• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
Диего Мартин Драго
мистические 1920е
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •

Jude Law
✥ Дата рождения: 05.03.1895.
✥ Деятельность: адвокат
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
Отпрыск по-итальянски большой семьи родился не в Италии, в “родной Калабрии” и не был то никогда. Он появился на свет в Париже, недалеко от знаменитой улицы Монмартра, в семье закоренелого и “потомственного” мафиози Фаусто Драго и бывшей “девочки” кабаре “Чёрный кот” - Шантеаль (Тея) Драго. На родильном столе мама сначала клятвенно пообещала “больше никогда”, а потом родила мужу ещё трёх детей. И у матери, и у сына всегда было плохо с “зароками” и словом “никогда”.
Диего уже в осознанном возрасте, и уже в Америке, узнал историю, по которой отца зашвырнуло во Францию вместе с братом Марко и ещё пятью мафиози: в Калабрии в 1880х шла ожесточённая делёжка. Почти нищая провинция жила собственной войной, и “Аспиды”, группировка его деда, принимали в ней активное участие. В одном деле старший сын, Фаусто, убил не только главаря вражеской группировки, но и подмазанного полицая крупного чина. То, что должно было укрепить положение едва всё не сгубило. Дед принял решение “временно укрыть” старших сыновей во Франции, у его сестры, Рикарды. А потом временное перешло в постоянное. Фаусто стал обрастать связями, друзьями, а домой всё не звали.
Диего, живой малый, растёт на материнских мурчащих песнях, сидит в баре на коленях бандитов и висит на хвосте у старшего сводного брата, Леона, с которым у них сложились весьма тёплые отношения. Маленького Диего очаровывали пёстрые образы Монмарта, этой улицы порока. Он иногда бывал в гримёрке подруг матери, ведь сама она после свадьбы выступать перестала. Иногда подглядывал с крыш в маленькое окно на выступление танцовщиц Кан-Кана, или подслушивал отцовские разговоры в кабинете на третьем этаже снимаемого дома.
У них всегда в доме было много народа, мафиози предпочитали держаться вместе, особенно тут, где они мало того, что в меньшинстве, так ещё и живут на чужой милости, потому мальчик с детства привык к общению с взрослыми. Там же, во Франции, родилась первая сестра, Шэрил.
А потом дела деда пошли совсем плохо и, когда Ди было 5 лет, семья села на огромный лайнер и долгие несколько месяцев добиралась в США, в Чикаго. Именно туда дед потихоньку перевозил “Аспидов”, проигрывая в борьбе за власть стремительно растущей Ндрангете, но сам перебраться не успел. Когда Фаусто с (уже) тремя детьми, женой, братом и всей прочей этой огромной “семьёй” сошёл в Нью-Йорке, встретивший его мафиози пожал ему руку и сказал, что теперь он - Дон уже не столь многочисленных “Аспидов”. В общей сложности, в 1900 под началом Фаусто было около 50-ти человек, и целый “обжитый” другими группировками город. Предстояло много работы…
А в 1901 очередным пополнением для Драго стали родившиеся двойняшки, и всех пятерых требовалось кормить, одевать, дать им будущее, в конце концов.
Несмотря на свой образ жизни, а может и благодаря ему, Фаусто придерживался мнения, что дети должны получить хорошее образование, чтобы у них был выбор, которого не было у него самого - быть ли бандитом, или найти легальное дело. На корабле Тея сдружилась с одной француженкой, что свободно говорила по английски, и уговорила эти несколько месяцев учить её и детей основам языка. В нужном возрасте детей отправили в школу, в их скромном рабочем "гетто", где Леон и Ди вели непримиримую борьбу с ирландскими задирами, пока их отец вёл аналогичную борьбу на ружьях.
До положения сил равного их текущему группировка шла лет семнадцать. Фаусто сделал ставку на игорные дома, кабаре, бурлески, ставки, поскольку на тот момент их контрабандные каналы либо погорели, либо были не надёжны. Сначала они подмяли один местечковый бар и устроили там подпольные бои, со ставками, и уже потом начали влазить на чужие территории. Весёлое было время, Леон с матерью как-то чуть заживо не сгорел в машине при покушении, а потом сгорел дом их врагов. Какое несчастье!
К тому моменту, как Диего окончил среднюю школу “Аспиды” разрослись почти до 200 человек за счёт эмигрантов со всё той же Калабрии и немного Каморры, Сицилии. Они уверенно держали три квартала, и целую улицу со своими кабаре, пока остановившись на этом, и заключив “статус кво” с прочими группировками. Более того, из-за агрессивной деятельности тогдашнего мэра Харрисона и его прокуроров, бандам пришлось забыть о разногласиях, чтобы выжить. В этот период затишья и относительного достатка, Ди и поступил в Гарвард, немыслимыми стараниями и вложениями отца.
Это было такое блаженное время… Эпоха прогрессивизма набирала обороты, как раскрученное маховое колесо. Средний и нижний класс всё больше влияли на политику, Диего чувствовал себя всегда в центре движения. А это он всегда любил. Это было невероятно забавно - народ, в некотором смысле, боролся с ними, с коррупцией, с продажностью властей, но в тоже время - работал на них. Разоблачительная журналистика (любимый инструмент Диего до сих пор), своим ядовитым пером колола не столько “бедных итальянских эмигрантов”, а прокуроров, шефов полиции, судей. И в это время он учился законам, что менялись на следующий день. Чтобы знать, как их потом обойти.
