Ива любила горы точно так же, как птицы любят небо, а свой лес - как рыбы любят воду. Лес был для неё всем: и домом, и крепостью; и отцом, и матерью. Дитя природы, она никогда не прекращала ощущать с ней единство, всегда, даже в отдалении, слышала голоса деревьев, которые по мнению людей – немы.

В маленьком городке, затерявшемся средь гор и вековых сосен, был праздник. Его отголоски летели далеко, и, словно яркие искры от пламени, привлекали тех, кто приглашён не был. Ива редко ходила к людям, появляться средь них – опасно даже в обычных одеждах и с прикрытой спиной. Зачастую люди сами приходили в лес, терялись в нём, пропадали, заставляя своих жён после плакать долгими ночами о не вернувшихся мужьях…
Не зря их, мавок, не любят. И русалок тоже не любят, и леших, и огоньки средь болот. Не любят и боятся… Не зря. В каждой хате над дверьми висят старательно сделанные обереги, бесполезные сами по себе, но обретающие силу за счёт банальной человеческой веры.

Ива вошла в город, когда лучи солнца только-только скрылись за горизонтом. На невысоком заборе сидела молодая девушка с искривлённой злой улыбкой и длинными локонами. Она расчёсывала волосы, с них и гребня капала вода.
«Музыканты и лицедеи!» - слышались возгласы радостных людей, чью повседневность яркими красками разбавил долгожданный праздник. «Танцы и вино!» - ликовала истосковавшаяся по развлечениям молодёжь.
«Кто она?» - сощурив глаза, вопрошали женщины, когда их взгляд выхватывал Иву из толпы.
На главной площади стоял небольшой, сколоченный силами местных умельцев, помост. На нём вытанцовывала разодетая в яркие платья девчонка лет 16-ти, играя свою роль в подготовленном специально к празднику фарсе. Ива разочарованно вздохнула, она ожидала «лицедеев», а получила размалёванную девчонку из местных. Но остальной народ её настроения не разделял, перед помостом собралась толпа, которая дружно гоготала на шутки начинающих артистов. Где-то среди людей, Ива слышала, было как минимум ещё две мавки. Их шёлковые голоса и звенящий смех выделялись среди людских. На городской праздник пришло много нежеланных гостей, сгорбленной старухой обернулась кикимора и громко смеялась над ряженной актрисой, насылающая ночные кошмары мара преобразилась в худую и бледную женщину, внимательно наблюдающую за праздником. А где-то на заборе всё ещё лила воду со своих кос русалка.
Иве быстро наскучил посредственный фарс и шумный хохот. Равнодушно окинув взглядом новых комедиантов на помосте, она направилась в сторону не менее шумного и едва ли менее людного места – корчмы, что стояла неподалёку и пользовалась популярностью у здешних мужиков.

Внутри пахло жареным мясом, вином и мёдом, громко играла цимбала. Заливалась звонким смехом озёрная русалка, сидя на чьих-то коленях.
Ива опустилась на стул перед пустым маленьким столиком, рассматривая играющих на инструментах музыкантов, внимая звукам дрожащих струн. Совсем скоро рядом с ней появился хозяин корчмы, начавший перечислять весь выбор еды и напитков, и неспособный отвести взгляд от красивой и ранее незнакомой посетительницы. Ива любила пользоваться теми выгодами, которые даровали её способности, она без труда околдовывала мужчин, меняя их мысли и поступки на свой лад. Да, она знает, что эта человеческая территория – нейтральная, но ведь она не собирается никуда его заманивать… Постепенно взгляд хозяина начал мутнеть и разум – сдаваться под чарами мавки, сначала его мысли стали густыми, как мёд, потом вязкими, как…
Иву обдало внезапной тревогой, словно холодной водой. Хозяин корчмы опомнился и, произнеся что-то невнятное, поспешил удалиться. Перестала хохотать и русалка, устремив свой пристальный взгляд на Иву. С секунду не двигалась, только одними губами нашёптывала лесной сестре-мавке одно единственное слово, а потом резко поднялась и устремилась к выходу, хоть и не ей стоило его бояться.
Его, которого боялась Ива, следуя своим первородным инстинктам. Этот страх походил на кипяток, в который нечаянно вступила и нестерпимо хочешь выскочить. Если бы не этот страх – их, мавок, и не осталось бы уже, потому что безжалостен охотник. Стоит только почувствовать его присутствие в лесу – как тут же нужно бежать, надеясь, что не догонит. Что не обманул, и бежишь в правильную сторону. Под воздействием этого страха лес перестаёт быть для мавок понятным и живым, он может обернуться клеткой.
Но почему тогда Ива не убегает? Сколько раз мавка, почуяв его в лесу, оставалась стоять на месте, не двигаться до последнего, пока сами деревья не прошепчут ей «беги»? Сколько раз неподвижно ждала встречи под прикрытием этого города, зная, что здесь-то не тронет? И сколько раз срывалась бежать, объятая ужасом перед неминуемым?..
Ива не помнила, сколько. И не знала, зачем.
Страх усиливался. Ива чувствовала его так ясно, как никогда ранее, и только ощущение безопасности на нейтральной территории позволяло его сдерживать. Но она всё равно не оборачивалась.[NIC]Ива[/NIC] [STA]мавка[/STA] [AVA]http://savepic.net/7128945.jpg[/AVA] [SGN] [/SGN]

