё чуть-чуть — и растворилась бы в его теле, исчезла окончательно, для того, чтобы больше никогда с ним не расставаться. Невольно прикусила губу, выгнувшись, обхватывая пальцами его плечи, оставляя ярко-красные следы на его влажной коже, и тут же проходясь по этому месту короткими, влажными поцелуями. Заданный им ритм отзывался в каждой клеточке её тела, повторял размашистые удары её сердца, и Алина была готова вот-вот отключиться, позволив сознанию раствориться в удовольствии, ненадолго покинув её.

Но она не сделала этого. Последним усилием воли заставляя себя смотреть на него. Смотреть на Дарклинга, на собственное крошечное отражение в его зрачках, на то, как они расширяются, заполняя собой всё. Всё её тело, всю её душу, забирая с собой во тьму, забирая с собой в волны острого, рваного наслаждения, которое неторопливо и ярко разливалось от позвоночника до груди Алины. Волны тягучей эйфории накрывали её одна за другой, не давая поймать губами ни капли воздуха. — Пожалуйста, Александр, — хрипло и нечётко прошептала она, полностью отдаваясь этим ощущениям. С её губ сорвался прерывистый стон, куда громче предыдущих, и Алина прильнула еще ближе. Обхватывая бёдра Александра ногами, ловя его пульс на шее, словно забирала в плен своих губ и рук, оставляя следы на его груди, когда её пальцы обессиленно скользили по его коже вниз. Белая вспышка света перед её глазами — такая же, как там, на поляне, но больше, много больше и ярче, острее, заставляет Алину вскрикнуть, и прижаться лбом к его плечу, слегка прикусив белоснежную кожу. Сбитое напрочь дыхание, напряжённая спина и онемевшие пальцы, наконец, расслабились, и Старкова отпустила руки Александра, проведя свободной ладонью по своему влажному лбу.

— Чёрт, — тихое ругательство само собой вырвалось у неё из груди, и Алина тихо усмехнулась, прикрывая глаза, пока дыхание понемногу успокаивалось, выравниваясь. Она нежно провела пальцами по плечу Александра, там, где всё ещё оставались следы от её рук и укуса. — Прости, я, кажется, сделала тебе больно. — её шепот растаял на его лице, когда она притянула его к себе ближе. Оставила медленные, короткие поцелуи на его скулах, шее, и, наконец, на губах, наслаждаясь приятным ощущением тяжести его тела на своём. Пробежалась кончиками пальцев по его спине, от поясницы до шеи, заставляя вздрогнуть. А после спрятала лицо на его груди, вдыхая и выдыхая запах его кожи — морозные ветви деревьев, ночь, пустота.

— Я… — Алина пыталась собрать слова и мысли в кучу, но всё ещё пульсирующее тело и сознание не слушались её. — Ты сводишь меня с ума, — она слегка отстранилась, чтобы вновь заглянуть в его глаза, помедлив.

— Но мне это нравится.

[nick]Alina Starkova[/nick]
В руках Дарклинга, что сейчас обнимали её, прижимая к его горячей грудной клетке мягко, но ненавязчиво, Алина как никогда чувствовала себя защищённой и укрытой от всего мира. Непобедимой и одновременно совершенно бессильной перед тем, как его пальцы медленно касались её спины, вызывая сладкую дрожь из мурашек, пробежавших по рукам. Она вздохнула, незаметно от Александра улыбаясь самой себе, согретая и успокоенная этим мгновением мягкой тишины, в которой не было ничего, кроме ровных звуков дыхания, и вдруг — его негромкого смеха, который обжёг Алинины скулы, заставив слегка вздрогнуть, подняв голову. Так смотрит большая кошка, которая с удивлением обнаружила, что лежанка, на которой она только-только устроилась, внезапно оказалась живой.