Кружило голову ему и общество богатых детей богатых родителей. Проживший большую часть в скромности, Ди тянулся к золотой молодёжи, к роскоши. Он всегда был невероятно обаятельным, поставленная речь без акцента, светлые волосы и глаза будто маскировали его связи с эмигрантами и он быстро нашёл себе друзей. А на тусовки с друзьями нужны были деньги!... Когда он стал слишком расточительно обращаться с присылаемыми отцом средствами, Фаусто просто прекратил их присылать, чтобы урезонить разошедшегося сына.
Ди вздохнул. Научился мухлевать на картах. Зарабатывать по-мелочи за разные услуги. И знать цену деньгам.
Также в период своей студенческой молодости он очень дружил с теми, кто учился на журналистов. Потом ему это сыграло на руку. Он часто освещал жизнь подсудимых в газетах, делая из них прямо таки трагических жертв продажной и прогнившей власти.
А потом началась Первая Мировая Война и мафиози опять оживились, ведь их “родичам” с Италии потребовалась контрабанда оружия, да и прочая поддержка. Вон, даже Леон, переобщавшись с Хэмингуэем и прочей богемой, рванул в 1917 на итальянский фронт. Оставив жену. Которая оказалась беременной. Шуму было... Диего казалось, что ему достаётся от отца просто за компанию, или вместо брата-художника. Потому что они постоянно кутили вместе, или может потому что до младшего дотянуться проще… В общем, этот год он припоминает Леону до сих пор. Нет ничего несноснее разъярённого отца.
Когда брат наконец вернулся, покорёженный войной, Ди как раз закончил университет. Он жил мечтами о будущем в комфорте и достатке.
Начало карьеры у него было банальное - секретарь при успешном адвокате, который был “немного должен” отцу после очередного крупного проигрыша в их игорном доме. Несмотря на странную завязку отношений Диего и Френк Скотт, как звали адвоката, прекрасно сработались, возможно в силу непринужденного характера Драго. Через два года Френк начал давать клиентов полегче своему приемнику, и Диего вкусил этот нектар “облапошивания” целых трёх рядов скамей присяжных-пуритан просто красивым словом. Он очень быстро понял, как это работает. Конечно, клиенты не всегда были полными скотами. Наверное, в тридцати процентах случаев, он отстаивал действительно невиновных или виновных лишь в своей нужде людей. Но это было для него даже скучновато. Не было эдакого вызова своим силам, что ли. Конечно, молодой специалист и проигрывал дела, куда ж без этого? Однако, как оптимист, он о неприятном забывал, вынеся урок. Часто помогал “друзьям семьи”, или людям из семьи. И тем и другим “бесплатно”, насколько это принято в мафии.
Приближался Сухой закон. Оценив расстановку сил, Фаусто сблизился с блоком Торрино и молодого Капоне, после трагической смерти Джима Колосссимо получив ещё несколько кварталов, закрывавших полный район Чикаго. Семья вступила в бутлегерство, ставки опять возросли. Дядя Марко, понимая уровень ставок новой игры, решает подготовить поколение, если с ним или братом что-то случится. Он видел в Диего идеального преемника на консильери, за одним недочётом - в свои 26 Ди был местами слишком мягок и человеколюбив. Парень должен был понять, что такое выбирать из двух зол меньшее и решать чью-то жизнь, даже если это жизнь бывшего союзника. С его хитрых манипуляций Ди пришлось оказаться и ввязаться в ряд неприятных "вопросов семьи", даже лично покарать пару человек, нарушивших омерту. Как и планировал дядя Марко, племянник понял и принял жестокие реалии мафиозного быта, ужесточившись и став на порядок циничнее. И пора было привлекать его к делам, но возникло одно "но". Тея заметившая в сыне перемены, пришла в ярость. Надо сказать, что матери семейства было крайне не характерно приходить в ярость, и последствий этих редких проявлений гнева никто предсказать не смог. Посчитав, что Марко слишком уж много берёт на себя, распоряжаясь будущим её детей (коих она надеялась устроить подальше от взрывов и перестрелок), она буквально почти расколола группировку надвое, давно имея рычаги давления на многих её членов. Практически сразу её позицию занял Леон, под давлением и сам Фаусто и Марко сдал на попятную. Но оказалось немного поздно. Диего совершенно не понял и не принял, с чего это ма' устраивает такой пи... звездец из-за него, не особо спрашивая устраивает ли его самого всё произошедшее. Он поссорился с матерью, загасив конфликт до тихого тления, и вот уже четыре года они как-то не могут нормально поговорить.
Напрямую к делам семьи его стали привлекать гораздо реже, и он сконцентрировался на карьере. Два года назад Диего открыл частную адвокатскую контору, и потихоньку дела пошли в гору.
А потом на пороге вдруг появилась его давешняя любовница и сказала, что у него уже пять лет как есть дочь. Что?! Нет, не заставите!...
Не здравствуй, Лесли...