Она видела его до этого дня. Как и в городе, когда это безопасно, так и в лесу, когда каждая встреча норовит стать последней. Мельком, скользя взглядом меж густых ветвей, он выглядел по-другому, здесь, в городе, - совершенно иной облик. Высокий, но не настолько, взгляд пристальный, но не хищный. Иль хищным он у него не бывает вовсе? Что для него убийство мавок – охота, развлечение или долг, не выполнять который он не может?
Люди его не боятся. Его – нет, он не защекочет до смерти, как «чёртовы русалки» и не погубит, как «проклятое мавьё»…
Но затанцевать до смерти может. Если кто предложит – никогда не откажется, но предлагать – себе дороже. Влюблённые в лесных дев юноши, наивные и бесстрашные на грани глупости, сколь часто сама Ива слышала весёлое «Потанцуем, дядько?!» - это выигрывает для них время, даёт возможность убежать. Он ведь никогда не отказывает. Только не каждый выдержит Чугайстеров быстрый танец, когда у того кровь в жилах вскипает при виде мавки, как у волка, что зубы скалит и несётся за дичью.

Тень от ресниц скрывает глаза Ивы, опущенный взгляд – словно попытка спрятаться. Но не долго длиться её, вызванное страхом, оцепенение, ведь не в погоне за собой она его видит, Лесной Человек сейчас не охотник, да и корчма – не лес. Побороть страх сложно, будто он не в самой мавке живёт и не ей подконтрольный, а диктуется чьей-то чужой волей.
Словно собака, ранее не видевшая волка, бросается в истерический лай при виде чучела, от одного только запаха волчьей шкуры бежит, поджав хвост, будто он может кинуться и разорвать.
Чугайстер – не мёртвый волк, но и он не может. Не кинется. Не разорвёт.
И сама Ива – не трусливая собака.

- Во сколько мне обходится прямой взгляд на тебя я знаю, - говорит Ива, поднимая глаза. Как обычный человек Чугайстер сейчас выглядит, да только взгляд всё тот же. – А трудно ли тебе видеть, но не убивать?
Мавка думала, что заговорив с ним – избавиться от страха, но он никуда не уходил, словно навечно к ней прикованный. Быть может, даже многим позже, когда Чугайстер будет далеко, этот страх никуда не денется, и будут вечно плотно сжатыми зубы, и будут дрожать тонкие руки, что сейчас лежат на коленях, под столом, чтобы он не видел.

Они живут веками и не знают другого страха. Сосна боится огня и топора, боится молнии, бьющей с грозового неба, боится слишком палящего солнца и старости. Мавка же не боится ничего в этом мире, ничто не может прервать её длинную жизнь, только Чугайстер, затаившийся в лесу, поджидающий, способный настигнуть, как бы быстро не бежала.
И страх это единственное из человеческого, что им свойственно.
- Знаешь ли ты, что я чувствую, когда ты так близко, Чугайстер? – конечно, он знает о страхе. Это всем ведомо. – Я чувствую себя живой, - мавка говорит это, чуть подавшись вперёд. Её голос не злой и не огрубевший, потому что он не может таким быть. Не сейчас, когда почти дрожит.
Но после резко отстраняется и вжимается в спинку кресла. Страх – переливистый и обжигающий, словно пылающий костёр.
«Чувствую себя живой» - повторяет мысленное эхо.
Ведь не зря их, мавок, боятся… Им неизвестны те светлые человеческие чувства, что могли бы сделать их похожими на людей; мавкам неведома любовь или сострадание, они – словно порождение человеческой жестокости, затаившейся, скрывающейся под прекрасным ликом молодых дев.
Они громко смеются, вместе с ветром кружась по солнечным полянам, они слушают шёпот деревьев и говорят с ними, они сливаются с природой, образуя единое целое… но внутри они пусты. И эта пустота делает их жестокими. [NIC]Ива[/NIC] [STA]мавка[/STA] [AVA]http://savepic.net/7128945.jpg[/AVA] [SGN] [/SGN]