— Что? — его улыбка настолько яркая и заразительная, что Алина невольно улыбнулась ему в ответ, чувствуя, как вокруг её глаз собираются мелкие морщинки. — Что это за счастливое лицо, незнакомец, и куда ты дел Дарклинга? — она дразнит его, прищуриваясь, борясь со внезапно вспыхнувшим желанием стереть эту улыбку с его губ поцелуем. Слишком уж не хотелось её терять. Возможно, это была очередная из граней его личности, с которой у Алины не было возможности познакомиться «до». Теперь же он вдруг показался ей совсем мальчишкой, юным и свободным от наложенной на свои плечи ответственности и предрассудков, азартным в своих поисках, и открытым ко всему миру сердцем. Алина смотрела в его будто бы растопленную темноту глаз со странной смесью бесконечной нежности и глубокой преданности; и видела того, кем он был до рождения своего Каньона.

Такой живой и такой прекрасный.

Её чуть распухшие от трения его щетины губы покалывало, и Алина всё-таки не сдержалась, подалась вперёд за мгновение до того, как Александр вновь поцеловал её. Вспыхнувшее между ними тепло, грозящее вот-вот перелиться через край, превратившись в пламя, разлилось по каждой клеточке её тела, заставляя пальцы бесконтрольно скользить по лицу Александра, его скулам, прочерчивая золотые дорожки прикосновений до вен на шее.

— О, вот как? Я могу? — немного лукаво шепнула Алина, отстранившись на миллиметр, и её глаза весело сверкнули в темноте, отдав золотой вспышкой. — Думаешь, я стану скромничать, или отказываться от столь щедрого предложения? — она усмехнулась, скользнув губами по шее Александра вниз, оставляя на ней короткие влажные следы от своих поцелуев. А потом легко прикусила кожу на его втором плече, раз и ещё один, тут же вновь приходясь по этому месту губами, и щекотно хихикая в его горячую кожу.

И она добровольно лишала себя этого удовольствия мягко дразнить его те несколько месяцев, пока избегала его, и занималась самобичеванием? Алина вновь вздохнула, улыбнувшись, и на мгновение прикрыла глаза, когда пальцы Александра нежно убрали её волосы с лица. Она слегка повернула голову влево, чтобы невесомо потереться щекой о его запястье, прижавшись к нему.

Остановить бы мгновение, рассыпавшись под его внимательным взглядом навсегда. Такая приятная смерть от его руки была бы для неё настоящим благословением.

Алина открыла глаза, всё ещё довольно улыбаясь, но эта улыбка быстро погасла, едва её взгляд переместился на молчаливый ковёр теней вокруг. Такое странное чувство — будто она ненадолго научилась понимать и слышать их. Её внимательный взгляд скользнул по одинокому тёмному пятну, что было поднялось по шёлку постели, явно желая коснуться Дарклинга. Глаза Алины блеснули золотой вспышкой всего на мгновение, а подбородок слегка качнулся влево и вправо. Не отрицание, не приказ — лишь небольшая дружеская просьба побыть в отдалении. Не приближаться. Тень послушно исчезла, растворяясь в ночной темноте, и Алина моргнула, выбрасывая эту странную картину из головы. Её глаза тут же вернулись к своему обычному цвету.

— Кажется, я им нравлюсь. — негромко отметила она, усмехаясь, не желая произносить вслух иное. Кажется, тени начинают её бояться из-за её света? Считают своей? Или же напротив, считают неотделимой от Дарклинга частью?

Неважно; она больше не хотела об этом думать. Всё равно сейчас тени не могли забрать его у неё.

Алина вернулась к Александру, коротко поцеловала его в плечо, перед тем, как вновь удобно устроить на нём голову. Потерлась, как кошка, мягко скользнула рукой по его груди вверх, к лицу, с нежностью провела кончиками пальцев по губам.

Каждый из его шрамов теперь был отпечатан и на её теле тоже. И Алина собиралась носить их все с гордостью.

— Отдохни. Я буду здесь, и не позволю никому тебе помешать. — её тёплый шёпот скользнул по его коже, и в нём прозвучала незнакомая Алине доселе уверенность.

Никто не посмел бы забрать его у неё.
Никто и никогда; она не позволит.