Эпизоды:
[NC-17, Weird tales] Pretty blind spot
[NC-17, Weird tales] Джаз для неспокойных душ
[NC-17, Weird tales] Следствие вели

Отредактировано Котозмей (2021-11-18 15:45:05)

• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
Рен Артур Морган
мистические 1920е
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •

Gaspard Ulliel
✥ Возраст: 32 года
✥ Деятельность: Фотограф, разнорабочий
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
✥ Внешность: Это молодой мужчина, в скромной, но опрятной одежде, явно не берущий кредиты на пиджаки из журнальных изданий. Все его костюмы практичные и неброские, порой он забывает на пару дней о бритве, волосы средней длины иногда отрастают почти до плеч. Рен не из тех, кого сразу заметишь в толпе - он среднего роста, средней комплекции, без каких-то броских аксессуаров.
Говорит ровным тоном, жесты у него сдержанные и будто бы взвешенные, никакой бурной жестикуляции.
Чаще всего располагает к себе людей, у него довольно приятная улыбка, в целом, даже со всеми своими шрамами, мужчина он привлекательный.
Помимо небольшого шрама через бровь и щёку, у него ещё россыпь следов более серьёзных ранений по всему телу. Сразу видно, что с войны он целым вышел только каким-то чудом.
Говорит с британо-французским акцентом.
В повседневности его проще всего описать как вечного наблюдателя. Он часто может рассматривать людей, пейзажи, улицы, будто бы выбирает ракурс для удачного снимка.