Чугайстер говорит без зла, без агрессии, без всех тех мнимых качеств, которыми его награждает любая мавка. Ведь для них он злой. Для них он опасный, страшный, абсолютно лишний в картине мироздания. Тот, кто всё меняет самим фактом своего существования. Кто заставляет быть начеку.
Каждая мавка его боится, страх Ивы - коллективный, а её интерес - индивидуальный.
Он не верит, что мавка может чувствовать себя живой. Просто потому, что сам - тоже не может, потому, что не в их это природе - быть живыми... Как человек не может узнать, каково быть лавой, стекающей из жерла раскалённого вулкана, ветром, срывающим с деревьев листья, летним дождём, птичьим крылом, шелестом травы.
Ничего не знает... Так ли это? Ива не может знать однозначно, она никогда не была живой и ей не с чем сравнивать, но она знает цену существования. Оно может в любой момент прерваться, и это отличает её от Чугайстера, которого никто не может убить, даже он сам себя сгубить не в силах.
Интересно, внутри него такая же пустота, которая чувствуется и мавкой, и русалкой, и чертом? Человек бы объяснил эту пустоту отсутствием души, нечисть же не задаётся этим вопросом, а с упоением заполняет её всем, чем только может себе позволить.
Только пустота на то и зовётся пустотой, что заполнить её почти невозможно.
Оттого мавка и чувствует себя живой: это страх, что переплетается с каждой её мыслью, наполняет до краёв. Вот только сейчас, находясь в такой близости от его источника, что можно протянуть руку, это всё меньше и меньше напоминает тот страх, от которого хочется бежать, не оглядываясь. Это что-то другое, напоминающее скорее... трепет?
Помесь опасения и любопытства. Чугайстер был для Ивы словно пылающий костёр, влекущий глупых мотыльков.

Хозяин корчмы подходит быстро, говорит быстро и уходит в такой же спешке. Ему не по себе от таких гостей. И хоть он не может знать наверняка, кто перед ним, он чувствует их непохожесть на обычных своих постояльцев. Людей такое отпугивает.
- Может, и не знаю, - негромким голосом говорит Ива. Заглядывает в блестящие глаза Чугайстера, с удовольствием отмечая, что сейчас его взгляд не из тех, от которых хочется прятаться. Или дело не в нём? - Да только наше незнание на двоих одинаковое.
Ей интересно, отличает ли Чугайстер её от других мавок. Много ли таких есть или было, кто страх перед ним чувствует другой, не всепоглощающий и не лишающий здраво мыслить, а манящий? [NIC]Ива[/NIC] [STA]мавка[/STA] [AVA]http://savepic.net/7128945.jpg[/AVA] [SGN] [/SGN]

Чужие эмоции, чувства и голоса сплетались между собой, образуя паутину образов и ощущений. Для мавок, существ лесных и лишённых человеческой социальности, это воспринималось куда отчётливей и яснее, чем обычным завсегдатаям корчмы: им это привычно.
Ива перестала прислушиваться к окружению, как только внутри неё образовалась собственная паутина. Липкая и цепкая от страха, манящая и влекущая от неизведанности. Две разные эмоции: опасение и любопытство, боролись внутри мавки, то и дело склоняя чашу весов от желания побега к желанию остаться.
Ива часто видела, как люди садят певчих птиц в клетки, ограждая от них свободу тонкими прутьями, которые дразнят, но не дают улететь. Птицы бьются и кричат, желая вернуть себе отобранную свободу действий, но тщетно: клетка прочна, а люди – непреклонны. Что-то внутри Ивы превратилось в такую птицу: бьющуюся, отчаявшуюся, из последних сил желающую вырваться. Но Ива, как и непреклонные люди, держала дверцу клетки крепко запертой. Это доставляло ей странное, ранее неведомое удовольствие: победа над собой, победа над неконтролируемым.
Сидящий в клетке страх грыз прутья и не давал о себе забывать, он не был усмирён, но был подконтролен. Как на долго – покажет время. Как покажет, не зря ли.
От протянутой чугайстеровой руки мавка невольно отдёрнулась, чувствуя, как с удвоенной силой трепыхнулось что-то внутри. С секунду молча смотрела, ускоренно дыша и борясь с сомнением, а затем взяла протянутый кусок ароматного хлеба. Ей думалось, что пальцы Чугайстера холодны и тверды, потому что именно такими представляются пальцы убийцы. Но они оказались мягкими, тёплыми, обманчиво человеческими. Прикосновение мысленно обожгло мавку, заставляя руку дрогнуть.
Этими самыми руками он – Чугайстер – убивает мавок. Губы Ивы некрасиво скривились, но не от вида человеческой еды, которой мавки могут, хоть и не хотят питаться, а от неприятного, колючего и острого осознания, которое, словно острый камень, подпилило прутья сдерживающей страх клетки.
Хлеб пах человечностью и тёплой печью, мавка поднесла его к носу и втянула насыщенный аромат. Разломила руками, наблюдая, как рвётся мягкая сердцевина. Она никогда не ела человеческого хлеба. Пробует на вкус, сладковатый и насыщенный.
Взгляд у Чугайстера был пристальным и по-кошачьи улыбающимся, но не взглядом он напоминал Иве кота. Как маленький хищник убивает забавы ради, а не пропитания, так и Чугайстер убивает мавок, не имея на то потребности. Ива не знала, доставляет ли ему это удовольствие. И, пожалуй, не хотела знать.
«Здесь не лес», - в который раз проговорила сама себе Ива, чем ещё крепче заперла клетку со страхом. Переливчатые эмоции, заполняющие обычно спокойное и лишённое чувств нутро мавки, то и дело желали каким-то проявлением выплеснуться наружу.
Прищурив глаза и сменив скривление губ еле заметной, слегка нервной улыбкой, мавка подалась вперёд, немного перегнувшись через стол, и тронула Чугайстерову руку, чувствуя, как мысленное жжение появляется вновь. И будто не ту руку, которой он разрывает её лесных сестёр, а такую тёплую и с виду совсем человеческую. Тонкие пальцы обвились вокруг запястья Чугайстра, будто пробуя на ощупь.
Она склонилась над столом ещё ниже, желающая что-то сказать, но ни звука не вырвалось из приоткрытых губ, только рука, дрогнув, быстро отпрянула. Весёлую игру музыкантов перекрыл звук трепыхающегося внутри страха, природа мавки не желала мириться с его усмирением.
Ива схватилась ладонями за край стола, готовая вот-вот вскочить и метнуться к выходу из помещения. Что-то во взгляде Чугайстера заставило её вспомнить, отчего все мавки так его боятся.
[NIC]Ива[/NIC] [STA]мавка[/STA] [AVA]http://savepic.net/7128945.jpg[/AVA] [SGN] [/SGN]