✥ Описание:  Рен Морган родился в 1894 на нормандском острове Гернси. Начал учится на радиотехнику в Университетском колледже Хартли, попал на Великую войну с прочими призывниками, служил радистом и, позже, разведчиком. После войны некоторое время искал счастье в разорённой Европе, но в 1920м переехал в США с слепой и полубезумной матерью, вечно путающей их прошлое и настоящее. Сменил множество профессий, пока пытался устроиться в жизни. От автомеханика до мастера по музыкальным инструментам, от водителя до краснодеревщика. Сейчас он работает фотографом… Простая прямолинейная история.
Может быть с него удасться вытащить пару рассказов про войну, иногда, изредка, он вспомнит дом недалеко от маяка, объясняя этим свою страсть фотографировать “морские шпили”. Несколько историй с университета, возможно.
Возможно, где-то после второго стакана, после пары таких баек, покажется что ты уже знаешь Рена как облупленного - ещё один “выкидыш” войны, ещё один умелец на все руки, ещё один европейский эмигрант, ещё один фотограф, ещё один…
С Реном Морганом всегда можно посидеть и поговорить о личном, он не задаёт лишних вопросов и умеет выслушать. К нему можно обратиться за помощью, рассчитывая на то, что он никому ничего не расскажет. Он развезёт пьяных подружек по домам, даст взаймы и “забудет”, поддержит шутку и может расскажет пару-тройку удачных анекдотов. У Рена есть тысяча и одна история о других людях, о других событиях, о других знакомых, но не о себе. Это тот самый парень, которого кто-то назовёт лучшим другом. Но этому кому-то стоит задуматься - а знает ли он на самом деле этого лучшего друга?...
Кто последний раз видел его старую больную мать, или гостил у Рена по его прописке? Кто знает историю его “счастливого портсигара” с латинским текстом выгравированным на нём, или коллекции снимков, что он держит в закрытой шкатулке? Почему он перестал слушать радио один или в наушниках? Почему он не строит планов на нормальную жизнь, почему избегает постоянных подруг, почему переезжает из города в город через год-другой?
Он никогда не оставляет почтовым адресом тот, что стоит в его затасканном паспорте. Ну и что? Для Америки это нормально, же!...
Но и его затасканного паспорта тоже давно никто не видел.

Там бы было написано, что Рен Артур Морган родился в штате Массачусетс в 1893 году. Маленький городок, название которого постоянно вылетает из памяти случайного прохожего, где все друг друга знают, и для них Рен Морган давно пропал в без вести. Да, иногда долетают какие-то случайные письма на это имя его одинокой полуслепой матери, которую изредка навещает парень со странным англо-французским акцентом…

Дома его всегда называли Рен, не пришлось долго привыкать к этому имени. Идея пришла сама, когда паспорт попал в руки. Безумная идея...

• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
Рене Мартен Лоуренс
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
1894
В молодой семье Франка и Франчески Лоуренсов родился сын. Матери едва исполнилось семнадцать, отец едва перешагнул первый курс университета, она едва ли знала два слова на английском, он - на французском. “Потому и продержались пять лет”, - шутил Рен на фронте, в зажатую в губах сигарету. - “Не умели ссориться, потому что не знали как”.

1899
Развод в викторианской Британии был слишком сложным делом. Они условились просто каждый жить своей жизнью. Один в Англии, другая во Франции, и ребёнок между ними. Он всегда пересаживался на Нормандских островах. Маяк Гернси был тем, что он в совокупности видел чаще, чем любой из родительских домов.

1902
Первая сводная сестра появилась у него, когда ему было уже восемь лет. Его не просили, ему сказали, что надо помочь позаботиться, и что он отвечает за младшую.  Рене уже бойко изъяснялся на обоих языках или их гремучей смесью, одну бабушку радовал вымученным сольфеджио, другую - математикой, на Рождество в Англии как-то неудачно спел марсельезу. У матери был состоятельный любовник, у отца - очаровательная содержанка, у него - пароходы и маяки.

1906
Рене не страдал от такой жизни. Он ещё был ребёнок, а не бродячая собака, путавшая, какой из углов двух домов (заполняющихся сводными братьями и сёстрами), был его. А ещё ему подарили фотоаппарат. Первым он сфотографировал брата, второй - мёртвую птицу, а третьим - маяк острова Гернси.

1911
Он окончил колледж в Англии, и по настоянию матери поехал получать высшее образование во Францию. Она хотела видеть его музыкантом или художником, отец - юристом или экономистом, что-то ещё говорили “отчим” и “мачеха”. У всех были зазубренные доводы - Рен прекрасно учится, он справится, надо выбрать лучшую сферу. Он подал документы в технический университет в Париже, гонясь за набирающим обороты телеграфом и радио. Видел себя лет через шесть инженером, человеком создающим новые технологии, человеком живущим для себя.

1912
Жозефина была его ровесницей, и жила в квартале, в студенческом городке. Она была очаровательна. И она была его. И это место было его. Кампус, друзья, лекции, конные клубы, засиживания в библиотеке допоздна, летом - соревнования по гребле, зимой - тайком пронесённый в общежитие алкоголь, гитара в руках сокурсника, потом в его руках. Больше не шарик для пинг-понга, который хочет оправдывать все самые высокие возложенные на него ожидания. Через год он сделал Жозефине предложение “как только закончу Университет”. Он же не хотел повторять ошибок родителей. Это начиналась его история...

1914
28 июля. Газетные переполохи. Несколько дней шока. Призыв.

Мясорубка.
Его сразу взяли радистом. Спасибо отличным оценкам, да?...
Рене всегда был на линии, всегда при штабе, за исключением тех случаев, когда ползком пробирался к оборванному кабелю. Азбуку морзе он помнил с университета, шифры посланий учил на ходу. Его редко кидали в лобовую, но он часто вытаскивал ребят после боя. Выстраивал их ослеплённых химией в ряд, рука на плечо, и вперёд. Перебирался через разорванные в фарш туши лошадей, прощай кавалерия… Это была новая война. Это была самая бесчеловечная война…
В же первый год пришло письмо от матери, в дом попала бомба, погиб самый младший из братьев.
Это дало ненависти.
Через полгода она выгорела, и в декабре 1914 он пел на Рождественском Братании.
Там были люди…
Там не было людей…
Он передавал непрерывно приказы, рапорты, распоряжения. Передвинуть артиллерию, перекинуть силы в западные траншеи, расстрел дезертиров в спину. Целый год в голове был только звон, похожий на свист падающих снарядов артобстрела. И только в середине 1915 стало совсем понятно - это не поменяется. Чёрт возьми, если ничего не сделать, это никогда не поменяется!
Он за волосы вытаскивал себя из состояния одеревеневшей фрустрации, предлагал главе штаба свои варианты, вызывался на разведку. Эту войну надо было заканчивать…
Шли вылазки. Рене научился подкрадываться и убирать тихо, ножом, без лишних выстрелов. Перерезать провода и подключаться к ним, перехватывать чужие сообщения, подкидывать ложные данные о рекогносцировке. А война не кончалась.
Иссякал поток писем с тыла, Жозефина едва тратила листок, в основном ограничиваясь тем, что в стране почти нечего есть, но ей кто-то помогает. Мать писала только о оставшихся в живых братьях и сёстрах. Отец - о том, что ему не стоило учиться во Франции. Его студенческий товарищ - сейчас брат по оружию - говорит что им надо было быть на Бали, чтобы не оказаться здесь. Постоянно шутил, пока ему не оторвало ноги. Когда друга увозили с фронта тот отдал Рену свой портсигар, с улыбкой такой, будто бы не стал калекой. “Он счастливый. Я должен был умереть, как и все там, но видишь, наполовину живой”.
В 1917 окончательно стало понятно, что “того мира” уже просто нет. И Рене Мартена Лоуренса в этом теле тоже нет. Он пел мрачные песни вместе с корпусами из Алжира и Америки, не запоминая имён. Не хотел знать, будут ли они в его радио-рапорте об убитых. Но всегда расспрашивал о жизни. О их прошлом, профессиях, смешных случаях. Доме, куда все однажды обязательно вернутся. Иногда радовал парней снимками передыхов, “мира” в их окопах или над ними.
Уже не помнит, где именно подобрал тот фотоаппарат, в одном из наступлений, в одном из захваченных штабов? Куча касет и шкатулка для них, надёжно защищавшая от света. Он снимал, будто бы действительно хотел запомнить всё это…