А что музыка для мавки? А чужда ей музыка человеческая. Для неё ветер среди поля – музыка, шелест листвы высоких деревьев и тягучая ночная тишина. Мавки танцуют под собственный смех и пение друг друга. У людей же всё иначе, гремит их музыка и льётся пение – совсем иное, не похоже ни на русалье, ни на навье.
Иногда разносится ветром звуки пастушьей свирели – тонко и проникновенно, почти по венам, почти под кожу. И льётся тяжёлым туманом сообщающий о чём-то рёв трембиты, и звучит протяжными нотами звонко играющая бандура.
Но далека мавка от человеческой музыки. Понимает её не так, понимает её по-другому.
Или не понимает вовсе, как не каждый человек чует шёпот слов в обычном шелесте листвы.
Если бы Иву попросили сыграть страх – она бы звонко выстукивала его босыми ногами по гладкой поверхности стоячей воды. Диким и несдержанным ритмом, с воспламеняющим нутро надрывом, быстро и самозабвенно, почти до боли.
Говорят, что танца с Чугайстером не выдерживают ни одни ботинки.
Он – сам вихрь, который закружит и распалит внутри огонь, а огню ничего не стоит выжечь всё дотла. Сколько людей падало замертво от его слишком быстрой пляски? Ни одного? Аль целое множество?
Иве нечего бояться за свои ноги – она ходит босой и не рассыпется её обувь, а уж танцевать мавки умеют – ох, как они танцуют, ни один человек взгляда не отведёт, если увидит пляшущих дев у леса или подле озёрной глади!.. Вот только Чугайстер – не навь-сестра, и сила его во стократ превыше силы каждого живущего среди густых карпатских лесов.
Ива встаёт вслед за Чугайстером, подходит близко, как по наитию, и видит в глазах его отражение звучащей музыки, что-то дикое и азартное, заставляющее в груди биться страх вместо сердца. Она едва заметно улыбается – словно с надломом; так она обычно улыбалась, отнимая чужие жизни.
А сейчас улыбается, рискуя своей.
Ива словно глядит в опасную пропасть, принимая приглашение Чугайстера на танец.
Мавка движется ему навстречу без спешки и с опаской, будто перед нею скалящийся волк, но голову держит прямо и во взгляде не выдаёт своего страха, который чем-то горячим разливается по венам и распаляет искры.
- Попляшем, - утвердительно говорит она напряжённым шёпотом, не отводя взор от хищных глаз Чугайстера-Ночника. Говорит то ли ему, то ли самой себе.
[NIC]Ива[/NIC] [STA]мавка[/STA] [AVA]http://savepic.net/7128945.jpg[/AVA] [SGN] [/SGN]