Лето 1917. Подключение американцев и мощное движение фронта. Рене вызвал полковник, объясняя очередную задачу по разведке. Целью был фрицевский генерал-майор, который с мистической удачей и нечеловеческой жестокостью удерживал позиции в оккупированном на границе с Бельгией городке. Выяснить, что за оружие, по-возможности провести диверсию.
Тогда же он познакомился с Эгле, литовской девчонкой, какими-то штормами занесённой сюда, на западный фронт. Ей, казалось, комфортно только в красном платке и с лозунгами, но она шпионила в пользу союзников, будучи любовницей фрицевского полковника. Она говорила, что это ради идеи. Всё в жизни Эгле было ради идеи.
По наводкам девушки, их отряд смог прокрасться к самому штабу. Рене украдкой делал снимки, надеясь, в случае неудачной вылазки, потом найти важные детали на них. И что-то было не так с этим местом… Что-то было с ним чертовски не так.
В одном ящике они нашли целый “арсенал” восковых свечей со странным фитилём, застали сцену закапывания, видимо, военнопленных. А когда позже вскрыли захоронение, оказалось что тела изрезаны странными символами. На земле не было выбитых огромными гусеницами следов, а вместо уже привычных огромных машин для убийств в ангаре были завешаны тканью стены и полы. Рен успел разглядеть несколько геометрических чертежей под материей. Запас оружия и боеприпасов не превышал предполагаемых руководством. Они подожгли всё, что могло гореть и отступили под крики “Feuer! Feuer!!”. Один раз Лоуренс обернулся назад, и увидел как над ангаром языки пламени собираются в странные, неестественные формы и закручивается кольцом.
Штурм был назначен на следующий день. Им удалось выдавить фритца с границы назад, вглубь Бельгии.
Какое-то время Эгле сопровождала их, вызвавшись мед. сестрой. Штопала раны она хуже, чем носки. Рене считал что у них всё завертелось только потому что общение коммунистки со всеми другими вызывало взрыв. А на его прогоревшей душе уже ничего не взрывалось. Зато можно было греться о чужой огонь.
1918. Перелом, ответное наступление. С фронта на фронт, они освобождают Бельгию. Вылавливают “военных преступников”. “Генералов брать живыми”. По последним полученным данным они выслеживают “старого знакомого”, он оккупировал дорогой особняк под свой “штаб”, и жил там с молодой женой и толпой подчинённых. Руководство посчитало, что хорошо вооружённого отряда в двадцать пять человек хватит чтобы захватить фрица для последующего трибунала. Это было логично.
Это было ошибкой.
Там было что-то. В особняке. Кроме немцев, слуг, его людей, ритуальных кругов по всем стенам и крови. Что-то что рвало людей на части. Что-то, что переламывало тела. Что-то, во что бесполезно было пускать очередь. Невидимое, неслышимое, голодное и осязаемое…Рен помнит это. И кровь. И девушку, молодую девчонку, вроде как жену того самого фрица, проходившую мимо него на выход из здания.
Его, единственного выжившего, подобрали без сознания, разодранного, с кровопотерей, десять часов спустя. Когда послали отряд проверить, что стало с группой. Больше в доме живых не было никого. Мёртвым был и сам генерал-майор, и все его люди, и все слуги, и все ребята с которыми Рене вышел на это задание. Сам Лоуренс провалялся в госпитале месяц, из-за травмы позвоночника заново учащийся ходить, сращивающий множественные раны по телу, собиравший по кусочкам кадры того штурма и рассказывавший их начальству. Никто не верил. Никто не нашёл молодую жену фрица. Рене курил сигарету за сигаретой из счастливого портсигара боевого товарища. Единственный выживший в мясорубке.
Эгле уехала с фронта в тыл. За идеей.
Он зализал раны.
Война закончилась…

1918
Разорённый Париж, квартира Жозефины, чужая мужская одежда и ссора. Он бы простил ей любого, но не немца. Что-то взбесилось внутри. Может тот фриц был хорошим человеком, как и говорила бывшая невеста. Но когда Рене стрелял, в холодной ярости со звуками разрывающихся снарядов в голове, он об этом не думал. Никто не плачет по немцу кроме Жозефины, никто не судит за него… Всего-лишь вражеский солдат затерявшийся в озверевшей Франции.

1919
Мать просила не пугать младших, отец говорил, что ему надо найти домик с травкой где-то у моря. Они оба говорили, что не узнают Рене, что он слишком часто ходит с мёртвыми глазами, что слишком часто кричит по ночам или срывается на агрессию. Рен не чувствует агрессии. Только страх, когда при долгом прослушивании радио там опять и опять повторяют сводки с войны, крики, странные звуки на незнакомом языке. Никто кроме него не слышит этого… Рен чувствует себя как маяк Гернси, обшарпанный за войну и с выбитой лампочкой.
Он уезжает от обоих, начинает искать работу там, где нет радио, и нет громких звуков. На улице случайно встречает Эгле. Теперь она с гордостью носит красный платок. Она всё так же горит. Он всё также греется.

1920
Рен никогда по-настоящему не поддерживал коммунистов. Молчания на собрании, посильной помощи в инженерном и техническом вопросе и руки Эгле на его плече хватало, чтобы все верили - он за идею. Рен улыбался её лозунгам, поставленной речи, руке, яростно бьющей по кафедре. Пока он думал о коммунизме и “их деле”, он не думал о странных снах, о кошмарах войны, о девушке, покидавшей дом фрица. Река несла его.
Река пронесла через неудачный теракт. Никто не пострадал. Бомба не взорвалась, когда должна была. Потому что была сделана им так, чтобы не взорвалась. Но Рене Мартен Лоуренс был в списке спецслужб, как радикальный элемент.
Они все бегут в США  с чужими именами. 

1921
Лос-Анджелес. Творческие профсоюзы. Богема США, не знавшая войны, но находившая её ужасно романтичной. У него расспрашивают про шрамы и “те события”, ругают власть, пьют коктейли. Рен хватается за любую работу, от осветителя до плотника. Пока они были в Европе, кто-то помогал их коммунистической ячейке, сейчас они были нищие, голодные, без нормальных документов, но с идеей. Огонь Эгле уже не греет, а обжигает. Рен видит, что неудачи работают как керосин. Дело красных - её тропическая лихорадка. Это надо было прекращать… Он считал, что ему нечего терять, когда обращался за помощью к местным… “друзьям профсоюза”. Ему нужны были документы на него и на Эгле, он готов подработать. Кем потребуется. Ветеранов “друзья профсоюза” берут охотно, в разгаре сухой закон, и перевозка спиртного - дело опасное…
Кто-то сдал их коммунистический кружок за день до готовности документов. Конечно Эгле не смогла притвориться, что она не причём. Конечно она смотрела на него как на предателя, когда он отрёкся от них. Рен думал, что позже вытащит её из тюрьмы, через “друзей”, найдёт способ, но самому надо было остаться на воле.
Она объявила в тюрьме голодовку и скончалась от насильного кормления через два месяца. За идею…

1922
“Друзья” сделали ему документы на Джона Робертсона. Он считал что давно отработал такую услугу, они - нет. Рен молчал и соглашался, с неизменной лёгкой улыбкой. Пил с ними, работал с ними, узнавал где их нычки и когда меняются смены. США охватывала автомобильная лихорадка, и его бы нашли также быстро, как он сбежал. Нужен был кто-то, кто поможет “умереть”. И кто-то, кто даст документы “возродиться”. Это не американское Бюро - псы не лучше гангстеров, это не полиция - половина куплена. Размышляя вечерами Рен гулял по набережной Лос-Анджелеса смотря на выступающий далеко в море маяк и вспоминая пересадки на нормандских островах. Тот мечтательный парень, это правда был он? Рен уже несколько лет не брался за фотоаппарат, хоть и привёз его с войны вместе с касетами и даже купил новый.
В одной такой прогулке он наткнулся на финал жестокой драки. Молодому мужчине разрезали разбитой бутылкой лицо при попытке ограбления, и скрылись, когда Рене сделал предупредительный выстрел в воздух. Когда он подошёл к телу, оказалось, что парень уже мёртв. Денег при нём не осталось. Только документы. Рен Артур Морган. Идея пришла сама, как только паспорт попал в руки. Безумная идея. Он переоделся в одежду трупа, а ему оставил свою, вместе с паспортом Джона Робертсона. И закинул тело в море. Он просто отъедет подальше, этой же ночью…

1923
Рен понял, что за ним не угнались только спустя полгода в Бостоне. Потирая кровавое пятнышко на адресе Моргана, он думал о том, что всё развалиться, стоит кому-то вчитаться в документы внимательнее. Акцент, как минимум. И ведь у Рена Моргана наверняка есть друзья. Есть семья. Он не может жить под этим именем вечно… Подрабатывать сдельно, то настраивая музыкальные инструменты, то ремонтируя кому-то проводку, как бродячий пёс…
Он поехал в маленький городок в штате Массачусетс по указанному в паспорте адресу, проверить свой “тыл”. И удача всё ещё была с ним. У Моргана была только слепая старая мать, а жители города не видели его уже несколько лет.
Он приезжает туда до сих пор. К слепой женщине, чей сын, возможно, похоронен под именем Джона Робертсона, если море выплюнуло свой улов. Сделка с совестью, которой было неуютно в этом теле.

1924
Легенда кое-как клеилась. Сначала он работал то таксистом, то строителем, то мастером в Новом Орлеане, где его акцент не резал уши. Потом познакомился там с журналистом и сделал ему пару снимков для статьи. Рен понял, что сдельная работа фотографиями идеально подходит для него. Там не надо заключать договор, и продать хорошие снимки можно выгодно.
Чехарда переездов по штатам, история выдуманной жизни, набиравшая обороты, правда сплавлялась с вымыслом.
Побег от прошлого, который он проиграл, когда открыл шкатулку с негативами. С войны.
Это было уже в конце 1924 года, Рен арендовал под свои нужды маленькую студию с проявочной, и вспомнил про старые снимки. Зачем он полез их проявлять?...
Рен помнил завихрения огня в горящем штабе в маленьком городке на границе. Плёнка помнила кривую чёрную тень, пляшущую в ангаре в центре оккультных символов. Любой бы посчитал что это всего-лишь массовая порча снимков, годами валявшихся в шкатулке. Но не тот, кто прошёл мясорубку в поместье фрицевского генерала.
Он опять стал слышать голоса с фронта по радиоволнам.
Ему опять стал сниться тот особняк, кровавые пентаграммы, разорванные тела и девушка, проходившая мимо разорванных и убитых.

1925
Но пока Рен держался. Он мог забыть о кошмарах, мог сутками проводить с людьми, мог ночевать с подружками на неделю, и тогда безумие не накрывало его. Если бы не случай летом 1925го.
Той ночью он ехал проведать миссис Морган. Пустая дорога на подъездах к городу, чёрные тени деревьев.
Рен сбавил скорость, когда увидел что впереди стоит девушка на обочине. Наверное она голосовала в поисках помощи, сразу не разглядеть. Рен практически затормозил, как свет фар выхватил её лицо.
Та самая. Семь лет спустя, та самая, что уходила из особняка фрица, только старше. Запоминающийся профиль…
Но на газ давить Рен не хотел. Это случилось как-то само, как-будто радиоволна опять поймала странные звуки, и нога продавила педаль в панике. Завизжала резина, машина рванула вперёд. Первый удар, о тело, второй - за ограждение и вылет в кювет.
Его нашли утром. Опять должен был умереть, но с каким-то диким шансом удачи он выжил, а карман грел счастливый портсигар с надписью на латыни. По словам полиции и медиков, никого на трассе больше не было. Ни девушки, ни тела, ни даже крови.
“Похоже вы уснули за рулём”.
Но после этого Рен редко спал хорошо. Он видит жену фрица каждый раз, когда закрывает глаза. И она улыбается.

Эпизоды:
[NC-17, Weird tales] Остерегайтесь незнакомцев
[NC-17, Weird tales] Не передать словами
[NC-17, Weird tales] Большой куш
[NC-17, Weird tales] Домашнее задание

Отредактировано Котозмей (2021-11-18 15:43:49)